В то лето мы с младшим сыном лежали в больнице. Он был совсем крохой – десять месяцев, не ходил еще. Несколько недель с перерывами провели в палате с такими же примерно плюс-минус «годовасиками». Не самое простое времяпровождение, прямо скажем. А воспоминания, спасибо персоналу, светлые.
Лежали мы в хирургическом отделении, проблемы у малышни были разные: от банальной грыжи до сложных врожденных патологий. Еще – травмы типа «случайно выпил «Белизну». Кто-то лежал в палате сутки-двое, кто-то ждал операции по несколько недель, или, как мы, приезжал решать свои трудности поэтапно. Были и те, кто месяцами из больницы не выходил. Насмотрелась, словом.
Чем бы ни болели дети, для родителей это испытание. Особенно, когда страдают малыши, которые не могут ничего сказать и объяснить, где болит. А их тревожные мамочки изо дня в день сидят в четырех стенах из белого кафеля и говорят-говорят-говорят. У каждой позади – стресс от диагноза, впереди – полная неизвестность, в голове вопрос: за что?
Сохранять оптимизм архисложно, потому что вокруг много горя. Такого густого отчаяния, рядом с которым прежние проблемы превращаются в пыль. Хирурги – люди закаленные, и, как правило, довольно суровые. Стремятся называть вещи своими именами, не внушать ложных надежд.
А мамы ведь разные. Одни стойкие и спокойные, другие хотят внимания, сочувствия, обещаний «все будет хорошо!», а еще лучше – гарантий. Одна такая у нас в палате лежала. Все время себя накручивала. Операцию откладывали несколько раз, и Татьяна решила, что дело все в докторе. Обижалась, что он неправильно ко всему подходит, не решает технические вопросы (раз или два операцию переносили потому что «реанимация занята»), не может ее успокоить, не настраивает на хороший результат. Точно денег хочет.
Вывела ее из этого состояния …санитарка.
Зинаиду Макаровну мы ни разу не видели в плохом настроении. Ей было сильно за 60, такая, знаете, сухая, поджарая, подвижная старушка из породы «маленькая собака до старости щенок». Она трудилась в отделении много лет, и по сравнению с нами, расстроенными и растерянными молодыми мамашами, видела уже все. Мы любили ее дежурства, ждали. Два раза в день она приносила весточки из больничного мира, шутила, рассказывала вдохновляющие истории.
Мытье пола в небольшой палате занимает несколько минут, но и за это время Макаровна услышала от Татьяны все, что нужно. Поставила швабру:
– Зря ты, хорошая моя, доктора ругаешь. Он по вашей части – лучший, самый опытный. Если говорит, что надо ждать, значит, жди. Ему видней. Никто твоего мальчишку не поправит, кроме него, уж поверь. Золотые руки. А что чудес не обещает, так правильно делает.
– Почему?
– Потому что не все в его руках, и он это знает. Да и опыт есть: нельзя ничего обещать. Мать поверит, напланирует, а потом – раз, осложнения, что-то идет не плану. Обычное дело, но с детьми трудно очень не расстраиваться от каждой ерунды. А если нет ожиданий, наоборот, каждому маленькому успеху радуется.
– Но я пока ничего не жду – мы до первого этапа не может продвинуться. Зачем он тогда нас тут, в больнице, держит? Назначил бы дату и домой отправил. Так нет, уже которую неделю завтраками кормит. Сил моих уже нет.
– Да, неопределенность тяжело перенести, но тут ничего не поделаешь, моя хорошая. Такая теперь у тебя жизнь. Неизвестно ведь, лучше станет после операции или, наоборот, хуже – и такое ведь бывает. Все станет иначе, а с малышами, сама знаешь, каково это. Еще будешь эти спокойные дни с привычным распорядком как рай вспоминать.
