Сегодня, 1 марта, исполнилось 160 лет со дня рождения знаменитого театрального художника, члена объединения «Мир искусства» Александра Яковлевича Головина (1863 – 1930).
С Московским Художественным театром он сотрудничал на двух спектаклях – «Безумный день, или Женитьба Фигаро» и «Отелло» – и было это на закате его жизни.
К тому времени уже позади осталась его деятельность в качестве главного художника Императорских театров, в том числе, и великий «Маскарад» Всеволода Мейерхольда, вышедший в Александринском театре в год революции, сценографическое решение которого Головин создавал в течение нескольких лет. Когда-то Головин сотрудничал и с Сергеем Дягилевым, оформив для «Русских сезонов» оперу Мусоргского «Борис Годунов» и балет Стравинского «Жар-птица». Был автором (вместе с Константином Коровиным) художественного решения Русского павильона на Всемирной выставке в Париже в 1900 году. Вместе с Врубелем делал великолепные фризы из майолики для московской гостиницы «Метрополь».
Все это к началу общения с Художественным театром осталось в прошлом. К 1925 году, старту работы над спектаклем по «Женитьбе Фигаро» Бомарше, Головин был уже тяжелобольным человеком, сердечником. Жил, не выезжая, в Царском Селе (в ту пору переименованном в Детское Село). Встретившись со Станиславским летом 1925 года в Одессе и договорившись о совместной работе, в течение полугода Александр Яковлевич не предоставлял театру никаких плодов своего труда, что в итоге начало глубоко беспокоить Константина Сергеевича.
Ранней весной 1926 года Станиславский сам принялся записывать свои соображения по поводу будущих декораций и костюмов к «Фигаро».
Главной в них была идея о противопоставлении роскоши господ и бедности слуг («Должна быть большая разница между кухней и дворцом. Помнить – свадьба бедной горничной в безумно, бессмысленно роскошном дворце», – объяснял свой замысел Станиславский) и еще тема «не карменистой, а французистой Испании».
Все режиссерские указания Станиславского, касающиеся декораций и костюмов, были отправлены Головину. Театр замер в ожидании.
Первые эскизы пришли почти через два месяца. Увидев их, Станиславский пришел в восторг. «Дорогой, любимый и высокочтимый Александр Яковлевич! – писал Константин Сергеевич художнику – Вы сами, Ваш талант, Ваши эскизы очаровательны и восхитительны, как всегда. Именно так и нужно… Чувствую, что это будет восхитительной Вашей работой. Дал бы бог Вам сил и энергии провести ее, а за огромный успех я ручаюсь».
Связным между Головиным и театром стал Иван Гремиславский, глава постановочной части МХАТа, художник-технолог. Он неоднократно ездил к Головину в Детское Село, привозил ему планировки и макеты некоторых картин, обсуждал детали, забирал новые разработки. Костюмы по эскизам Головина шила блестящий модельер Надежда Ламанова, работавшая тогда во МХАТе.
Гремиславский вспоминал, что, отправляясь в Детское Село впервые, ожидал увидеть постаревшего «петербургского льва», ведь искусство Головина было таким великолепным, таким изящным. А встретил «простейшего очаровательного человека, с белой головой, болезненно полного, одетого в забавную, длинную, до полу ситцевую розовую рубашку». Отношения у них сложились самые добрые, дружеские.
Гремиславский восхищался талантом Александра Яковлевича, называл его «колористом чистейшей воды», который как никто чувствует сцену. При этом контраст пышного дворца и бедного жилища слуг давался Головину с ощутимым трудом – какой бы объект они ни изображал, у него все получалось нарядным, поражало живописной красотой. Таким был его легкий, праздничный, радостный дар.
Станиславский буквально влюбился в оформление «Фигаро». В письме от 4 февраля 1927 года он признавался Александру Яковлевичу в этом с юмором:
«...не могу удержаться от восторга по поводу всего: и Вашей чуткости, которая ухватывает на лету замысел режиссера, и Вашего удивительного знания сцены. (Покаюсь Вам, что полосатые арлекины, которые казались мне на эскизе несценичными, оказались при свете рампы чудесными.) Вы увидали то, что мой опытный глаз режиссера не видел. Мизансцены, которые Вы замечательно умеете оправдать, и ослепительные краски, которые положены там, где нужно, не вразрез, а на помощь основному действию и главной сущности пьесы. Ваши краски не лезут в глаза, несмотря на свою яркость, и являются фоном для костюмов. Вы замечательно чувствуете тело актеров знанием складок материй, покроев. Словом, если я был Вашим восторженным поклонником, — теперь я стал психопатом. Вспоминаем Вас ежедневно и волнуемся тем, что мы, актеры, не сможем достичь Вашей высоты».
