Чайник кипел уже несколько минут, а Аня так и сидела на диване сложа руки и не в силах пошевелиться. Она нашла этот чайник на помойке, кто-то заботливо выставил его в картонной коробке, написав на ее боку черным маркером «работает». Чайник и правда работал, только не выключался сам, для этого нужно было подойти и нажать на кнопку. На ватных ногах Аня поднялась и не стала его выключать, а просто сняла с подставки и вылила бурлящую воду в пластиковую коробку с лапшой. Прикрыла ее, и раз уж все равно нужно было подождать пару минут, пока она заваривается, обреченно пошла в туалет.
Туалет был общим на две комнаты. Опасливо озираясь, она проскользнула туда, пряча в руках маленькую пластиковую упаковку. Вообще-то, она ни разу не делала тест, но откуда-то прекрасно знала, как это делается.
То ли от вечной вони, царившей в этом полуобщественном месте, то ли от вида двух полосок на узкой бумажной палочке, но Аню вывернуло так, что даже пошла горькая желчь. Она умылась холодной водой, прополоскала рот. Значит, все правда. Она беременна.
Лапша казалась абсолютно безвкусной, да и есть ей уже перехотелось, но пока она подцепляла пластмассовой вилкой кудрявые завитки, получалось не думать о том, что же ей теперь делать. Этого ребенка она не хотела рожать ни при каких обстоятельствах, но избавляться от него, как это делала мать, она тоже не собиралась.
Мама часто делала аборты. И это были единственные дни, когда Аня ее любила. Во-первых, в такие дни мать не пила, и потом еще пару дней, потому что, когда она сделала это после первого аборта, попала в больницу с таким кровотечением, что чуть не ушла на тот свет. А трезвой мать была доброй, называла ее «Анечка» и никогда не била. Во-вторых, Аня сочувствовала страданиям матери, видела, что той по-настоящему больно, и еще тогда, лет в пять, навсегда для себя решила – она через такое ни за что не будет проходить. А еще мать говорила:
- Вот, цени, тебе я жизнь сохранила, не то что сестре.
Иногда вместо сестры был брат. Тогда Аня думала, что маме говорят в больнице, кто у нее мог родиться, но сейчас она понимала, что та просто выдумывала. Но до сих Аня не могла избавиться от несуществующей семейной фотографии перед глазами – каждому нерожденному ребенку она втайне от мамы давала имя. Всего их было семь или больше, потом уже Аня сбилась со счета.
Аня решила ничего не говорить на работе о своем положении, тем более она не собиралась уходить в декрет и все такое – в положенный час родит ребенка, оставит его в больнице, да и все. Терять ей эту работу было нельзя – идти было некуда. К матери она не вернется. Ни за что на свете. В общем-то, она и не чувствовала себя особо беременной. Утренняя тошнота прошла, живот не рос, разве что грудь немного подросла. Иногда она даже забывала о том, что внутри у нее кто-то есть.
Вспомнить пришлось тогда, когда этот кто-то начал толкаться. Сначала она даже не связала эти странные бурления со своей беременностью, только позже, когда толчки стали четче и увереннее, догадалась – так это же ребенок, он толкается. Это показалось странным, и она пыталась представить, как он выглядит. По ощущениям он был не больше котенка, и это сравнение ей показалось неприятным – кошек она не любила точно так же, как и детей.
Небеса, словно услышав ее мысли, буквально на следующий день прислали эту наглую прилипалу. Аня шла со смены в общежитие, устало брела по коридору и чуть не наступила на темный комок. Послышался какой-то жалобный писк, и Аня заметила небольшого котенка, серого в полоску, который сначала было отскочил от ее тяжелой ноги и зашипел, но тут же принялся ластиться.
- Принесла нелегкая, - она осмотрелась, в надежде заметить приоткрытую дверь, откуда он мог выскочить, но в коридоре было темно и тихо. – Ну и чей ты такой?
Котенок жалобно мяукнул в ответ, Аня оттолкнула его и пошла в свою комнату. Он потрусил следом.
- Эй, давай иди отсюда! - прикрикнула она.
Оттолкнув котенка, она прикрыла дверь. Устало прислонилась к косяку, стянула ботинки. Ноги что-то стали опухать. Она поставила чайник, чтобы заварить привычную порцию лапши. Есть хотелось страшно, но готовить сил не было. Она отрезала ломоть колбасы и положила его на хлеб, принялась жевать сухой бутерброд, дожидаясь, пока закипит чайник. С тех пор как она устроилась на работу, у нее всегда была еда, и Аня никак не могла к этому привыкнуть после своего голодного девства.
Она так и не смогла понять, почему она эта сделала. Видимо, те самые гормоны, о которых все говорят. Вздохнув, она оторвала от колбасы небольшой кусок и открыла дверь. Котенок сидел у двери и сразу же поднял свою мордочку, с надеждой взирая на Аню.
- Имей в виду, это в виде исключения, - ворчливо сказала она, протягивая ему колбасу. – Иди ищи хозяев.