Каждый раз Макаровна задерживалась у нас поболтать, словно шефство брала над мамочками, которые не справляются. Рассказала историю, как одной, назовем ее Катей, неопытный врач сказал, что у сына несложная совсем проблема с кишечником, через пару месяцев после рождения все исправят. У Кати был второй брак, первый с этим мужчиной ребенок и какие-то высокопоставленные родственники со стороны мужа. Они и так-то ее не жаловали: мол, взял замуж с ребенком. А тут такое. Больного сына родила. Поверив доктору, Катя уговорила мужа скрыть диагноз от родни. Многие ведь первые месяцы ребенка никому не показывают, а потом все будет как надо.
Но все пошло не по плану. Шли месяцы, операцию откладывали. Родители врали родне и знакомым, придумывали все новые и новые причины для отказа от совместных поездок, отменяли встречи. То сын капризничает, то животик у него схватил, то маме нездоровится, то внезапная инфекция. Все выстроили так, чтобы к ним можно было в гости приходить ненадолго, а они больше чем на пару-тройку часов нигде не задерживались.
– И сколько, вы думаете, им пришлось выкручиваться? – спросила Макаровна у нашей Тани.
– Полгода?
– Да уже почти два года прошло! Катя с Вадиком своим в шестой палате сейчас лежит. Ждет только первый этап операции, и все надеется, что скоро ее сын будет таким как все дети.
– А этого не будет?
– Неизвестно. Может и будет, только времени сколько уйдет – кто знает? Там все куда серьезнее оказалось. А Катя так и продолжает от всех скрывать, что сын не здоров, инвалидность не оформила. Выматывает это вранье похлеще болезни. Но теперь уже страшно признаться…
– Да уж. Прогнозы тут и правда вещь опасная.
Мало-помалу Татьяна стала спокойнее, перестала звонить мужу с просьбами забрать ее из больницы, привыкла к мысли, что впереди длинный процесс и надо учиться радоваться тому, что есть, а не жить одними надеждами.
…Однажды в отделение поступила женщина с месячным сыном. Сколько ей лет, нельзя было понять – алкогольная зависимость сильно прибавляет возраст. Малыш был желтого цвета. Лежали они недолго, их выписали буквально дня через три. Макаровна потом объяснила:
– Ничем нельзя помочь мальчику, вот горе какое. Нет желчных протоков, не умеют это еще исправлять.
Кто-то из нас начал было об алкоголизме, да о том, что это мать сама виновата – ей ведь сорок, не меньше, да еще не просыхала лет десять, на что надеялась? Зальет сейчас горе водкой, и все дела.
– Да может она через этого ребенка пить бросит, – оборвала Макаровна. – Видели бы вы, как она плакала, когда узнала, что нет шансов спасти сына! Она другим человеком от врача вышла.
– Оптимистка вы, тетя Зина!
– Всякое я видела тут, хорошие мои. Такие испытания переворачивают жизнь и у многих, как ни странно, – к лучшему. Шелуха всякая отваливается, человек начинает думать о важном, понимать что-то о себе. До некоторых ведь только так доходит – через боль. Я, когда сюда устроилась, тоже
судить любила. Особенно тех, кто детей бросает – как можно! А теперь никого не сужу. Потому что мы не знаем, что там произошло с этой мамой, как ее жизнь побила. И хорошо, что она дитенка на крыльцо подкинула или в детдом отдала. Значит, хотела дать шанс, спасти. Сделала, что могла.
… Катю с Вадиком потом в нашу палату перевели. Она рассказала, что в свое время Макаровна и ее из ужасного состояния вытащила. Катя мужу боялась рассказать все подробности, думала даже от ребенка отказаться. Тетя Зина стала к ней каждый день ходить, разговаривать, двух мамочек привела, у которых дети такие уже выросли и все с ними хорошо. Убедила правду сказать мужу. Он уже придумал выход – от его родни до поры до времени все скрыть. Зато мама Кати помогала ей с внуком, первое время даже жила с ними.
С тетей Зиной эта семья по-настоящему подружилась. Оказывается, дочку она вырастила приемную. Из нашего отделения много лет назад забрала девочку, от которой мама 18-летняя отказалась.
P.S: Ставьте лайк и подписывайтесь на мой канал
