6 Долгожданное замужество обернулось для Маши таким кошмаром, какой ей не снился даже в самом страшном сне. Побег был невозможен: она никогда не оставалась одна, родня Ахмада зорко бдила за её передвижениями по двору. Вокруг одни оголённые горы, ущелья и перевалы на высоких гребнях - это скалистый и по своей природе прекрасный Таджикистан со скудной растительностью и выжженной на солнце травой. Как выбраться отсюда? Как бежать? Только ждать удачи, чтобы попросить помощи у местных соседей, но и они могут оказаться такими же консервативными, как семейка Ахмада. А если её приволокут назад после неудачного побега - Маше несдобровать.
— Только попробуй что-нибудь выкинуть! - предупредил её Ахмад, - и больше никогда не увидишь сына. Уведу его в горы и оставлю там, будешь знать!
Маше не хотелось проверять на прочность твёрдость его слова.
Её превращали в безропотную жену, в обслугу, в рабыню, загоняли всё дальше и дальше в угол бесправия. Все дни она, закусывая губы, била поклоны членам мужниной семьи, готовила, чистила обувь и ковры, ухаживала за бесчисленными баранами, козами и домашней птицей, собирала после них кизяки, которыми зимой будут растапливать печь, ведь другого топлива не было из-за особенностей местной неплодородной земли. Беременность для каторжного труда была не помехой - женщины только и делают, что беременными ходят, а работать кто будет? Но когда Маша совсем потяжелела, её перестали заставлять таскать тяжести, только следили, чтобы не сидела без дела.
Мужчины домашним хозяйством не занимались, для них это было унизительно. Ахмад с братом целыми днями гонял по горам и пастбищам скот, другой брат и глава семейства занимались придорожной торговлей на рыночных развалах: нагрузив с утра бахчи на двух несчастных осликов (с конца лета и до глубокой осени это был виноград), они до вечера отправлялись за горный перевал, где начиналась более оживлённая дорога, и зарабатывали.
Маша родила в сентябре, не выходя из дома. Роды затянулись, пришлось вызывать местную повитуху. Между схватками и дикой болью Маша молила её о помощи, говорила, что её тут держат в плену, что отняли документы, но старуха ни бельмеса не понимала по-русски, а свекровь переводила по-своему: бедняжка поскорее хочет родить и отмучаться.
— Сын! - гордо кричал Ахмад, - у меня сын!
И даже обнял Машу, поцеловал в лоб, а она, вся потная и еле дышащая, попыталась от него отвернуться.
Через два дня пришёл фельдшер и ругался, что не позвали его. К несчастью для Маши, она в это время крепко спала, была совсем измучена родами, а ребёнка как раз нянчила другая невестка. Фельдшер поверхностно осмотрел спящего младенца, получил гостинцев от хозяев, выписал справку о рождении и ушёл довольным. Через неделю Ахмад съездил на ослике в районный посёлок и привёз свидетельство о рождении. Сына он назвал Рустамом и с Машей на этот счёт не посчитал нужным советоваться.
Снова потянулись месяцы, наполненные одинаковыми, полными унижений и труда днями. Теперь Маша разрывалась между домашними хлопотами и младенцем. Петя был совсем заброшен. Он слился с кучей чумазых и смуглых детей, которые были все как один чёрные и выряженные в какие попало цветастые тряпки, стал одним из членов их маленькой стаи. Так прошла неприглядная осень с холодными, резко континентальными ночами и таким же резким дневным солнцем, под которым, казалось, можно детально рассмотреть самые дальние пики гор. Потом задождило, засерело и эта картина в глазах Маши была особенно удручающей. Дождь лил и лил, затем горы укутались снегом, потом и снег сошёл и наступила весна, тоже дождливая, с грозами, и такая же безрадостная для Маши.
В конце апреля к родителям в гости приехала всеми уважаемая дочь Гулянда с мужем и дочерью. Она была единственной на памяти Маши женщиной, которой разрешалось сидеть за одним дастарханом с мужчинами и участвовать в непонятных Маше диалогах на таджикском. Маша с другими невестками подносила им еду. Она уже привыкла, что глаза должны быть почтительно опущены и, боясь гнева мужа, не могла толком рассмотреть гостью, но поняла, что люди это образованные, культурные, у них даже машина есть, на которой они и приехали.
Маша работала на кухне, а слёзы так и сыпались - долгие годы она их сдерживала, с того самого дня, как родители выгнали её из дому, а сейчас нервы совсем расстроились, и слёзы так и хлынули, постоянно глаза на мокром месте. Другие невестки начищали казан. Неслышно в кухню зашла Гулянда, потрещала с ними на родном языке и подошла к Маше, которая зашуганно опустила глаза.
— Что же ты такая грустная, голубушка? Почему всё плачешь? - спросила Гулянда Машу и ласково погладила по спине.
Маша вздрогнула и помотала головой - ничего, мол, не случилось.
— Ну, ты скажи мне, разве тебя здесь обижают?
