первую часть читайте здесь
* Кто такой этот Джанго?
Ну, во-первых, он - цыган. Точнее - мануш - именно так называется цыганский этнос, наиболее распространённый в тех краях (страны Бенилюкса, Франция, Швейцария, север Италии, Австрия и южные земли Германии).
А мануш - это судьба. Жизнь на колёсах, повальная безграмотность и нищета. Пропитание добывается попрошайничеством, мелким воровством, гаданием.
Но если повезло и Бог дал музыкальный слух, голос или способность к танцу, то на жизнь мануш может заработать уличными выступлениями. Цыгане, сэр. Они везде - цыгане.
Маленькому Жану Ренару Создатель отмерил этих способностей щедро. Говорят, что он был музыкальным вундеркиндом.
Это слово - "говорят" - может стать обязательным в моём рассказе о ранних годах Джанго Рейнхардта. Этим словом я должен был бы предварять каждое предложение в этой части моего рассказа, ибо доподлинно ничего не известно. Никаких документальных подтверждений, аудио или видео фиксацией. Инстаграмов и прочих ютубов ещё не изобрели. Всё в пересказе через третьи и четвёртые лица, как правило. Поэтому, просто имейте это слово ("говорят") в виду, а я его здесь больше употреблять не стану.
Итак, маленький мануш-вундеркинд. На девятом году жизни он уже был гвоздём уличных выступлений. Играл на всём, что попадало под руку. Предпочитал струнные. Специализировался на банджо, которым овладел виртуозно, внимательно изучая работу пальцев других музыкантов. Учился на глазок и на слух. Удивлял окружающих способностью моментально запомнить и воспроизвести на инструменте любую мелодию. По таборам пошли слух о чудо-мальчишке.
Цыгане прозвали его "Джанго". По одной версии - так они переделали на свой манер имя Жан, данное ему при крещении. По другой - это означает на их языке "я уже проснулся". В любом случае, вышло звонко и музыкально. Джанго это вам не простецкое - Жан.
Родился Жан/Джанго в Бельгии, где-то под Шарлеруа. Но что это значит для цыгана - место рождения? Случайная остановка табора, на которой его бедную матушку - танцовщицу бродячей цыганской труппы - настигли родовые схватки. Цыганка родила нового мануша и табор покатил дальше. К 10 годам маленький Джанго исколесил уже всю Францию, Италию, Бельгию и даже побывал в Северной Африке. Наконец, в 1920 году, их табор осел в окрестностях парижского порта.
Вы не знали, что в Париже есть порт? Раз есть река Сена значит есть и порт.
Не верите - посмотрите великий фильм несчастного Жана Виго - Аталанта (1934). Во-первых - не пожалеете, ибо самый настоящий шедевр, а во-вторых - поймёте что такое Париж тридцатых и его порт, с их атмосферой соблазна во всём своём мишурном блеске.
Осев в порту, цыганский ансамбль песни и пляски, с мальчишкой -виртуозом на борту, получил счастливую возможность развлекать в местных кабаках подгулявших матросов, карманников, проституток и непризнанных поэтов.
В этих шальных заведениях подросток знакомился с другими музыкантами, "джемовал" с ними, обучаясь новым для себя приёмам игры и разучивал музыкальные новинки.
В одном из танцзалов он познакомился с местной звездой - итальянским аккордеонистом Ветезе Гуэрино, за которым стал следовать как хвостик и подражать во всём.
К 15 годам парень уже окончательно "проснулся", как музыкант и сам стал местной достопримечательностью.
Аккордеонист Жан Вайссад (Jean Vaissade), который часто тогда играл на одной сцене с Джанго, оставил такое воспоминание о нём:
«Он играл невероятные, сложные вещи, неподвластные другим музыкантам, играющим на банджо, которые работали с нами. Хотя он был нашим аккомпаниатором, именно мы были не способны следовать за ним! Он играл слишком мощно, и в глубине души мы всегда боялись, что он затмит наши аккордеоны!»
В 17 лет юный Джанго, как и положено манушу в этом возрасте, привёл в свою кибитку девочку-жену по имени Белла.
Именно Белла и стала косвенной причиной будущей драмы, которая в корне изменит не только жизнь Джанго, но и историю гитарного джаза.
У цыган не принято, чтобы женщина сидела дома без дела. Цыганская жена должна зарабатывать деньги для мужа. Белла зарабатывала деньги изготовлением искусственных цветов.