Котенок благодарно заурчал и принялся за еду. Аня вздохнула и закрыла дверь.
Утром котенок оказался точно там же, свернулся клубочком и спал. Разбуженный Аней он принялся истошно мяукать. Ночью кто-то открыл окно, видимо, чтобы покурить, да не закрыл его, и морозный воздух выстудил коридор, так что Аня сразу почувствовала холодный пол, словно бы это она, а не котенок, всю ночь лежала на этом стылом полу. На самом деле это были просто воспоминания из детства, которые она упорно пыталась выгнать из своей головы.
- Что же с тобой делать, - проворчала она, потом отворила дверь и пустила его внутрь. – Иди, сиди там, что ли.
Она достала из холодильника остатки молока и вылила их в крышку из-под доширака. Котенок радостно принялся его лакать.
С тех пор он стал жить с ней. Точнее, она, если Аня правильно определила пол. Она звала котенка Прилипалой, потому что тот не отставал от нее ни на шаг, словно боялся, что она исчезнет. Поначалу Аня шпыняла его, не позволяла спать на кровати, а потом смирилась, и его урчание даже стало ее успокаивать.
На работе, конечно, заметили – живот стал таким, что на плотный ужин это уже не спишешь. Бригадир орал как резаный, пока Аня спокойно не сказала:
- Я его в роддоме оставлю, так что не переживайте.
Все разом замолчали. Бригадир как-то странно кашлянул, потом развернулся и ушел. А вечером вызвал ее к себе.
- Отец ребенка где, бросил? – строго спросил он.
Аня зажмурилась, стараясь не вспоминать черные глаза отчима, его широкую руку, которая зажимала ей рот… Она ничего не стала говорить, боясь, что из нее вырвутся те же отчаянные слова, что она вывалила на мать, а она ей не поверила… И бригадир не поверит.
- Понятно, - протянул он. – Но на аборт, ты, значит, не пошла. Почему? Или думаешь бросить его будет более гуманно? Грех не хотела на душу брать?
Аня не знала, как объяснить тот ужас, который сковывал ее при этом страшном слове. Как объяснить бригадиру этих ее несуществующих братьев и сестер, рассказать, что она придумывала им имена?
- Ладно, это ты молодец, - заключил он. – Не нам решать, кому жить на этом свете, а кому нет. Но в роддоме оставлять-то его зачем? Родная кровиночка все-таки. Ты не смотри, что я сегодня наговорил, это я так, в сердцах. Все это решаемые вопросы. У тебя машинка дома есть?
Аня отрицательно помотала головой.
Бригадир почесал подбородок и сказал:
- Ну ладно, это достанем. Смотри, тебе декретные будут платить, общежитие я за тобой сохраню. Достанем машинку, сможешь на дому немного подрабатывать. Ну а там и ясли не за горами… А вообще, замуж тебе надо, Анюта. Ну подумаешь, бросил – найди другого. Мужчины же знаешь, как – она не своих детей любят, а детей женщины, которую любят. Так что ты не горюй, будет и тебя счастье.
Аня подняла глаза и холодно сказала:
- Спасибо вам, Павел Андреевич, но ребенок мне не нужен.
Она встала и вышла из кабинета. Дома, даже не сняв ботинки, она рухнула на кровать и прорыдала целый час. Прилипала крутилась кругом, тыкалась мокрым носом, вопросительно мяукала. Аня, в конце концов, успокоилась, обняла Прилипалу и уснула.
Бригадир все же отправил ее в декрет, сказал, что так положено.
- Родишь, если оставишь ребенка, тогда и вернешься, - сказала он.
- Никаких если, - вызывающе ответила Аня.
Схватки начались за две недели до срока. Только тогда, вызвав скорую, Аня поняла, что Прилипала останется тут одна. Но потом подумала- ну к утру рожу, в обед уже дома буду. Налила на всякий случай ей молока и успокоилась.
Рожать оказалось больно. Аня кричала, и с этим криком из нее выходила вся накопившаяся обида. За нарожденных сестер и братьев, за тот голод, когда мать на три дня уходила куда-то, оставляя ее с пустым холодильником, за эти ее слова – «Он не мог с тобой такого сделать». Как она сможет быть хорошей матерью, если совсем не знает, как это?
Родился мальчик. Крупный, розовый, крикливый. Его положили ей на грудь, и поневоле Ане пришлось придержать его теплое тельце. Какие-то странные чувства поднялись изнутри, словно огромная теплая волна накрыла ее. Ане стало так хорошо, как никогда на свете. Вдруг прошла вся боль, вся обида, словно и не было ничего. На ее груди лежал сын и смешно причмокивал губками. Такой чудесный, так что у нее слезы навернулись на глаза.
- Имя уже придумала? – спросила улыбчивая медсестра. – Хороший мальчуган, сразу видно, что твой.
Аня посмотрела на его сморщенное личико и ответила:
- Павел. Я назову его Павел. Скажите, а когда можно будет позвонить. У меня там кошка одна дома, нужно попросить присмотреть за ней, пока нас не выпишут…
Другие мои рассказы: