- Ну, скажи хоть слово, что ты молчишь, - возбуждённо шептал в исступлении Бали-бей. В следующую минуту он крепко вцепился в тонкое запястье Гюльчичек-хатун и дёрнул её за руку на себя. Схватив женщину за плечи, Бали-бей лихорадочно заговорил:
- Прости, прости меня, я глупец, сам не знаю, что говорю. Разведись с пашой, стань моей женой, прошу тебя, я люблю тебя! Хочешь, я стану на колени, - умолял он свою Эленику.
Не замечая никакой реакции со стороны женщины, кроме испуга, не чувствуя сопротивления и не видя привычного дерзкого блеска в её глазах, Бали-бей понемногу начал остывать. К тому же страх хатун был настолько искренним, ничуть не похожим на притворство, что приводил в дрожь всё её тело.
Что-то подсказало Малкочоглу, что это не его Эленика, он даже подумал, что сходит с ума, и ещё раз внимательно посмотрел на неё. Лицо, форма носа и губ, разрез глаз были его Эленики, но что-то в них чувствовалось холодное, не родное…
Отпустив руку женщины, Бали-бей сбивчиво стал говорить:
- Прошу Вас, простите, наверное, я обознался…Вы очень похожи на мою… на Эленику…
Гюльчичек-хатун, освободившись от цепкой хватки Бали-бея, метнулась к выходу, но вдруг остановилась у самой двери и, не оборачиваясь, проговорила:
- Эленику? Вы сказали, Эленику? Кто эта женщина?
Она резко повернулась и подняла на него выразительные карие глаза.
- Кто это, Эленика? Где Вы её видели? - дрожащим голосом повторила она.
Внезапная догадка осенила Бали-бея, слишком безумная, чтобы поверить в неё.
- Госпожа, простите, а Вас как зовут, вернее, звали? У Вас есть сестра?! – медленно, почти по слогам, выговорил он.
- Да, - выдохнула она, - моё имя было Аурания, Эленика моя родная сестра. Мы потерялись на невольничьем рынке Стамбула, куда нас привезли татары.
- О, Аллах Всемогущий! – только и смог выговорить Малкочоглу.
- Бали-бей, прошу Вас, расскажите, где Вы видели мою сестру? Она жива? С ней всё в порядке? – взмолилась Гюльчичек-хатун.
- Госпожа, с Вашей сестрой всё хорошо…вот только…- не зная, как продолжить, Бали-бей замолчал.
- Что “только”? Говорите же, прошу Вас, - теперь уже Гюльчичек крепко схватила его за руку, словно желая этим подтолкнуть к разговору.
- Она служила в таверне, в Стамбуле, а потом куда-то уехала, - бесстрастно продолжил Бали-бей, но вдруг, оставив своё хладнокровие, горячо выпалил:
– Вы не знаете, куда она могла поехать?
Гюльчичек-хатун не смогла сдержать улыбки. Понимающе посмотрев на Бали-бея, она участливо произнесла:
- Ну, если она, вдруг, на что-то обиделась, то могла уехать очень далеко. Она решительная и храбрая, наша Элени. Отец всегда хотел сына, и пытался воспитывать нас, как мальчиков, но удавалось это только с Эленикой. Она была его любимицей. Думаю, если бы ей позволили средства, она могла бы уехать на родину, или в Венецию, - предположила Гюльчичек-хатун. – Прошу меня простить, но судя по Вашим словам, именно так и случилось, раз Вы просили у меня прощения, - с лукавинкой в глазах продолжила женщина.
Бали-бей смутился и, отводя взгляд в сторону, откровенно признался:
- Да, Гюльчичек-хатун, я обидел её, за что и расплачиваюсь сейчас. Думаю, средства у неё были, и раз Вы так считаете, она и вправду могла уехать очень далеко. А у вас остался кто-нибудь там, на родине?
- Нет, эфенди. Из Парги мы уехали очень давно. А в Венеции генуэзцы в ту страшную ночь жестоко расправились с отцом и матерью, а нас, молодых девочек, продали татарам, - с горечью произнесла женщина и заплакала, прижав руки к глазам.
- Госпожа, успокойтесь, пожалуйста, простите, что заставил Вас вспомнить об этой трагедии. - А Вы знаете, Эленика встретила в Стамбуле вашего двоюродного брата Джонаса, - от души желая хоть как-то утешить женщину, вспомнил Бали-бей.
Гюльчичек-хатун перестала плакать, отняла руки от лица и с интересом посмотрела на Малкочоглу.
- Вот как? Он и его отец, наш дядя, лекари, они давно покинули Венецию по приглашению османских чиновников. Мы потеряли с ними связь. И как же сложилась их жизнь?
- Ваш дядя, к сожалению, умер, а брат Джонас принял ислам, он теперь мусульманин и имеет важный чин главного лекаря Стамбула. И ещё он готовится к свадьбе, он женится на сестре султана Сулеймана Фатьме-султан, - поделился новостями Бали-бей.