И вот, однажды заполночь, Джанго вернулся "домой" навеселе с одной из вечеринок. В кибитке, полной целлулоидных заготовок и цветов, он случайно опрокинул горящую свечу. Всё вокруг полыхнуло в один момент.
Джанго с подругой спаслись чудом. Закрываясь от огня одеялом, которое держал в левой руке, он сумел выбраться из кибитки и вытащить из неё беременную (как выяснится в больнице) Беллу.
Вся правая сторона его тела страшно обгорела. Обгорела и левая рука.
В парижской больнице для бедняков врачи ему объяснили, что про игру на банджо (как и на чём-либо ещё, что требует пальцев левой руки) ему можно забыть навсегда. Хорошо ещё, если у него заживёт правая нога и он сумеет ходить, но скорее всего необходима будет ампутация. Его цыганское туловище тоже требует определённых процедур и времени, но он - парень молодой, шкура заживёт.
Ещё вчера он был царь горы. У него стали водиться какие-никакие деньжата в кармане. На него заглядываются девицы. Ещё бы - жгучий красавец - звезда музыкального ансамбля.
Незадолго до пожара он даже впервые записался для граммофонной пластинки, аккомпанируя вместе с трио аккордеонистов того самого Жана Вайссада местному шансонье по имени Морис Шамель. На днях из Англии, прослышав о юном виртуозе, приехал какой-то важный господин и предложил работу в его оркестре (это был знаменитый Джек Хилтон, "Король британского джаза").
Его дела шли в гору на высокой скорости. Ему 18 лет, впереди такие перспективы...
И вот, в одночасье, полный сил и надежд парень стал калекой и неудачником.
От ампутации ноги он отказался решительно. Лучше сдохнуть в этой богадельне от гангрены, чем ковылять на костылях, выпрашивая милостыню.
Однако молодой цыганский организм сдюжил. Пусть хромая, но нога осталась при нём. А вот левая рука ... Мизинец и безымянный палец, скрюченные и скукоженные, отказывались ему подчиняться да и с большим пальцем дела обстояли не намного лучше.
Это повергло Джанго в отчаяние. Жизнь потеряла смысл, ибо музыка для него была как для рыбы вода, как для птицы крылья. Несчастного мануша накрыла мрачная депрессия. Самая мрачная из всех, какие только могут быть - суицидальная. Неделю он лежал на кровати лицом к стене. Глотая слёзы и проклиная свою судьбу.
Спасение пришло от младшего братишки - Жозефа. Паренёк учился играть на гитаре и однажды принёс Джанго в больницу новый инструмент, чтобы Джанго начал разминать на гитарных струнах покалеченные пальцы. Струны на гитаре не такие жёсткие как на банджо, можно было хотя бы попробовать ...
На гитаре Джанго играть умел, но это было любительское бытовое умение. Начав играть, он неожиданно стал проявлять интерес и даже упрямство. Былое умение ему мало помогало. Два парализованных пальца левой руки не давали его применить. И Джанго вынужден был изобретать для себя особую технику игры, адаптированную к своему увечью.
Превозмогая боль он тренировался часами, увлечённо придумывая новые, никем не игранные до него, аккорды, удивляя своим упорством персонал больницы. Очень скоро обитатели больницы начали удивляться не только упрямству молодого цыгана, но и той музыке, которую он научился извлекать из инструмента, оставленного младшим братом.
Там, в больничной палате, и "проснулся" настоящий Джанго. Тот Джанго, который станет иконой для гитаристов всего мира на вечные времена.
"Он смог научиться удивительно ловко управляться двумя пальцами, но это не означает, что он не использовал другие. Он использовал мизинец на струне Ми, а безымянный - на Си. Это послужило основой для многих аккордовых аппликатур и прогрессий, которые Джанго первым начал исполнять на гитаре." - рассказал в интервью для Melody Maker, которое он дал в 1954 году, в годовщину смерти Джанго, лучший друг и верный музыкальный соратник Джанго - великий джазовый скрипач Стефан Грапелли.
18 месяцев он провёл в той больнице. Парень попал туда едва живым, а вышел хромым, с изуродованной левой рукой, но с новыми надеждами на будущее, с новым инструментом, аккуратно завёрнутым в газету (была у него такая странная манера) и новой техникой игры на гитаре. А ещё в нём проснулся композитор. Джанго начал сочинять свою собственную музыку, воплощать на гитаре мелодии, рождавшиеся в его голове.