Маша покосилась на невесток.
— Нет, всё хорошо.
— Брат мой добр с тобой?
По-прежнему не поднимая глаз, Маша ответила, что да. Можно ли доверять Гулянде? Донесёт ещё до родителей и Ахмада, что она жалуется, и Машке опять всыпят по самое не балуй. На тот момент Маша уже была до того затюкана, что боялась и слова молвить.
Прошло несколько дней. Взгляд Гулянды подолгу задумчиво задерживался на Маше, она это и замечала, и чувствовала затылком, и сторонилась её, боясь наказания. Однажды, когда в доме почти никого не было, кроме свекрови, которая руководила младшими дочерьми, Маша чистила ковры. Девочки увлечённо готовили пашмак, сахарную халву, и Ситора не уставала лупить их по рукам, если те исподтишка, со смехом пытались засунуть нить сладости себе в рот. На одном из курпачей, у дальней стены, храпел свёкор. Возле стоящей на четвереньках Маши тихо опустилась на колени Гулянда и Маша впервые заглянула в её бархатные, умные глаза.
— Вот ты плачешь опять. Расскажи мне всё. Это останется между нами, даю слово.
Маша со страхом оглянулась - никого, только свёкор издаёт противные храпы.
— Ничего не случилось, я просто так... - ответила Маша, быстро вытерла глаза и опять принялась начищать ковёр. Никто не должен видеть её без работы.
— Нет, ты скажи мне, скажи. Возможно, я помогу тебе.
Маша замерла. Пауза была мучительной и долгой.
— Меня держат здесь в плену, как рабыню, - быстро, захлёбываясь, начала она, - Ахмад обещал, что мы сюда едем только в гости, на пару недель, он обманул меня, - она всхлипнула и сделала глубокий вдох, - а сам... Сам сделал из меня прислугу, даже хуже, избивает, не отпускает! Они отняли у меня паспорт! Они угрожают, что отведут в горы Петю, если я попробую жаловаться и бежать! Я так хочу домой! Моя жизнь превратилась в ад! Я скоро здесь умру!
Гулянда порывисто встала и отошла от неё, заинтересовавшись висящим на стене блюдом. В то же мгновение из кухни вышла свекровь Ситора. Она ничего не заподозрила и принялась ласкаться к дочери.
Через день, вечером, муж Гулянды стал собираться домой. Детвора вымыла от пыли его автомобиль.
— Да что ж так мало погостил ты! - сокрушался отец семейства, - остался бы ещё, для нас это честь! Или мы были не гостеприимны?
— Что вы! - отвечал муж Гулянды и переходил на откровенную лесть, - Я бы у вас хоть жить остался, до того хорошо здесь, но работа! На работу надо выходить! За женой через неделю вернусь!
И он уехал. Ночью Ахмад, с полоумными, бешеными глазами, разбудил всех домочадцев воплями:
— Пожар! Сарай горит! Спасайте скотину! Скорее!
Все, включая детей, подорвались и высыпали из дома. Все, кроме Маши - у неё зашёлся плачем младенец, а перепуганный Петя тоже жался рядом у юбки. Женщины бросились к ручью за водой, сбежались соседи, все стали тушить пожар и выгонять во двор блеющих баранов и коз. Никто не заметил, как Гулянда проникнула в покои Сатуры, никто не заметил, как она оттуда и вышла.
— Живо обувайтесь и бегите! - подбежала она к Маше и взволнованно зашептала. Младенец продолжал голосить. Маша, охваченная всеобщим волнением, не понимала о чём она говорит.
— Ничего не берите, бегите, в чём есть! Вот твои документы, здесь паспорт и детские свидетельства! Давай скорей через окно, там по грядкам бахчи, за ними выход к дороге! Бегите в её конец! - Гулянда спешно натягивала ботинки и кофту на Петю, руки её дрожали.
— Но как?! В горы с двумя детьми?! Я же здесь ничего не знаю!
— В конце дороги вас ждёт мой муж! От увезёт вас и посадит на самолёт или поезд, даст немного денег! Бегите же!
Гулянда распахнула окно. Маша выпрыгнула, женщина передала ей младенца и Петю.
— С Богом, Маша! Беги без оглядки!
— Спасибо вам! Огромное спасибо!
Маша судорожно схватила её за протянутую руку.
—Беги же! Беги!
И Маша, держа в одной руке голосящего и закутанного младенца, а за другую таща старшего Петю, помчалась наперерез огорода в темноту. Позади неё всё ещё полыхал оранжевым пламенем сарай и кричали люди. В конце улицы их поджидал автомобиль мужа Гулянды. Они уселись и ребёнок вдруг замолк, успокоился и вскоре уснул от убаюкивающего шума мотора. Замелькал между горами свет их одиноких фар. Маша плакала от счастья, прижимала к себе Петю и целовала, целовала обоих своих сыновей. Прощай, Таджикистан! Прощай навсегда, как самый страшный из её ночных кошмаров!
Начало *** Предыдущая