Семейная жизнь Волконских в Сибири оказалась такой же безрадостной, какой была и до ареста мужа. Постепенно Мария Николаевна отдалилась от Сергея Григорьевича. Исследователи отмечают: «Имя мужа почти совсем исчезает со страниц её писем, оно упоминается лишь изредка и то по какому-нибудь незначительному поводу».
В мемуарах и переписке декабристов картина личной жизни Волконской складывается из следующих фактов: из стремления поддержать репутацию «достойной и безупречной спутницы декабриста»; из тайной на протяжении долгих лет влюблённости в неё Михаила Лунина (одного женского взгляда на него было достаточно, чтобы сказать, что это человек редкого мужского обаяния и достоинства; конечно, о точности говорить не приходится, но типаж внешности притягательный и чем-то напоминающий пушкинский); из памяти о былых отношениях с Александром Пушкиным; из известного всем большого влияния на неё Поджио. У В.В. Вересаева, составившего в своё время сборник «Пушкин в жизни», дано пояснение, что сын Михаил рождён ею от декабриста Поджио, а дочь, «знаменитая красавица Нелли», так в семье звали Елену, — от И.И. Пущина.
Сын Михаил «красоты рафаэльской» родился весной 1832 года. 11 марта И.И. Пущин отправляет любопытное письмо к С.Г. Волконскому:
«Давно я не имел такого приятного, успокоительного чувства. Сегодня разбудил меня Поджио с радостной вестью о сыне. Между нами не нужны, я надеюсь, общие поздравления. Поцелуйте за меня ручку у Марьи Николаевны — поцелуйте малютку».
Так или иначе, но Сергей Волконский никогда не проявлял никаких эмоций по поводу её отношений ни с Александром Викторовичем, ни с Иваном Ивановичем. С его стороны никогда не было высказано хоть малейшее сомнение в своём отцовстве (по крайней мере, о них ничего не известно).
Было бы странно, появись тут вопрос «почему?» Я лишь проведу параллель. Княгиня Зинаида Александровна Волконская (урожд. Белосельская-Белозерская) — поэтесса и художница, певица и хозяйка знаменитого московского литературного салона, «царица муз и красоты», воспетая Пушкиным и Баратынским, не была верна мужу. В свете говорили о её многочисленных любовных связях, в том числе и с самим императором Александром I. Но несмотря на это, генерал-майор Никита Волконский, брат Сергея, не порывал с ней, предпочитал растворяться в лучах славы собственной жены.
Судя по всему, Волконская и в Сибири оставалась женщиной сиятельной и страстной одновременно. Среди мужчин находилось немало таких, кто искренне восхищался ею, так что от недостатка мужского внимания Мария Николаевна не страдала. Её побаивался и уважал даже генерал-губернатор Восточной Сибири. Она, когда хотела, умело влюбляла в себя мужчин. Имелось ли у этих влюблённостей естественное продолжение? А какая нам разница! Мария Николаевна была из тех светских женщин, кто свои отношения не афишировала. В 1841 году в письме А.М. Раевской она лишь обронила о Поджио:
«Это превосходный и достойный уважения человек, который предан мне сердцем и душой, и я не знаю, как выказать ему свою признательность».
Всё-то она знала! Разговоры о связи Волконской и Поджио, тем не менее, имели вполне реальное развитие, характер которого заслуживает определения, любого на ваш выбор: хотите — удивительное, хотите — озадачивающее. В 1850 году Поджио женился на классной даме иркутского института благородных девиц Ларисе Андреевне Смирновой. Опять же по слухам, Мария Николаевна была очень огорчена этим. А несколько позже в браке у Поджио родилась дочь Варвара.
Но характер взаимоотношений всех членов семейства Волконских и Александра Поджио остался близким, если не следовать слухам, в которых его находили даже ненормальным и одной дружбой не объяснимым. Особенно после амнистии декабристов в 1856 году и их возвращения в европейскую часть Российской империи. Однако в воспоминаниях Волконской именно в тех местах, где мемуаристка упоминает Поджио, можно увидеть много недосказанного и непонятного.
«Записки княгини Марии Николаевны Волконской» («Mémoires de La Princesse Marie Wolkonsky»), написанные на французском языке и адресованные детям и внукам, не смогли поколебать пристрастных оценивающих взглядов окружающих людей, какие можно встретить, например, у декабриста Ф.Ф. Вадковского (по делу декабристов проходил как «преступник первого разряда». Ему была уготована смертная казнь, но её заменили пожизненной каторгой, сокращённой впоследствии до 13 лет. Вместе с И.И. Пущиным был инициатором создания тюремной «артели» декабристов на кооперативных началах. В 1844 году умер от чахотки). В письме (1840 г.) другому декабристу, П.Н. Свистунову (осуждён по II разряду и приговорён в каторжную работу на 20 лет, позже срок сокращён до 15 лет. В 1842 году 39-летний Пётр Николаевич обвенчан с 16-летней девицей Татьяной Александровной Неугодниковой, приёмной дочерью бывшего курганского земского исправника), он писал:
«Что касается семьи Волконских — на неё жалко смотреть. Бедный старый муж решительно устранён. Жена ведёт хозяйство, с утра до вечера окружена братьями Поджио, злословит и с ними, и с кем попало над Сергеем Григорьевичем, доводя скандал до того, что поддерживает все унижения, которые его заставляют сносить. Словом — это отвратительно!»
