СТАРИК И РЕКА
(поклон Хемингуэю из Югры)
Иртыш, как рыбьей чешуёй, покрылся невысокими белыми барашками. Против течения дул ровный, но холодный ветер. С низкого клочковатого грязно-серого неба приторно моросило. И не море, вроде, и не шторм, а стремнина вокруг была такая, что хотелось быстрее повернуть старенький «Крым» к берегу. Вода хоть и упала, но река несла свои воды с ничуть не меньшей силой, чем после весеннего разлива. Это где-то в Китае Чёрный Иртыш — речушка, а здесь…
Лодку качало и крутило, она опасно касалась бортами невысоких волн, пару раз даже подбросило. Точнее, подбросил. И тут уж приходилось гадать да раздумывать Игнатьичу, повезло ему или нет. За последние десять лет ничего подобного с ним не случалось, хоть и промышлял на Иртыше уже полвека. А тем более не попадал он в такую переделку в одиночку. Но не тот был старик, чтобы сдаваться без боя, да и вообще не думал сдаваться. В кои-то веки удалось зацепить «поросёнка», да и не «поросёнка» даже, акулу — осетра килограмм на семьдесят, а то и больше. И жуть как не хотелось рубить снасть, терять её вместе с такой редкой добычей. Будь, что будет, хоть девятый вал, хоть всемирный потоп, а добычу он не упустит. Пожалел, что не взял с собой ружьишко, как в старые добрые времена, а пытаться оглушить такую рыбину хоть и дюралевым веслом всё равно, что черенком лопаты по башне танка стучать.
Оставалось радоваться, что провяз оказался не в пример всему нынешнему удивительно прочным. Вот и катался теперь на осетре, давая огромной рыбе время потратить силы, перебеситься, рассчитывал, что всё равно чья-нибудь лодка промчится мимо. Такой добычей поделиться не жалко, и не стыдно в его годы на помощь позвать. Да вот погода, похоже, никого, кроме Игнатьича, в реку не толкнула. И уж даже молился порой Игнатьич, и даже зарок давал: больше в одиночку на реку не выходить!
Не те года!..
А начиналось-то всё ровненько…
Поставив «Ветерок» на малую скорость, Игнатьич потихоньку выбирал провяз, никак не ожидая удивительной добычи. Осётр же, поднявшись наверх и хлебнув свежего сентябрьского воздуха, взбесился не на шутку. И ведь как легко вначале пошёл, будто чебак протухший, но потом со всей мощью бросился в последнюю битву. Получалось, что у них и весовые категории-то разные. Игнатьич под старость больше шестидесяти на весах в больнице уже не тянул, высох совсем. Да и отъедаться нынче было не с чего. Рыбой пенсию и пополнял.
Вот и думал теперь Игнатьич: то ли старым дураком себя зачислить, то ли новую рыбацкую байку о своём геройстве сочинять. Лишь бы не посмертно. Времени пока хватало и на то, и на другое. Времени хватало, а вот силы уже кончались. Жалко только — некогда было «приму» подкурить, и отсырела вся. Лодку крутило из стороны в сторону, ветер усиливался, поднимая на реке вал.
— Ну и силища! — изумился Игнатьич, когда лодка чуть ли не боком пошла против течения. Метров на десять хватило «акульего» задора. Потом вроде притих. — То-то, — ухмыльнулся старик и осторожно опустил весла на воду.
Это он уже пробовал не раз. Только начинал грести к берегу, как притихший «акул» с новой силой принимался беситься, даже поддавал всей массой по днищу лодки. Башковитая рыба словно понимала, что лодку нужно перевернуть. Ещё немного, и опрокинул бы.
Старик еле удержался на плаву, прекрасно представляя последствия хоть и короткого купания в студёной речной воде. Дождевик и так уже не держал сырость, в сапогах булькало, а сердчишко то и дело поддавливало: за каким-таким ты, старый, меня насилуешь? Надежда оставалась только на обычные двести грамм с перцем, чтобы не обзавестись какой-нибудь пневмонией. Ветер, между тем, наддал валу, лодку закачало, а Игнатьич торопливо перекрестился. Он вдруг поймал себя на мысли, что ни разу за это время не матюгнулся. «Видать, оттого, — подумал он, — что никаких напарников со мной нету». С Фёдором они бы каждый взмах весла через японского городового делали. А с другой стороны посмотреть, уже давно бы втащили петлёй осетра в лодку, в одиночку семидесятилетнему Игнатьичу это было уже не под силу. Уж потянул было да речной зверь такого трепыха задал, что Игнатьич чуть по лбу хвостом не получил. А удар получился бы не слабый. Может, и до полной бессознательности. Опять же лодка вот-вот опрокинуться могла. Спасовал старый и отпустил снасть, разумно полагая, что всякая сила свои пределы имеет.
Одно он знал точно, сеть резать не будет.
Вот и сейчас на вёсла налегать старик не стал, а повёл осторожно, вроде и не он это вовсе, а течение несёт. Краем глаза следил за водяной мутью, куда уходила одним концом снасть. Казалось, пока спокойно… Так и вёл, будто крался, к близкому обрывистому берегу, боясь оглянуться. Место на берегу, чтобы пристать, выбирать не приходилось. Да и что там за спиной? Отвесная песчаная стена, утыканная поверху соснами и кедрами, в которые сентябрь плеснул берёзовой желтизны да багрового осинника. Если есть на том берегу полметра, куда ступить можно, чтоб не осыпалось, и то хорошо. Но главное, поближе к земле.
