Я чувствую боль. Она разливается по моему телу, безжалостно заполняя его. От кончиков пальцев она перебирается выше, вверх по ногам, заставляя мои суставы перекручиваться, а мышцы сжиматься, и вот наконец подбирается к голове, заполняет её до самого верха, и вытекает, как жидкая смола, сочится из глазниц, из ушей, из ноздрей. Ничего нет реальней этого. Я в сером тумане, и в нём, в его тоскливой глубине я вижу его лицо. Он долго смотрит на меня, и от этого взгляда мне становится жутко. Я хочу спросить у него, что ему от меня нужно, но я не могу выдавить из себя ни одного жалкого звука. Меня прижимает к поверхности кровати, и какое-то время я не могу пошевелиться. Потом я просыпаюсь.
Так было уже пятую ночь, с тех пор, как я привёз домой эти проклятые черепки. Я не сразу понял, что всё дело в них, но теперь я в этом абсолютно уверен. Я положил их подальше и больше не хочу к ним прикасаться, но это не помогает.
Я нашёл их во время своей поездки в Сагалассос. Давно слышал об этих руинах и всё разглядывал их на фото в сети. Я представлял себе, как я брожу среди древних развалин, и вот наконец я оказался там.
Я провел в пути целых три часа, часто останавливался, чтобы выйти из машины и получше рассмотреть впечатляющие виды. Я свернул с шоссе, и поехал сквозь горы и небольшие городки. Была осень, тихая и южная, а день солнечный, много жёлтого и бурого цвета, тонкого запаха палой листвы. Я увлеченно фотографировал эти холмы, на которых пристроились деревенские домишки, и помню, думал, что пейзажи очень похожи на некоторые локации «Властелина колец».
Наконец, когда я проехал самый последний поселок, подъём стал особенно крутым, а дорога просто сумасшедшей. Она извивалась поворотами на девяносто градусов, как змея обвивая гору, и была такой узкой, что разъехаться со встречными машинами было непросто. Водители туристических автобусов неслись вниз с немыслимой для такой дороги скоростью. Они, не особенно напрягаясь, слушали душевную турецкую музыку и смотрели по сторонам. Я подумал, что встреча с таким автобусом очень похожа на встречу со смертью – может, мимо пронесёт, а может, и нет, шансы 50 на 50. Красивой и опасной была эта дорога в небо. Я читал, что когда-то здесь был храм крылатого бога смерти Танатоса, в честь которого в особые точки года людей сбрасывали с горы, и я представлял, как они летели вниз, а крылатый темный бог забирал их.
И вот я здесь. Я припарковал машину на местной стоянке, купил чаю у пожилого дедка в киоске и направился осматривать руины.
Город был построен на плато, но очень близко к горным вершинам. Он был довольно большим по тем временам, и извилистые дорожки, сейчас уложенные деревянными настилами, уходили то вверх – к амфитеатру, то вниз – к нижнему городу. И буквально отовсюду, с любой точки города, ты мог оглянуться и посмотреть вдаль, на горы и на долину с деревушками, полями, на которых сейчас собирали кукурузу, всё было видно как на ладони. Это был город с великолепной перспективой.
Здесь сохранились части многих зданий, целых две площади со статуями, портики, фонтаны, римская библиотека. Я бродил по старой мостовой, смотрел по сторонам, прикасался к старому источенному ветрами камню. Меня снова охватило знакомое чувство: эмоциональное возбуждение в предвкушении найти что-то забытое, потерянное и заново открыть его.
Посетителей руин было не очень много, и в основном они увлеченно делали фото в инстаграм на фоне всё ещё живых фонтанов верхней агоры, в которые по-прежнему поступала вода из горного источника. Кое-кто даже полез на постамент безголовой статуи в римском костюме, чтобы на месте отсутствующей головы вставить свою и заснять всё на телефон. В общем, весь шум концентрировался там, а все остальные уголки были почти что безлюдными.