- О, Господи, какие прекрасные новости. Мы с Ахмедом-пашой слышали о предстоящем празднике в семье династии, вот только я и подумать не могла, что жених это наш Джонас, то есть Муса, - взмахнула руками Гюльчичек-хатун. - Простите, Бали-бей, а разве Эленика не рассказывала Вам о своей жизни? Насколько я поняла, Вы были близко с ней знакомы, - посерьёзнев, спросила женщина.
- Нет, Гюльчичек-хатун, я пытался её расспрашивать, но она лишь сказала, что была украдена татарами и продана в рабство. Я решил, что ей тяжело и неприятно вспоминать это, и не тревожил более этими вопросами, - виновато ответил Бали-бей.
Их разговор перебил вошедший в комнату Ахмед-паша:
- Гюльчичек-хатун, что случилось? Почему твоё лицо в слезах? – настороженно спросил он.
- Мой Ахмед, Бали-бей-эфенди рассказал мне такие радостные новости! – воскликнула супруга и, опомнившись, смущённо потупила взор.
- Говори, Гюльчичек, не стесняйся, если Малкочоглу не против, - предупредительно сказал супруг, вопросительно посмотрев на важного гостя.
С согласия Бали-бея женщина поведала Ахмеду-паше о том, что нашлась её сестра, и о том, что женихом Фатьмы-султан является её двоюродный брат, теперь учёный лекарь в медресе в Стамбуле, Муса-эфенди.
- О, Аллах, и вправду новости потрясающие, - заметил паша, кивнув головой, - так где же твоя сестра? Она приедет к тебе? – спросил супругу Ахмед-паша.
- Нет, Ахмед-паша, сейчас, к сожалению, она уехала, а когда вернётся, мы обязательно встретимся! Бали-бей-эфенди обещал привезти её ко мне. Так ведь, Малкочоглу-бей? – с надеждой взглянула на мужчину Гюльчичек-хатун.
- Да, конечно, обещаю Вам, что именно так и будет, - твёрдо ответил он.
Бали-бей попрощался с Гюльчичек-хатун, и торопливо вышел из комнаты, желая поскорее покинуть Анталью и пуститься на поиски Эленики. Последовавший за ним Ахмед-паша на ходу поинтересовался их дальнейшими планами.
- Ахмед-паша, я ознакомился, как Вы ведёте дела в своей провинции, и остался доволен. Побывав на рынке, услышал я и мнение народа о Вашем управлении. Они славят своего губернатора. Поэтому вопросов к Вам больше нет, все записи я передам повелителю, а на словах скажу ему своё мнение. Думаю, нам пора попрощаться. Путь неблизкий, поэтому я хочу немного отдохнуть перед дорогой, - сказал он паше.
- Да, конечно, Малкочоглу. Спасибо большое за Ваши советы, они пригодятся мне в управлении Антальей. Мне приятно было общаться с Вами, доброго Вам пути, пусть дорога Ваша будет лёгкой! Аминь! – сказал паша.
- Аминь! – ответил Бали-бей и, вскочив, на коня направился к месту своего ночлега.
Ахмед-паша вернулся домой, и они с женой ещё раз обсудили все новости.
- Гюльчичек, а о твоей третьей сестре ничего не известно? – спросил супруг.
- Ой, Ахмед, по-моему, я даже и не упомянула о ней Бали-бею, как досадно, вдруг он и о Каллисто что-то слышал, - расстроилась женщина.
-Если хочешь, я напишу ему письмо, Гюльчичек моя, только не переживай, - ласково посмотрел на супругу Ахмед и обнял её.
Бали-бей не слышал и не знал о существовании третьей сестры Эленики.
Следующим утром он покинул провинцию Анталья и взял курс на Стамбул.
… Матракчи привёл Каллисто в свой дом, но совершенно не представлял, как поступить с девушкой. Находиться ей в доме чужого мужчины по османским канонам было нельзя, а куда её девать, он не знал. В любом случае он решил дождаться Бали-бея.
Дом у Насуха-эфенди был большой, со своим садом и хамамом, с несколькими просторными комнатами. Ему бы и не нужен был такой, но статус приближённого к султану эфенди обязывал его иметь роскошный дом, личную охрану, одеваться дорого, и прочий пафос, без которого бы он с удовольствием обошёлся.
Приказав одному из слуг подготовить хамам, другому он велел накрыть стол для трапезы.
- Каллисто, как я уже сказал, пока ты поживёшь у меня, а когда вернётся Бали-бей, мы решим, как с тобой поступить. Я не сказал тебе, Бали-бей это смотритель покоев султана Сулеймана, важный человек, он, как бы тебе это сказать, друг твоей сестры Эленики. Они немного повздорили, и она куда-то сбежала. Теперь он разыскивает её, - объяснял Матракчи девушке, - ты присаживайся, сейчас поешь, потом мой слуга Доган-ага покажет тебе твою комнату и проводит в хамам.
- Спасибо, эфенди. Господь воздаст Вам за Вашу доброту! – поклонилась девушка и осталась стоять у двери в нерешительности.