Лодка опять пошла тяжело, и на вёсла пришлось налегать все больше. За песчаной косой, к которой грёб Игнатьич, запела моторка. «Не „вихрь“, — определил про себя старик и насторожился. Импортные моторы у мужиков были редкостью, зато рыбнадзор нынче катался сплошь на «ямахах», «джонсонах» и «меркуриях». Мужикам оставалось только материться и завидовать. И никак не могли смириться рыбаки, что вся живность, которая от века водится в реке, принадлежит не им, живущим и промышляющим здесь. Говорили, что даже на сбор ягод и грибов лицензии нынче ввели. Мол, такой для северян специальный таёжный капитализм придумали. Чтоб клюква сахаром не казалась. Говорить говорили, да никто этих лицензий в глаза не видел. Обходились покуда без лишних затрат — тайга большая, никаких егерей не хватит. Другое дело, оборотистые люди. Такие нашлись, и покупали целые участки, на которых раньше не одна деревня кормилась. Да нынче и деревень-то вдоль берега не густо осталось…
Лодка ткнулась носом в дно, и у Игнатьича радостно ёкнуло сердце. Неужели получилось? Отпустил Иртыш-батюшка. Рыбина пока тоже ничем себя не выдавала. Вот только мотор чужеродный всё ближе урчал, через минуту-другую из-за косы вырулит. Да ничего другого больше не оставалось: Игнатьич сначала подтянул к берегу лодку и, стоя по колено в воде, потихоньку начал тянуть провяз на себя. Занемевшие от холода и напряжения руки не слушались, но мало-помалу снасть поддавалась. «Лишь бы не коряга», — молился Игнатьич, и в азарте даже перестал слышать звук «вражеского» мотора.
Осётр лениво двигал жабрищами и покуда делал вид полного своего изнеможения. Но бывалый старик ему не поверил: как только увидел на мелководье огромную острую башку, схватил весло и начал молотить, что было силы. Хватило его раз на пять-семь, сам сосчитать не успел.
— Что я, изверг какой?! — отбросил он со злобой весло, ещё раз пожалев, что не взял с собой старенький ТОЗ. — Хорошо, хоть, не видал никто… — трясущимися руками он вынул из намокшей пачки цигарку, но прикурить не успел.
Последние его слова оказались неверными, чья-то рука протянула ему голубой огонёк зажигалки.
— А лицензия у тебя есть, дед?
— Чего? — вскинул брови Игнатьич, будто и слова такого никогда не слыхал.
— Понятно, — определил паренёк в униформе, катер которого пристал метрах в тридцати, где берег был более пологим.
— Чего понятно?! — всполошился Игнатьич. — Уже считаешь, на сколько пенсий добыча моя потянет?
— Да не гоношись, дед, сам такого в первый раз в жизни вижу, а, тем более, не поверил бы, что его в одиночку взять можно.
— Мне бы кто рассказал, я б тоже не поверил, — согласился старик. — Игнатьич меня все зовут. Напарник мой Фёдор занедужил, вот и вышел я в одиночку.
— Рисковый ты, дед. Как у Хемингуэя. Я читал когда-то. Тот, если я правильно помню, несколько дней с огромной рыбиной сражался…
— Какого Химингуэя? Хант что ли?
— Американец…
— А-а… Ну а я за полдня справился. Так не будешь арест делать? — хитро прищурился Игнатьич.
— Не буду, но если узнает кто, с работы выгонят.
— Не узнает, — твёрдо заверил старик. — Как хоть тебя звать?
— Андрей. Надо бы ему дырку в башке сделать, иначе очухаться может.
— Есть чем?
— Ага.
Через пару минут Андрей вернулся со скорострельным карабином. Такие Игнатьичу тоже ещё видеть не приходилось.
— Хорошая машина, — позавидовал он.
— Хорошая, — подтвердил Андрей, и выстрелил осетру в голову. — Вот теперь готово к употреблению, уха с дыркой даже вкуснее получится.
— Остёр! — улыбнулся старик.
— Давай, погрузить помогу.
— А твоя доля?
— Моя доля — таких, как ты, ловить. И в другой раз, Игнатьич, я тебя по полной программе раскручу.
— Как же так? Чё ж в долю-то не идёшь? Я ж по-честному… — смутился Игнатьич.
— Да ни чё, грузить давай.
Они с трудом, покряхтев и попотев, перевалили тушу в лодку Игнатьича и снова закурили. Андрей протянул старику фляжку, в которой оказалась пара глотков водки. Дождь как по заказу унялся, в тучах на другом пологом берегу образовался просвет, и красный закатный луч коснулся тёмных вод Иртыша. Небо клубилось вокруг этого луча, но закрыть его не решалось, наоборот, тучи вокруг него будто плавились, и проём становился всё больше. Зарево начало сливаться с пожелтевшей листвой, а серое небо окрасилось на западе багряной каёмкой.
— Красота, — сказал Андрей. — Хрен, где такой простор найдешь!
— А то, — согласился Игнатьич и почему-то добавил, — ты не думай, я не браконьер, не изувер какой.
— А я и не думаю, мой батя здесь до самой смерти рыбачил. Ты лучше смотри, красота какая…
Игнатьич успокоился и тоже стал смотреть на запад, где над беспросветной грядой лесов высился одетый в облачную дымку полукруг солнца. «Похоже, завтра дождя не будет, — подумал он, — надо опять на реку выйти…»
Горноправдинск – Бобровский
1996