По каменным дорожкам я спустился в нижнюю часть города. Здесь была вторая агора, чуть меньшего размера. Целых статуй здесь не сохранилось, вода не наполняла каменные фонтаны. Зато я нашел туннельный вход в подземный подвал, заколоченный, к сожалению, железными прутьями. Хотя не знаю, хватило бы у меня духу осмотреть его или нет, наверное, там внутри темно и жутко. И множество мелких построек и фонтанчиков, раскиданных вокруг рыночной площади. Центральная мощеная улица вела дальше вниз, к обрыву. Здания в этой части города мало сохранились и напоминали скорее кучу ссыпавшихся камней, поросших горными травами, подсвеченных проходящим сквозь тонкие облака светом. Отделанная мелкими камешками и деревом дорожка вела дальше, извиваясь, спускалась ещё ниже, позволяя увидеть удивительные горные пейзажи. Трава и колючки были золотисто-желтыми, бурыми, рыжеватыми, осенними. Они пушистым ковром застилали склоны. Травы, много трав – я как будто и сейчас чувствую их тонкий запах. Кое-где встречалось и немного зелени. Золотистая долина, которую было видно впереди, вся в солнечном свете, отлично просматривалась с этой точки. А с другой стороны город поднимался вверх по склону горы. Что если бы я жил здесь пару тысяч лет назад? Я оглянулся и посмотрел на город. Что бы я увидел? Наверняка эта лестница была очень загруженной в те дни, когда работала рыночная площадь, и здесь было полно народу, и, может, мусора и отходов. Так что время, выходит, вычистило это место, ведь сейчас, такое пустое и безлюдное, заросшее, оно выглядело просто идеально. Вокруг было так тихо, что было слышно, как шелестит ветер, перебирая травы. Я обернулся, и увидел, что по лестнице заструилась вода.
Я вернулся назад и решил подняться вверх, к амфитеатру. Я медленно двигался вперед почти в полной тишине. Ни криков птиц, ни блеяния коз – ничего не было слышно. Только ветер, который дул неистово и свободно, ведь здесь, на высоте, ему ничего не мешало. Деревьев совсем не было, только низкие кустарники, которые, казалось, перешёптывались на ветру.
Я шел мимо древних зданий и портиков, смотрел на поверженные статуи, прикасался к их потрескавшемуся мрамору, к воде, наполняющей фонтан. Может, когда-то здесь было много птиц? Они облепляли фасады и портики, ходили по площади, подбирали крошки, брошенные торговцами. Голуби такие назойливые и шумные. Но сейчас этот город был мёртв. Может, когда-то под крышей этих павильонов обнимались, встречались, расставались, набивали друг другу синяки, разбивали носы, орали друг на друга или смеялись над глупой шуткой. Но теперь – только безмолвие и шелест травы, шёпот, как шлейф, тянулся от здания к зданию, обвивал колонны, обволакивал увядшие статуи. Я рассматривал их местами почерневшие, но все еще прекрасные лица, детали на зданиях, искусную резьбу на фонтанах и портиках, кое-где сохранились и барельефы, изображающие сцены из древнегреческой мифологии. Я обратил внимание на символ, который мне встретился: круг, углубленный в камень, поверх которого был вписан шестиконечник, напоминающий листья какого-то растения. Внутри круга поросла трава и мелкие суккуленты. Позже я нашел ещё несколько таких же прямо в каменных плитах на площади, и в стенах зданий.
Постепенно я оказался в самой высокой точке города. Низкое уже солнце освещало руины театра. Вход был завален камнями, но у меня получилось вскарабкаться вверх. Округлые ряды из серого камня, длинные тени. Вдруг мимо пролетела пчела, и шум её крыльев показался мне очень громким. Я взобрался наверх, чтобы посмотреть на руины сверху. Низкое солнце светило мне в лицо, а на долину легла прозрачная голубая дымка.
Продвигаясь дальше по пологому склону, я везде встречал развалины. Но эта часть города сохранилась меньше, и многие здания были разрушены до основания. Думаю, это была жилая часть города, хотя музейная табличка сообщила мне, что где-то тут был и древний храм, точнее то, что от него осталось. На высоком выступе, который заканчивался обрывом, чуть вдалеке виднелся некрополис, и я решил посмотреть на него вблизи. Саркофаги были повреждены временем, ветрами и землетрясениями, какие-то были открыты и повалены, какие-то вросли в землю. Наверное, хорошо быть похороненным здесь, на вершине. Под твоей могилой белые скалы, поросшие травой и горными цветами, с горы чудесный вид на долину, и облака совсем близко, а ночью миллионы сверкающих мелких звезд прямо над тобой. Ветер всегда сильный и свежий, а зимой все покрыто слоем белого чистого снега.
