В зимнике было прохладно и очень уютно, пахло свежим деревом, пихтовой хвоей, смолой и пчелиным воском. Даже свет, падающий сквозь не засыпанные пока сеном редкие щели в толстых досках крыши казался янтарным, таким же как воск и мед, хранившийся пока здесь - до зимы. У стены стоял топчан, накрытый стареньким коневым одеялом, напротив небольшой столик, сколоченный из хорошо ошкуренных бревен - нарядный, новенький и тоже янтарный. На нем красовалась скатерка, чуть вытертая, плюшевая, как говорили раньше, в выпуклых розах и почти вытертых листиках. Антон смущенно натянул рубаху, прочесал волосы пятерней, снова смутился и поставил корзину на стол.
- Разбирай, хозяюшка. Накрывай стол к обеду. А я за медовухой сгоняю - одна нога здесь, другая там. Тебе с какой травкой? Я с малиновым листом люблю, листик такой аромат дает - просто таешь. Советую.
Лиза сняла салфетку с корзинки, вытащила плетеную тарелку с пирожками, отварную курицу и пару небольших помидорок. Все аккуратно разложила, подняла глаза на Антона
- Я с тобой поем немного, коли ты уж так зовешь. А пить мне нельзя медовуху твою. Ты что, не замечаешь ЭТО? Или не хочешь замечать?
Лиза вдруг разозлилась не понятно почему, встала боком к мужику и натянула на живот тонкую ткань широкого светлого платья. Погладила себя по выпятившемуся животику, усмехнулась, увидев ошалевшие глаза Антона
- Не пугайся, это всего лишь дите. Ты что - беременных женщин не видел? Что ты так удивляешься, я ведь замужем.
Антон как-то сник, у него опустились плечи, даже лицо странно осунулось, вытянулось. Он вздохнул, взял пирожок, грустно понюхал пышное тесто, чуть прикусил. Потом положил пирожок на свою тарелку, взял Лизу за плечи, развернул к себе лицом.
- Не видел, Лиза! Да и не смотрел, я кроме глаз твоих зеленых больше не видел ничего. Ты вообще знаешь какие у тебя глаза?
Лиза молча смотрела на Антона. У нее было странное чувство - как будто маленький глупый мальчик признается ей в любви, а она, умудренная жизнью матрона стоит и подбирает слова. Что там говорят в таких случаях? Кажется так -”Ты найдешь еще себе настоящую любовь. Молодую, красивую, тебе подходящую. И будешь вспоминать о нашем разговоре с улыбкой”. Лиза уже было открыла рот, чтобы все это сказать, но Антон крепко прижал ее к себе, закрыл горячей ладонью ее рот, шепнул прямо в ухо - огненно, обжигая.
- Молчи! Мне не надо от тебя ничего, вот только этот один миг. И все. Больше я тебя не трону.
Лиза стояла, замерев в его объятиях, стояла напряженно, готовясь отскочить разом, как только он ее выпустит. Но он не выпускал, тоже замер, дышал в висок прерывисто и нежно. Неизвестно сколько прошло времени, и он ослабил объятия, выпустил Лизу на свободу, хрипло сказал
- Я, как только тебе увидел в первый раз - потерял разум. Этот свет твоих глаз, он как свет от звезд - далекий и прекрасный, я его во сне каждую ночь видел. Думал, с ума сойду, вида старался не показывать, и вот, пожалуйста. Видишь, что натворил.
Взгляд у Антона был жалким, как у побитого щенка, у Лизы внутри больно ворохнулось что-то горячее, но она удержала это внутри, холодно глянула, начала раскладывать еду по тарелкам.
- Чайник у тебя где вскипятить? Компот не хочется мне, прямо вот тянет горячего с медом. Сделаешь, Антон?
Антон встряхнулся, кивнул
- Есть, в сторожке печечка. Ты же знаешь, или забыла? Сейчас сделаю.
Лиза кивнула, поймала враз захолодевшую руку мужика, сжала легонько
- Антон… Ты же знаешь, как я Диму своего люблю. Он в сердце моем навечно - был, есть и всегда будет. Я от него детей родила, еще рожу, это мое единственное счастье. Я к этому счастью такую дорогу прошла, даже вспоминать больно, я его выстрадала. А ты… Ты хороший, умный, добрый. Ты красивый такой, от тебя глаз трудно отвести. И ты знаешь - все что я тебе сейчас говорю - ты знаешь. Надо смириться и идти дальше, дорога у каждого своя. Все будет хорошо.
Антон согласно опустил голову, крутнулся на одной ноге, выбежал из зимника и быстро пошел к сторожке. А навстречу ему бежали ребята - Назар тащил за руку смеющуюся упирающуюся Катьку, они баловались, как два козленка, и у Лизы враз спала с души эта душная нехорошая пелена - все растаяло.
…
Марфа ковыляла по комнате, тяжело опираясь на свежевыстроганный костыль, она сегодня утром встала, сама причесалась, оделась, попросила чаю и пряников. Никодим сначала испугался этому неожиданному улучшению, присматривался, страшась увидеть самое худшее, но потом успокоился - мать смотрела разумно и здраво, с аппетитом пила чай, а потом сварливо отругала Серафиму, не точно пересказавшую ей страницу из “Черной курочки”. Девочка всхлипнула, побежала за печку доучивать, а Марфа поманила сына
- Поди! Сядь!
Никодим присел рядом с матерью, Марфа допила чай, положила худенькие кулачки на скатерть, пристукнула ими
- Что там Федора эта? Работает? Или дурня валяет? Ты за ней смотришь?
Никодим пожал плечами, улыбнулся матери
- Все под контролем, мам! Федора школу драит, Иван ей помогает, ходят тихие, никуда не лезут.
Марфа зыркнула на сына острыми мышиными глазками, скрипнула звонко
- Под контролем? А что Иван к Альке лезет ты знаешь? Он уже спит с ней, а она растрепой ходит, еще немного и в свою болезнь снова свалится. А вы с Нинкой ушами хлопаете, пользуетесь тем, что я болею. Нет, так дело не пойдет, не до болезней мне, не до ухода.
Марфа привстала, опираясь на плечо сына, и пошла вдруг сама, не опираясь на костыль, лишь чуть покачиваясь. Дошла до кровати, села, покачала головой
- Пока Симка не встанет вместо меня - не помру. Только ей скит доверю, так мне и ТАМ сказали. Завтра уже ходить буду, все пойду проверять. А ты манатки сбирай, к жене отправляйся. Через неделю уйдешь на пасеку, к концу сентября вернешься, мать Федоры привезут, принимать будем. Месяц тебе с женой побыть, иди.
...
Алиса медленно натянула рубаху, встала, подошла к окну, отодвинула занавески, постояла, провожая Ивана Михайловича глазами до поворота. От его костлявых пальцев у нее до сих пор гулял холодок по телу, вроде как паук бегал, щекотал, колол - до мурашек. Ничего кроме чувства брезгливости не испытывала Алиса от этих воспоминаний, но и менять ничего не хотела - чудной этот мужик скрашивал ей одиночество, немного рассеивая черную тоску. Муж не подавал никаких весточек, исчез, как будто его и не было, Алиса тосковала, но узнать о нем никого не просила - не позволяло что-то. Дыра, образовавшаяся в ее жизни, черная дыра оказалась такой привычной и такой затягивающей, что Алиса даже не сопротивлялась ее тяге - пусть засасывает. В ней душно, но не больно, нет памяти, нет боли. А Иван лишь слегка придерживал ее на краю, и Лиза понимала - стоит ему отпустить руки и она провалится. Но пока он держал…