Автобус притормозил у деревенской остановки. Юрий торопливо спрыгнул со ступенек. От криков ворон, что кружились в чуть сереющем небе, неохотно просыпался поздний рассвет. А вороны спикировали на тополь у околицы, – вздрогнувшие ветки рассыпали зазвеневший в предрассветной тишине игольчатый иней. Юрий отвернулся от встречного ветра, закурил. Не верилось, что эта беспроглядно-серая тишина может стать утром... А потом – днём. Но, пока курил, заснеженный тополь и даже крылья ворон тронула позолота, – над речкой медленно поднималось явно проспавшее подъём зимнее солнце… Лейтенант Семилетов почему-то счастливо улыбнулся: ну, вот!.. А не верилось, что будет утро!
С минуту постоял у дома Любиных родителей, вошёл во двор. Поднялся на крыльцо. И тут же столкнулся с Любашиной матерью. Мария Семёновна замерла от изумления… и вдруг расплакалась, – горько, безутешно… Юрий виновато прижал её к себе. От волнения голос охрип:
- Я могу Любашу увидеть?
Мать вытерла слёзы, вздохнула:
- На работу она собирается. В детский сад. Ты проходи в дом-то.
А на пороге – Петро Степанович. Будто и не удивился. Закурил:
- Тебе чего, лейтенант? В такую рань пожаловал. Дня не мог дождаться. – Сквозь дым, сочувственно, в глаза заглянул: – Горит где-то? Или – как там у вас?.. По тревоге подняли?..
Любаша выглянула из-за отцовского плеча. От синего-синего сияния в Любашиных глазах стало радостно, – как и у тополя, когда солнечные лучи так неожиданно позолотили его ветки с деловито восседающей на них вороньей стаей. А сияние погасло… Люба строго кивнула отцу:
- Пусть войдёт. Что ж на пороге говорить.
Мать быстро собрала завтрак: поставила на стол яичницу с ещё шипящим салом, разогрела колечки домашней колбасы, положила в тарелку ядрёного засола помидоры… Батя потянулся за рюмками:
- Выпьешь с дороги?
Юрий поднял ладонь:
- Потом.
Мать придвигала к нему тарелки, головой качала:
- Ты ешь. Почернел совсем! Худющий…
Юрий улыбнулся:
- Мы только что с учений вернулись.
У Любаши задрожали губы. Она быстро опустила голову, – чтобы скрыть набежавшие слёзы: Юра!.. Юрочка… Вернулся с учений, а в квартире пусто… И обеда нет… И… её, жены, нет…
Юрий выпил лишь чашку молока, поднялся:
- Любаша, я провожу тебя. Можно?
Батя не выдержал:
- И чего спрашиваешь её, лейтенант! И проводи, и встреть, – вечером. А за ужином посидим, – по-людски чтобы. Поговорим, как положено в семье. Любку проводишь, – к своим сходи. А вечером – к нам.
Юрий молча кивнул.
Вышли за калитку. Семилетов взял Любашину ладонь. А она освободила руку, подняла на него глаза:
- Ты говори, Юра. А то у меня мало времени, – в восемь надо ребят принимать в группе. Ты говори… – всё, что хотел.
- Любаша!.. Я за тобой приехал…
А больше ничего не надо было говорить, – в этом убедило лейтенанта Семилетова вспыхнувшее сияние в Любиных глазах. Но Любаша свела светлые бровки… и сияние в её глазах медленно таяло… а синеву застилал туман. Она покачала головой:
-Нет.
Юрка снова взял её за руки. Задохнулся:
- Нет?..
Люба негромко, очень твёрдо, повторила:
- Нет, Юра.
- Любаша!.. Я за тобой приехал!..
Люба молчала, – боялась расплакаться. А… – что там! И пусть катятся слёзы, – разве их удержишь… когда в его родных глазах – виноватое, горькое счастье… И надежда, – отчаянная такая…
-Нет, Юра. – Любашин голосок рвался от горя… – Мне моё счастье надо было, – моё, а не Маринино.
Юрка понял…
- Любаша! Тогда, в тот вечер, всё совсем по-другому было!
Люба смахнула снежинки с его погон.
- Как бы ни было, Юр. И не только – в тот вечер. Марининого счастья мне не надо. Ты прости меня, – что поверила… в наше счастье. Что с тобой поехала, что надеялась… и ждала.
Они медленно подошли к деревенскому детскому саду. Юрий прикоснулся губами к слезинкам, что ручейками сбегали из-под Любашиных ресниц… На холодном ветру ручейки тут же застывали. Любаша вытерла слёзы:
- Ты уезжай, Юра. И – хорошей тебе службы.
- Любаша!.. Люба!
Дети притихшей стайкой стояли на площадке. Серьёзно смотрели, как высокий, красивый офицер поднял на руки их нянечку, Любовь Петровну. Павлуша Вишняков повернулся к Машеньке Поленовой, заботливо поправил её шарфик, пообещал:
- Вырасту, – тоже на руки тебя подниму.
А дома, с батей и крёстным, всё ж выпили самогонки. Батя и крёстный расспрашивали лейтенанта о службе. Мать украдкой вытирала слёзы…
Уже темнело, когда Юрка вышел из дома. Не заметил, как оказался на другом конце деревни, у Евдокииного дома.