И дальше в письмах и телеграммах Головину Константин Сергеевич иногда подписывался: «Нежно любящий и восторженный Ваш психопат Станиславский».
Премьеру «Женитьбы Фигаро» во МХАТе сыграли 28 апреля 1927 года. Успех был оглушительным.
«Зачарованный Вашим гением зрительный зал совершенно неистовствовал от восторга. Несмолкаемыми рукоплесканиями с вызовами требовали Вас на сцену. Бесконечно жалеем, что Вас не было на этом настоящем и громадном Вашем празднике»,
– это слова из телеграммы, отправленной Станиславским Головину.
В спектакле блистали Николай Баталов (Фигаро), Ольга Андровская (Сюзанна), Юрий Завадский (Граф Альмавива), Нина Сластенина (Графиня).
Вот как писал о «Женитьбе Фигаро» в энциклопедии «Московский Художественный театр. Сто лет» критик Вадим Гаевский:
«Действие шло необыкновенно быстро. Художественный театр, прославившийся своими паузами, показывал пятиактный спектакль без пауз, спектакль, в котором паузы были невозможны, губительны для главных персонажей. Медлить с ответом было нельзя — ни Фигаро, ни Сюзанне. Находчивость была их единственным оружием. Быстрота ума — самым счастливым даром. Она заменяла все, даже приданое, о котором так много говорится в тексте».
Следующей совместной работой МХАТа и Александра Головина через два года стал «Отелло». И снова Иван Яковлевич Гремиславский отправился в Детское Село. Теперь он поселился там на все лето.
Но в случае с трагедией Шекспира сотрудничество уже не шло гладко. Ставил спектакль Илья Судаков по режиссерскому плану Станиславского (здоровье последнего, к сожалению, не позволяло активно включаться в работу). Эскизы и макеты, которые Гремиславский привез осенью в Москву от Головина, Константин Сергеевич, впрочем, видел. И забраковал их, сказав, что они «оперные». Во МХАТе макеты предложили сделать Виктору Симову, некогда первому сценографу театра, а Головин должен был выполнить по ним эскизы, привнеся в них свое знаменитое чувство цвета. Однако трудно было представить себе более несхожих мастеров, чем Головин и Симов. И это, естественно, вызвало новый конфликт.
В воспоминаниях о Головине И.Я. Гремиславский цитирует собственные дневниковые записи той поры:
«Приехал к А.Я., показывал ему макеты Симова. Планировки многих из них он принимает, но их вид приводит его в отчаяние, особенно картонные стены, посыпанные тертой пробкой. “Ведь это же ужасно, Ваничка милый, ну как вы убили меня!” Особенно потряс его сенат: “Ведь это же так банально, так старо! Когда-то давно-давно я это видел. А сложенное в кучу оружие…” И все успокоиться не может».
Александр Яковлевич Головин умер через месяц после премьеры «Отелло», 17 апреля 1930 года. Ему было 67 лет. Ни одну из двух своих постановок в Художественном театре он так и не увидел.
У спектакля «Отелло» во МХАТе оказалась несчастливая судьба. Он прошел всего десять раз. Дело в том, что в мае 1930 года, через два месяца после премьеры, трагически и странно погиб исполнитель роли Яго, один из самых одаренных артистов МХАТа среднего поколения Владимир Синицын. 37-летний актер, будучи в гостях, выпал из окна – то ли случайно, то ли хотел свести счеты с жизнью. Именно на Яго Синицына многое держалось в этой постановке, и «Отелло» просто сняли с репертуара.
Что же касается «Женитьбы Фигаро», то этот спектакль шел во МХАТе до 1957 года, радуя зрителей своим искрящимся обаянием. Обаянием, которое возникло во многом благодаря светлому таланту художника Александра Головина.
Фото из фондов Музея МХАТ
Также будет интересно:
