В следующем раунде участвовали сразу три группы ленинградского рок-клуба. Несколько экстравагантные названия — «Кофе», «АВИА», «Телевизор», — единственное, что объединяло их. Выступали музыканты в разных «весовых категориях».
— Вот Жанна, смешная девчонка, почти клоунесса. Но современно ли это? Посмотрим, как этот стиль будет воспринят.
Группа «Кофе» получила нокаут уже через пятнадцать минут, хотя исполняемые ею песни «Зеро» и «Буратино» пользовались большой популярностью среди подростков, которых привлекали казавшийся им суперсовременным язык и элементы стиля «панк».
В отличие от «Кофе» музыканты из «АВИА», подчеркнуто аккуратные, в комбинезонах, с короткой стрижкой, сразу же привлекли внимание зрителей своим необычным составом: ксилофон, саксофон, аккордеон и клавишные. А композиции «Шла машина грузовая...» и «АВИА» своей яркой образностью, ироничными интонациями произвели такое впечатление на композитора Александра Колкера, что он пригласил начинающих самодеятельных инструменталистов в Театр музыкальной комедии — попробовать свои силы в написании музыки к театральным спектаклям.
Но с особым интересом ждали на ринге появления третьей группы, «Телевизор», и ее лидера, двадцатитрехлетнего студента ЛГУ Михаила Борзыкина.
Как и его предшественники, Михаил впервые оказался перед объективами телекамер. Однако то ли он был увереннее в себе, то ли название группы помогало, но «Телевизор» легко, с первой же песни начал завоевывать зрительские симпатии.
«Трудно стоять на тонких ногах.
Загнанный в угол четвероногий
Испуганно ждет щелчка
В уютной чужой берлоге.
Эй, там, на кухне, закройте дверь!
Пахнет паленым, хочется ветра.
Полированный стонет зверь
В чьих-то квадратных метрах,
Оставьте меня, я живой!
«С вами говорит телевизор».
Я буду думать своей головой!
«С вами говорит телевизор».
Я не хочу называть героев!
«С вами говорит телевизор».
Я не хочу говорить о крови!
Двести двадцать холодных вольт,
Система надежна, она не откажет.
Вечер не даст ничего —
Программа все та же.
А люди едят. И им хорошо.
Это век электрических наслаждений.
Мне предлагают электрошок,
Но я предчувствую крушение...».
На этот мрачный финал мало кто тогда обратил внимание. Да и не думаю, чтобы слова песни с первого раза все услышали так, как следовало бы. Поэтому вопросы к Михаилу носили поначалу разведочный характер.
«Зритель. На те группы, которые мы сейчас слушали, реакция была однозначной. На первую группу, «Кофе», отрицательная. Вторая, «АВИА», понравилась, даже очень. А вот вашу группу мы как-то не можем распробовать. Интересно, что вы сами на этот счет думаете?
Борзыкин (мягко, но с достоинством). Я думаю, что это хорошо. Я не хотел бы, чтобы меня сразу распробовали.
Зритель. А меня интересует, из какого источника вы черпаете свое вдохновение?
Борзыкин. Из жизни.
Зритель. Но любой исполнитель или творец — это человек, который увидел то, чего не видят другие, выстроил и адресовал публике.
Борзыкин. Понимаете, видят-то многие, а вот смелости высказать почему-то хватает лишь у некоторых.
Зритель. Значит, вы считаете, что ваши песни должны что-то нести в массы?
Борзыкин. Наша цель сегодня — чтобы нас услышали. А понимание придет.
Зритель. Миша, мне хотелось бы вас поддержать. На мой взгляд, ваша группа неординарная. И, подумав над вашими песнями, я завтра мог бы их глубже оценить. Почему же тут некоторые считают, что в такого рода песнях можно разобраться с ходу? Ефремов, главный режиссер МХАТа, посмотрев в БДТ оперу присутствующего здесь уважаемого композитора Александра Колкера «Смерть Тарелкина», на вопрос в фойе «Ну как вам?» ответил: «Подождите, дайте мне недели две подумать, тогда я вам скажу, что это такое». По-моему, группа весьма и весьма интересная. Не надо торопиться в оценках. И пусть это прозвучит с юношеским максимализмом, поэзия здесь глубокая.
Несколько экстравагантные названия — «Кофе», «АВИА», «Телевизор» — единственное, что объединяло эти три группы.