- Что же ты стоишь? Иди, не бойся, - ещё раз пригласил её Насух-эфенди.
- Благодарю, Матракчи Насух-эфенди, но моя одежда в грязи, а у Вас всё сверкает чистотой, - сказала она, чётко произнеся его имя.
- Надо же, ты запомнила, как меня зовут, - расплылся в довольной улыбке Матракчи.
- Как не запомнить, Вы так грозно выкрикнули своё имя, что его запомнила не только я, но и тот злой человек, который теперь не забудет его во веки, - улыбнулась девушка.
- Зря я его не наказал, насилие над женщиной у нас запрещено и строго карается, - с досадой произнёс Матракчи.
- Не беспокойтесь, эфенди, Господь его покарает, - уверенно сказала Каллисто.
Матракчи всё же удалось уговорить её присесть на большую подушку возле столика и отведать аппетитные блюда.
Пообедав, Насух-эфенди объявил девушке, что должен отлучиться по служебным делам, а старшему слуге, управляющему домом, Догану-аге, велел показать ей комнату, сопроводить в хамам и послать слугу на рынок за женской одеждой.
- Доган-ага, скажи там, пусть украшения купит, да не дешёвые, а в дорогой лавке, ты знаешь, в какой, - шепнул управляющему Матракчи.
- Слушаюсь, Насух-эфенди, - понимающе кивнул мужчина.
Сделав распоряжения, Матракчи отправился по делам, а Каллисто осталась сидеть на высокой подушке в гостиной.
- Хатун, пойдёмте, я покажу Вам Вашу комнату, - через некоторое время приветливо сказал Доган-ага, и девушка послушно направилась за ним вверх по лестнице.
Комната была просторная и уютная, хорошо освещаемая приветливыми янтарными солнечными лучами, проникающими сквозь окно.
В углу стояло большое зеркало, и девушка медленно подошла к нему, но тут же отпрянула, испугавшись собственного вида. Одежда была грязной, кое-где порванной, волосы слипшимися косматыми прядями спускались с головы на лоб и на шею, руки были в ссадинах. “Если бы этот господин не забрал меня оттуда, я бы отравила того старого агу,” – подумала она и сжала свои маленькие кулачки.
- Уважаемая, хамам готов, извольте следовать за мной, - послышался одновременно со стуком в дверь голос Догана-аги.
Не заставляя себя ждать, Каллисто вышла и направилась вслед за мужчиной-управляющим.
…Каллисто никак не могла заставить себя выйти из хамама. Такого удовольствия она давно не испытывала. Расслабляющий пар и горячая вода вперемежку с холодной приносили умиротворение и делали тело лёгким и невесомым. Девушка пребывала в состоянии тихой радости. Поливая себя тёплой водой, она словно избавлялась от лишнего груза и навсегда смывала с себя печальное прошлое.
Находясь в состоянии лёгкой эйфории, она видела своё будущее в светлых тонах. И почему-то в этом будущем постоянно возникало серьёзное лицо с добрыми лучистыми глазами мужественного большого человека, который взял её за руку и уверенной сильной походкой увёл от побоев и страданий в свой дом.
Когда Каллисто возвращалась по коридорам в свою комнату, её неожиданно накрыло необоримое желание никогда не покидать этот дом и его хозяина. Войдя в покои, девушка присела к зеркалу и занялась своими роскошными волосами. Тщательно высушив их, она долго расчёсывала мягкие пряди гребнем до тех пор, пока они стали переливаться жемчужными бликами в солнечных лучах, проникающих через окно.
Любуясь своим отражением в зеркале, она остро почувствовала потребность сделать что-нибудь приятное для своего спасителя.
Девушка взяла со столика шкатулку, оставленную Доганом-агой и, открыв её, достала серьги и небольшую изящную диадему.
Надев драгоценности, она одобряюще улыбнулась своему отражению в зеркале, восторженно предвкушая, как удивится Насух-эфенди, увидев её такой красивой. Однако, её настроение быстро переменилось.
“ Какой прок в моей красоте? Господин - приближённый самого султана, ещё и не таких красоток видел в его гареме, - заблуждалась девушка. – Сделать бы что-то такое необычное для него, чтобы по-настоящему порадовать, - подумала она и вдруг вспомнила, как отец долго нахваливал матушку, которая добывала рецепты редких блюд. Отец был гурманом и ценил вкусную изысканную еду. Сама же Каллисто с удовольствием интересовалась кулинарией.
Её сестра Эленика любила сражаться с отцом на шпагах, стрелять из лука и скакать верхом, другая сестра, Аурания, вышивала гладью, а она, Каллисто, не отходила от матери, слушая её и задавая вопросы о приготовлении того, или иного фирменного блюда. Порой, она забегала на кухню и с интересом наблюдала за работой первоклассных поваров.
...Спустившись на кухню, Каллисто поздоровалась, извинилась и попросила разрешения участвовать в приготовлении пищи. Повара поначалу удивились, но потом решили, а почему бы и нет, и допустили девушку в свои владения.