И всё завертелось по-новой, с утроенной скоростью. Джанго снова в бою. Он с гитарой, завёрнутой в газету, шастает по клубам и кабакам, играет каждую ночь, не зная усталости. Жена с ребёнком его почти не видят дома. Вскоре он и вовсе бросает жену и ребёнка, которому и года ещё не исполнилось.
Ну да, далеко не ангелом был этот шальной мануш. В его жизни хватало и таких поступков, о которых даже рассказывать не хочется (я и не стану, оправдывая себя тем, что и так уже "многабукаф" понаписал)).
Через год он и от своей матушки Лауренсии сбегает. Матушка Лауренсия очень ревностно относилась к успехам сына. Особенно к его заработкам. Сына и его денюшки она считала своей собственностью, судя по всему.
Но Джанго такое положение вещей совершенно не устраивало, и он, забрав с собой братишку Жозефа, уходит из дома.
С гитарами наперевес они пускаются в очередное кочевье. Разумеется, они отправились на Лазурный Берег. "Там тепло, там яблоки", но важнее яблок, конечно, то, что там отдыхают богатенькие буратины со всей Европы. А буратинам нужна весёлая музыка в хорошем исполнении. "Их есть у меня" - решили братишки и целый год чесали по курортам с незамысловатой концертной программой: цыганские напевы, переложения эстрадных шлягеров, наброски собственных мелодий, а зачастую и вольные импровизации.
Закончилось их путешествие в Тулоне. В этом шумном городе, как вы помните, началось восхождение к славе молодого артиллерийского офицера по имени Наполеон Бонапарт. С Тулона же началось и восхождение "гитарного Наполеона" - Джанго Рейнхардта. Там, в одной тулонской кафешке, их услышал странный мужчина.
Очарованный их выступлением (а может и не только, ибо странный мужчина любил мужчин, но неотёсанные мануши вряд ли тогда это поняли), молодой господин богемного вида, которым оказался художник и восходящая звезда фотографического искусства - Эмиль Савитри - позвал парней к себе домой в гости.
Дома мсье Эмиль похвастался своим богатством - уникальной, для Франции того времени, коллекцией пластинок американского джаза.
Это стало ещё одним поворотным моментом в судьбе Джанго. Не то, чтобы он не знал о джазе ничего раньше - он, конечно же, слышал "синкопированные оркестры" (так они назывались в Париже), слышал даже заезжих американцев. Наверняка знал и какие-то популярные "американские песенки". Но в таком концентрированном виде, в таком качестве исполнения - Дюк Эллингтон, Бенни Гудмэн, Армстронг, Сидни Беше - это сорвало цыганскую крышу разом и навсегда. Это был культурный шок.
Ласковый Эмиль предложил остаться и пожить у него в доме. Изучить, так сказать, весь каталог. Фотограф помог бродягам устроиться на работу в ресторан фешенебельного отеля Coq Hardi. Там Джанго и Жозеф продолжали развлекать буратин. Очевидцы рассказывали, что гвоздём их ресторанной программы был "Чардаш" Монти, виртуозно исполнявшийся Джанго.
В истории с Эмилем Савитри важно было ещё и то, что он был первым "гаджо" (или гаджис, как произносят это мануши), т.е. человеком, не относящимся к цыганскому племени и цыганской культуре, который, так или иначе, всерьёз заинтересовался Джанго и его музыкой. Именно как музыкальным феноменом.
Ведь цыгане во Франции были людьми третьего сорта, представителями самого дна общества, социальными отбросами. Без протекции такого человека как Савитри Джанго и его брата никогда не взяли бы на работу в такое место как "Кок Арди".
Ещё чего не хватало! Знаем мы этих цыган - непременно сопрут столовое серебро или стянут выручку из кассы, а потом ищи ветра в поле. Цыгане, они всегда цыгане. Даже если они щеголяют в лаковых штиблетах. В лаковых-то штиблетах, они, пожалуй, вызывают даже большее подозрение, нежели босоногие.
Савитри был известный парижский тусовщик. Его знал весь столичный бомонд: писатели, художники, артисты, спортсмены и политики. Он распалял воображение двух невинных цыганят рассказами о парижских вечеринках, джазовых концертах и своих связях среди влиятельных людей Парижа.
В конце концов он распалил парней до того, что они решительно рванули навстречу с парижской красивой жизнью.
Париж стоит мессы! Оревуар, мсье Эмиль! Может мы ещё и встретимся где-нибудь на Монмартре или Монпарнасе.
Продолжение следует ...