Я прошел назад, мимо небольших разрушенных домов. Интересно, почему раньше люди делали жилые помещения такими маленькими? Но, с другой стороны, они ведь были невысокие, значительно ниже современного среднего роста, и для них эти помещения вполне подходили. И, скорее всего, они проводили в домах не так уж много времени.
Я подошел к обрыву, и у меня перехватило дыхание. Охристый пушистый сухостой, расстилающаяся долина впереди, вдалеке можно увидеть деревушки и дымок из труб, яркое синее небо и как будто холодное белое солнце, пронзительное, и небольшие белые бегущие облака. Я оглянулся назад и посмотрел на склон – все те же сухие золотистые травы и колючки. Редкие зеленые деревца отчетливо выделялись на фоне пустоши.
Чуть пройдя по долине, я стал находить посреди камней и остатков кладки еще и множество глиняных осколков. Наверное, это были части водопроводных труб – я видел такие же в нижнем и в верхнем городе – у горожан был трубопровод из глины. Но еще были и более тонкие осколки, по очертаниям напоминающие посуду – много разбросанных вокруг черепков. Может, археологи собирали их по городу, а потом сбросили здесь то, что не годилось для музея? Я еще никогда не находил среди руин старых вещей горожан, и даже разбитая посуда казалась мне шикарной находкой. Конечно, это не монеты или целые статуэтки, которые я втайне мечтал когда-нибудь найти, как древнее потерянное сокровище, но я всё равно был очень взволнован. В одном из домов я нашел разрозненные кусочки, и почти собирал целый небольшой кувшин. Мне очень хотелось найти что-то еще. Кто знает, сколько лет этой посуде? Последние жители покинули город довольно поздно, уже во время заселения этой территории турками. Но даже тогда черепкам по крайней мере не меньше семиста лет. Мне так хотелось найти что-нибудь оставшееся от них, жителей города, что я уже забыл, что собирался возвращаться на стоянку. Я ходил вокруг, выискивая части этой посуды, какие-то обломки. На некоторых были простые узоры, которые я с упоением рассматривал. Мне так хотелось найти что-то, что протянуло бы от меня нить к тому, прошлому миру, хотелось иметь с ним связь, которая не подчиняется времени. И я нашел.
Она лежала прямо там, среди плит разрушенного дома, маленькая глиняная кружка с небольшим нанесенным на неё узором, со звездочками, чертами и точечками. По центру я увидел тот же самый символ, как и на каменных плитах – шестиконечник внутри круга. Она была разбита, не хватало целого куска, который я так и не смог найти, но все же по большей части цела. Вот это удача, подумал я. У кружки была витая, заплетенная в косичку ручка, что мне особенно понравилось.
Я сложил в рюкзак свою находку и еще несколько черепков с узорами, которые мне понравились, и решил, что пора бы выезжать, чтоб успеть проехать по опасной части дороги до темноты, и заспешил обратно к стоянке через пустошь. Я оглянулся вокруг и увидел, что белый пронзительный свет солнца успел смениться на предзакатный, тёплый. Серые каменные плиты теперь отливали красным. Я шел сквозь алую сумеречную пустошь, и вдруг на меня будто что-то опустилось. Не знаю, как объяснить точно, как будто что-то надавило на меня сверху, как каменная плита, как крышка саркофага. Мои глаза затянуло туманом, и сквозь него я стал видеть нереальные картины, выплывающие прямо на меня из белой мглы, во всём объёме и красках. Я видел тела, горы тел. Мертвые? Кругом было много крови. Пара каких-то людей ходила туда-сюда, перешагивали через тела, и добивали выживших. Потом я увидел лицо. Глаза всё смотрели на меня, они были тёмные, большие, мёртвые.
Мне стало совсем плохо, похоже, что я отключился в тот момент. А когда очнулся, то лежал лицом прямо на колючках, которые впились мне в щеку. Это отрезвляло, но встать сразу у меня всё равно не вышло – голова очень кружилась. Я попил воды, и мне вроде стало получше. Теперь главное – побыстрее уехать отсюда. Мне очень хотелось попасть домой.