Странный «декабрист» Ипполит Завалишин (родной брат Дмитрия Завалишина), первый в России революционный провокатор, прославившийся патологической страстью к доносам, «на всех перекрестках трубил про М.Н. Волконскую, что она вторая Мессалина*». Да что там чужие люди, у родных сестёр, Софьи Николаевны и Марии Николаевны, возник конфликт, о котором семья Раевских предпочитала не распространяться, но который, похоже, был связан с «неблаговидным» поведением Волконской в сибирской ссылке.
* Мессалина — третья жена римского императора Клавдия, влиятельная и властолюбивая римлянка, имя которой приобрело переносное значение из-за её распутного поведения.
Вернувшись из Сибири, Мария Николаевна прожила недолго. Когда состояние её летом 1863 года резко ухудшилось, приехал А. Поджио, чтобы провести с ней последние дни. Сергей Григорьевич Волконский в это время приболел, ему решили не сообщать об ухудшении здоровья жены, и он с ней даже не простился. В середине августа в возрасте 57-ми лет она умерла. В поместье Воронки Черниговской губернии похоронили ту, которую одна легенда превратила в пушкинскую «музу», другая легенда — в идеальную подругу опального декабриста, в женщину, посвятившую жизнь подвигу во имя верности. О других легендах, с ней связанных, предпочитают не упоминать.
После смерти Марии Николаевны, в 1863—1864 годах А. Поджио со своей семьёй сопровождал семью её дочери Елены (по мужу Кочубей) во время путешествия по Италии. Позже уехал в Италию, но весной 1873 года смертельно больным (бросив в Италии жену и дочь, которые в Россию больше никогда не вернутся) приехал в поместье Елены Сергеевны и умер у неё на руках. Завещал похоронить себя рядом с Марией Николаевной (на деле получилось, что рядом с обоими Волконскими — Сергей Григорьевич к тому времени уже 8 лет как упокоился около своей жены), что и было исполнено.
В 1930-х годах литературовед О. Попова отметила, что в отлично сохранившемся архиве Волконских в Пушкинском доме письма Александра Поджио к Марии Николаевне отсутствуют. Есть только его письма к Сергею Григорьевичу и Михаилу Сергеевичу, относящиеся уже к периоду после смерти Волконской. Похоже, что письма были уничтожены либо самой Марией Николаевной, либо её родственниками уже после 1863 года.
И ещё один штрих к портрету Марии Николаевны. Её внук, Сергей Михайлович Волконский, оставил такие воспоминания:
«Она смотрела на чужую жизнь из глубины своего прошлого, на чужую радость — из глубины своих страданий. Это не она смотрела строго, а её страдания смотрели из неё: можно всё забыть, но следов уничтожить нельзя. И я думаю, что это причина, по которой домочадцы, служащие, гувернантки боялись её».
Да что там служащие и гувернантки! Всю жизнь страдая от того, что отец выдал её замуж без её согласия, со своей единственной дочерью княгиня Волконская поступила точно так же. В 1850 году Елена Сергеевна Волконская, которой оставалось две недели до 16-летия, стала женой Дмитрия Васильевича Молчанова, чиновника по особым поручениям при губернаторе Восточной Сибири Н.Н. Муравьёве-Амурском. Собственно, решение о свадьбе (вся в папеньку) Мария Николаевна приняла годом ранее. Задержка была вызвана тем, что понадобилось время, чтобы сломить сопротивление мужа, который был против этого брака.
И вот тут самое примечательное. Евгений Якушкин, касаясь этой ситуации, писал, что, став с годами властной и оставшись такой же решительной, Мария Николаевна, решая судьбу дочери, «не хотела никого слушать и сказала приятелям Волконского, что если он не согласится, то она объяснит ему, что он не имеет никакого права запрещать, потому что он не отец её дочери. Хотя до этого дело не дошло, но старик, в конце концов, уступил».
Кстати, Александр Поджио принимал самое непосредственное участие в решении судьбы дочери Волконских (столь большое для близкого друга семьи, что со стороны оно выглядело не очень приличным). Он тоже был против замужества юной Елены. Однако дети Марии Волконской, ощущая внутреннюю отчуждённость родителей, понимали, кто в семье хозяин, авторитет матери для них был много выше отцовского. Дочь исполнила волю матери.
И буквально два слова о сыне, рождённом в Сибири. Потомок Волконской эмигрировал из России в Италию. Там он вернул себе фамилию своего отца. В начале ХХ века его похоронили в семейной усыпальнице итальянской ветви рода Поджио.
Наконец, в современной литературе о Пушкине можно встретить точку зрения, что сопоставление ряда свидетельств и нехитрые подсчёты показывают, что сближение Марии Волконской с Александром Поджио (А. П.) началось в Петровском заводе только после того, как Мария Николаевна узнала о бракосочетании другого A. П. — Александра Пушкина. Как бы сей поступок поэта сделал оскорблённую княгиню одинокой и свободной.
Уважаемые читатели, если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал. И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1 — 9) повествования "Как наше сердце своенравно!".