Тётка Евдокия внимательно посмотрела на лейтенанта, чуть усмехнулась:
- Ну, проходи, служивый. Посмотрю я, – пасмурный ты совсем. Так и не забыл её… Маришку свою?
Юрий тяжело сел у стола.
Ну, что, – выпьешь отвара-то?.. И с собой дам, – рукой снимет. Проверено. Что ж ты, – извёлся весь…
- Не поможет мне отвар твой, тётка Евдокия. Маринка… Маринка счастлива, – с другом моим, Андрюхой. И я счастлив за них… за неё, – как за сестру.
- А ко мне тогда – чего ж?
Юрка поднял на Евдокию глаза:
- Люблю я… жену свою люблю. Любашу мою… люблю. И жить без неё не могу. Уехала она от меня, тётка Евдокия.
- А то я не знаю!.. – Евдокия задумчиво покачала головой. – Вот оно, значит, как вышло-то. Кто ж думал, что она, девчонка эта… Любка Ростовцевых-то, сильной такой окажется… Дождётся любви твоей. И вас, всех троих, спасёт любовью своей.… разведёт скрестившиеся пути ваши…
Тётка Евдокия ещё что-то говорила о Любаше… О какой-то темноте, из которой ему, Юрке, надо будет непременно выбраться, – потому что от такого счастья, что ждёт его за этой непроглядной темнотой, просто нельзя отмахнуться…
Голова у Юрки кружилась, – наверное, от выпитой самогонки. Тётка Евдокия вышла проводить его на заснеженное крыльцо. Вгляделась куда-то в самый край неба, где почему-то – в мороз! – белел и сверкал в лунном свете туман… Прислушалась, как потрескивают над рекой вербы и тополя:
- А весна нынче ранней будет… И ласточки прилетят рано.
… Лейтенант Семилетов подал рапорт о переводе его в зону боевых действий. Перед отъездом из части зашёл к Сердюковым. Андрюха растерялся, нахмурился… и крепко обнял друга:
- Проходи. Маришка на стол собирает. Ты ж щей её ни разу не пробовал?
Сидели долго. Марина несколько раз подливала мальчишкам горячих щей, потом подала румяные, тающие во рту котлетки, а к чаю – пирог с клюквой. Андрюха угощал, безудержно хвастался:
- Такого пирога, как у Маринки, ты больше нигде не попробуешь!
Юрка соглашался… Марина присела за стол. Осторожно спросила:
- Любаша знает, Юр? Что уезжаешь ты?..
Семилетов покачал головой:
- Нет. – Усмехнулся: – Вот так… вышло – или не вышло… – у нас. Не захотела она вернуться.
Андрей крепко сжал Юркину руку:
- Вернётся Любаша. Увидишь, Юрка, – вернётся.
Юрий снова усмехнулся:
- Андрюха, ты не в гадалки, часом, подался? Вещаешь, – прямо как наша деревенская колдунья тётка Евдокия!
Сердюков встряхнул друга за плечи:
- Да я лучше любой колдуньи знаю, как любит тебя Любаша твоя. А ты, чурбан… бревно стоеросовое, не видел.
- Не видел, – горько согласился Юрий. – А когда рассмотрел, – уехала она. – Юрий взглянул в Андрюхины глаза: – И ты… Ты прости меня, Андрей… За Марину прости, что тревожил её и тебя. Что за любовь принимал воспоминания о детстве и школе… что догнать хотел… и вернуть – навсегда ушедшее.
У Андрея холодело сердце…Всматривался в Юркины глаза, в голос его вслушивался:
- Ты там это… Береги себя, лейтенант.
Марина опустила ладошку на Юркину руку:
- Юра, я тоже думаю, что Любаша вернётся. – Улыбнулась: – Она тебя ещё с пятого класса любит. Я помню, – злилась даже на неё, когда она за тобой бегала: малолетка, а туда же! Юрку Семилетова ей подавай!
Мариша поднялась, достала какую-то шкатулку:
- Мы с тобой не только в один день родились. Нас потом и крестили, – в один день. Твой крёстный иконку тебе подарил, – Георгия Победоносца. А ты потерял её, – на берегу, помнишь? Уже перед выпускным нашим. Я нашла её, когда ты в училище поступил. Да как-то случая не было… Не виделись мы с тобой после школы. – Марина взяла икону на тоненькой шёлковой тесьме: – Надень, Юра.
Юрий склонился к её руке, поцеловал тонкие пальцы. Вспыхнул. А Андрей смотрел серьёзно и строго. Кивнул:
- Надень.
… В сверкающей черноте небо вдруг взлетело – в немыслимые высоты. И тут же стремительно полетело вниз, неумолимо закрывало этой сверкающей до боли в глазах чернотой обычную синеву здешнего тёплого вечера… Закрывало весь мир, – и тот, где была Любаша… где так счастливо струились золотистые ручейки её волос…
И Любаша в белом свадебном платье – последнее, что увидел старший лейтенант Семилетов.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 16
Навигация по каналу «Полевые цветы»