Я оказался там уже за полночь, мне несколько раз понадобилось остановиться, чтобы меня отпустило: голова кружилась так, что я не мог вести машину. Дома я сразу же свалился на кровать и спал без снов как минимум часов двенадцать.
Наутро мне как будто стало лучше. Я никуда не торопился и почти весь день провел на диване, смотрел нон-стоп видео на ютубе, потому что сил совсем не было, и мне хотелось отдохнуть, как-то отвлечься от своего вчерашнего происшествия. Но я всё равно мысленно возвращался к древнему городу, к стенам его разрушенных зданий, к осеннему горному пейзажу и сильному ветру, к белому холодному солнцу, и к той пустоши. Я вспомнил о том, что так и не достал из рюкзака свои находки. Я разложил их на столе, и снова стал рассматривать старую кружку с узором и витой ручкой. Что-то был в этом узоре, что показалось мне смутно знакомым, как и тогда, когда я увидел его вырезанным на каменных плитах, но откуда я мог его помнить? Я всё рассматривал кружку, не в силах оторваться, но потом заставил себя отставить подальше, убрал её в шкаф.
Ночью мне снова стало плохо. Боль началась еще во сне, она растекалась по моему телу как мед, как солнечный тягучий свет, как гнетущая вязкая тьма. Мне снились всё те же картины, что я видел тогда, на пустоши, только еще детальнее. Я видел кровь, такую красную и очень теплую, и чувствовал, как она вытекает из моего горла, и мне казалось, что я захлебываюсь ею. Я чувствовал боль, я ощущал, как крошатся во рту мои зубы, как в мой живот впивается холодный металл, как меня топчут, и всё это сразу. Я видел вокруг мертвых или умирающих людей, ползущих, пытавшихся спастись, а горящие дома алели яркими огнями, и дым поднимался прямо к звездам и чернеющему небу, и они тоже будто поднимались из своих тел и уходили куда-то туда, вверх, вместе с этим дымом. И в этом дыму я увидел его, он бежал сквозь пламя, спасаясь от преследования, но убийцы всё равно догнали его. Он не упал и не встал на колени, а просто обернулся, и посмотрел на них прямо, а потом выкрикнул проклятие на своем языке, и как будто слегка улыбнулся, когда его глаза остекленели.
Мне казалось, что я не мог дышать. Я как будто застрял между сном и явью, и тело никак не могло проснуться, а я – вернуться из сна. И сделал усилие и глубоко вдохнул. Полежал ещё немного, и, наконец, смог доползти до кухни, чтобы выпить воды. Боль постепенно уходила.
Днём я постоянно проигрывал в голове картины из своих кошмаров. И тот убитый парень – почему-то мне пришло в голову его имя – Мирон. Что же тебе нужно от меня, Мирон? Зачем ты меня мучаешь? Я пролежал весь день, заказал еду с доставкой, потому что сил выйти из дома у меня не было. Ночью мне снова снились сны, я видел снег, он летел, вязкими хлопьями засыпая трупы, лежащие там, на склонах той пустоши, на холодной земле. Он покрыл собой и тело безымянного юноши, закрыл его не закрытые глаза, смотрящие вверх, на звезды. Он засыпал и склоны некрополиса, и саркофаги, и стены города, и храм. И землю, напитанную кровью. Я просыпался в поту, а потом снова проваливался в сон, и видения возвращались.
Да, так прошло уже пять дней. Этой ночью меня снова мучали все те же кошмары, и я не могу так больше. Мне кажется, я знаю, что мне делать. Мне нужно вернуться в этот мёртвый город, и оставить там эти мёртвые глиняные черепки, которые я по глупости подобрал. Я должен отдать их обратно, зарыть в землю, закопать поглубже. Я должен снова прийти туда, где лежал его тело, где развеяны ветром иссушенные кости, и попросить его оставить меня. Сказать ему, чтобы он снял с меня своё проклятие, ведь это не я, не я его убил. Может быть, тогда я смогу освободиться. Может быть, тогда наконец я смогу спать спокойно.