Борзыкин. Тогда я, пожалуй, еще спою».
И он запел:
«Муха на стекле — смешно,
Муха бьется о стекло давно.
Муха на стекле права,
Муха знает все слова,
И пока она жива,
Будет угождать только вам.
Пустота здесь, пустота там,
Почему-то всем нужна суета —
Чтобы не летать!...»
Когда песня, в которой рефреном повторялись слова «Чтобы не летать!», смолкла, разгорелась дискуссия: что хотел выразить автор? Кто-то требовал большей ясности, кто-то, напротив, негодовал — мол, некоторым мало самой песни, подавай им дополнительные разъяснения!
Возник и другой вопрос.
«Зритель. Скажите, Михаил, как вы относитесь к тому, что «Телевизор» похож на «Аквариум»? У вас одни и те же музыкальные интонации, меланхолия, отключенность от внешнего мира. И так же в каждой песне одно местоимение — «я», одни личные переживания. Но у Бориса Гребенщикова это более ярко сделано. Сознательно ли вы идете на повторение?
Зритель. Позвольте мне как Мишиному другу сказать: что касается сходства с Гребенщиковым, Миша обладает достаточно самостоятельной индивидуальностью и собственным внутренним содержанием. Так что если кто-то увидел здесь вторичность, то это ошибка.
Пугачева. Я не знаю вашего Гребенщикова. У меня такое ощущение, что «Аквариум» — это что-то такое, с чем мы должны все время сверяться. Это эталон какой-то? Я видела Гребенщикова как-то, когда приезжала в Ленинград. Правда, не произвел он на меня впечатления — что-то такое занудное и мрачное. А вот на телевидении его сняли — мне понравилось. То есть в какой-то ситуации и ваш неповторимый Гребенщиков может проиграть. И, наверное, песни этого молодого человека, Михаила, тоже надо рассматривать как иллюстрацию к тому, что он делает. Вот стоит автор, и мне понравились его песни. И меня поразило ваше возмущение: почему он «якает»? Мне тоже всю жизнь говорят, что я «якаю». А от чьего «я» мне петь — от вашего? Я же вас не знаю! Я знаю свой внутренний мир, от него иду. Знаю, что творится вокруг меня. Но мне просто страшно иногда высказать свое мнение в песне, потому что вы почему-то считаете, что мое мнение должно совпадать с вашим. Совпадает или не совпадает — да не в том дело. Кто будет диктовать Мише, о чем ему петь? Вы? И как он должен песню преподносить... Вы? Это его мироощущение, его настроение. Вы можете это принимать или не принимать, а скорее всего, понимать или не понимать. Но не диктовать. Так же нельзя... Миша, как познакомиться с вашими песнями? Вы не против, если я что-нибудь исполню?
Борзыкин. Это сложный вопрос. Я должен подумать. Я так много вкладываю в песни, что мне хотелось бы, чтобы они звучали именно о том, о чем написаны. Чтобы не изменился смысл. Нам надо обязательно поговорить сначала.
От неожиданности у Пугачевой чуть микрофон не выпал из рук. Но реакция у нее мгновенная. Только тень пробежала по лицу.
Пугачева. Мне будет нелегко, предупреждаю заранее. Я не очень умею петь такого плана песни. Поэтому хорошо бы познакомиться с текстами. Можно?
Борзыкин. Можно».
И тут кто-то закричал:
— Миша, примите мой совет, не отдавайте ей своих песен! Она- все испортит, она работает на эстраде!
От неожиданности у Пугачевой чуть микрофон не выпал из рук. Но реакция у нее мгновенная. Только тень пробежала по лицу, в следующий момент — улыбка на камеру:
— Ну так что, значит, у Миши эти песни получатся лучше, чем у меня или у кого-то еще?
Раздались возгласы:
— Лучше! Лучше!
— Вот видите, как я спровоцировала вас! Заставила признать, что он — индивидуальность. Значит, все-таки у него есть свое лицо! Это его лицо, Михаила Борзыкина, а не Гребенщикова. И не мое. Вот к этому я и хотела вас подвести!..
Все зааплодировали, но тучи сгущались. Самое время было дать сигнал к окончанию раунда и пустить финальную песню «Телевизора».
В эфире именно так и завершалась передача. На съемке же произошло и кое-что еще. До сих пор мы с Володей не знаем: покажи мы тот эпизод в эфире, может, и не появилась бы в газете злополучная заметка «Вот так «Браво»!». Но какой была бы реакция массового зрителя на случившееся, предугадать невозможно: слишком яркие лучи направил в финале «ринг-рентген» на участников встречи.
Позже мы условно назвали этот эпизод «признанием в любви». Героем его оказался один из постоянных наших телезрителей, капитан 1-го ранга, регулярно присылавший в редакцию прекрасные письма. Человек скромный, даже застенчивый, он предпочитал в кадре не мелькать, а своими впечатлениями делился исключительно в письменном виде. Но на этот раз, видно, что-то дрогнуло в его душе, и он взял микрофон в руки:
— Я человек не молодой и видел истоки ленинградской рок-музыки еще в начале семидесятых. «Телевизор» мне кое-чем нравится. Но я в корне не согласен с Пугачевой.
— Это в чем же? — возбужденно воскликнула Алла Борисовна и мгновенно вылетела на середину студии. — Это в чем же вы не согласны? Признавайтесь откровенно!
Но и сам капитан, вероятно, удивляясь своей смелости, отчаянно кинулся навстречу певице:
— Я не согласен с вашей позицией в творчестве, если угодно!
— А если не угодно?
— И тогда тоже не согласен! Возьмите вашу последнюю программу, которую вы привозили в Ленинград. Фурор, успех, а о чем вы пели? В стране такое происходит, а вы все «я» да «я»!.. Даже неудобно как-то.
Оба заводились все больше и больше, а ошарашенные зрители даже привстали с мест.
Пугачева:
— Так вам это не понравилось?
Капитан:
— Не понравилось!
— И прекрасно! Не для вас я пела!..
— Я вас очень люблю, Алла Борисовна...
— Не надо мне признаваться в любви! Знаю я ваши признания!.. Вы и вышли-то сюда только затем, чтобы завтра похвастаться перед приятелями: «Вон, мол, я какой крутой, с самой Пугачихой на телевидении поспорил!
И мы испугались, что в порыве нахлынувшей ярости она стукнет маленького капитана микрофоном по голове.
Камеры наконец прорвались сквозь толпу и окружили спорящих. Операторы, не понимая толком, что происходит, снимали двоих со всех точек.
- — Я в корне не согласен с Пугачевой.
- — Это в чем же?
А капитан разошелся не на шутку:
— Вы представьте себе, что каждый с эстрады будет только «якать»: про свою любовь, свои чувства... Что тогда будет?
— Не все! Только те, у кого есть собственное «я».
— Но на это «я» нужно иметь право!
— Я имею право! Вы болтаете тут, а я двадцать лет работаю на эстраде. Седая уже стала! «Это пойте, это не пойте...». Только и слышишь — от «Росконцерта» одно, от «Мелодии» другое. Радио, телевидение — все диктуют, все учат, как надо петь и что говорить. Что это за жизнь! — И она в отчаянии заломила руки.
— Алла Борисовна! — вдруг испугался капитан. — Вы заслужили право петь от своего имени... Но только вы. Только вы! И пойте! — кричал он, начиная понимать, что с певицей происходит что-то неладное.
— Почему это только я? — уже не могла контролировать себя Пугачева. — Почему только я?
— Потому что у нас нет больше личностей! — выкрикнул капитан и посмотрел на всех безумными глазами.
— Вы глупости говорите! Такие, как вы, не дают личности в нашей стране развиваться! — И в сердцах добавила: — А ну вас тут всех... Устала я...
И, положив микрофон на пол, пошла к выходу из студии. А за ней — верные рыцари Артем Троицкий и Евгений Болдин, приговаривая:
— Алочка, деточка, мы же предупреждали тебя... Здесь выигрывает только тот, у кого крепкие нервы. А ты расслабилась. Зря, деточка. Это же всего лишь игра...
«Пугачевского бунта» никто не видел даже в ленинградском эфире. Вместо него прозвучала последняя песня «Телевизора». Правда, Михаил Борзыкин опять пел от своего «я», но, надеюсь, в этом «я» уже слышалось «мы».
«Я не виноват, что родился.
Я не виноват, что умру.
Я не виноват, что учился
Правильно играть в игру.
...Встаньте за меня на колени,
Бросьте на меня сильный взгляд.
Я один, а вас — поколенье.
В чем же я тогда виноват?»
