Найти тему
FILM FACTORY

Почему «Мертвец» — это (анти)вестерн?

«Иноекино» выпускает на большом экране шестую полнометражную картину Джима Джармуша «Мертвец»(1995). По отношению к этому творению режиссера часто употребляют следующие определения: роуд-муви, кислотный вестерн, анти-вестерн... Попробуем разобраться хотя бы с последним из череды названий и определить почему в предельной близости к "вестерну" возникает приставка "анти".

Кадр из фильма «Мертвец» (1995)
Кадр из фильма «Мертвец» (1995)

В сущности, классический американский вестерн – это черно-белое кино. Нет-нет, дело здесь не в цветовой гамме — ковбою как раз-таки необходимы небесная синева и жёлтые прерии. Дело в моральной однозначности жанра, его формообразующем клише. С первых секунд зритель должен понимать, кто друг, кто враг, где белое, где чёрное. Никаких полутонов: дикарям-индейцам оставляем черноту, доблестным наездникам в шляпах – слово Закона и белый, белый, чистый белый.

В фильме «Мертвец» Джима Джармуша нет строгих оппозиций, а вот черно-белое зернистое изображение – есть. Отсылает оно скорее к циничной поэзии кино-нуар, цепляясь к нему так же и клаустрофобией пространств. Вспомним, фильмы “короля вестернов” Джона Форда. Все они растягиваются по горизонтали и подчеркивают просторы неизведанных территорий, которые только предстоит отвоевать у краснокожих. Совершенно не таков «Мертвец», душащий своих странных героев тенями-призраками, не дающий им сделать ни вдоха.

Кадр из фильма «Искатели» (1956)
Кадр из фильма «Искатели» (1956)

Итак, целлюлозная пленка Джармуша – это негатив жанра вестерн. Не зря «Мертвеца» часто называют анти-вестерном. Приставка «анти» именно что негативна: она наделяет вестерн и (анти)вестерн свойствами двух братьев-близнецов, объединенных кровью, но не примиримых по характеру. Это именно тот случай, когда внешнее сходство, может, и угадывается, но быстро теряет какой-либо смысл при столкновении с внутренними несоответствиями.

Это легко считывается и в «Мертвеце». Для этого снимем линзы критического мышления и увидим, что в фильме, кажется, есть все необходимое: белый человек с пушкой, индеец с загадочным именем и пестрым головным убором, призрачный фронтир, расширяющийся в реальном времени — ведь это роуд-муви, это путешествие.

Кадр из фильма «Мертвец» (1995)
Кадр из фильма «Мертвец» (1995)

Однако же белый человек с пушкой как следует обращаться не умеет, да и вообще – это близорукий счетовод Уильям Блейк (Джонни Депп). Как-то совсем не похож он на главного героя привычного вестерна. Ни проницательного взгляда Клинта Иствуда, ни матёрого лица Джона Уэйна в нашем горе-счетоводе не угадывается. А тут еще и сопровождающий его индеец-отшельник по имени Никто оказывается крайне неординарен: не враг и не (простой) атрибут жанра.

И если уж совсем присмотреться к «Мертвецу», теперь в линзах, окажется, что все потенциальные жанровые клише существуют в нем в виде отрицания. Говоря проще, они если и присутствуют, то лишь потому, что мы думаем, что они должны быть.

При этом нельзя сказать, что фильм Джармуша — это случай деконструкции жанра. Чтобы какой-либо жанр деконструировать, нужно разобрать каноничный механизм на детали и пересобрать всё в новое устройство, добавив чужеродный винтик из кармашка и позабыв отвёртку где-то внутри конструкции. Таким образом возникает новая форма.

К слову, деконструкция имела место в истории вестерна. Например, «Хороший, плохой, злой» – это результат пересборки классического вестерна Форда в неоднозначный спагетти-вестерн Серджио Леоне. Как это часто бывает, фильм не был принят критикой, но стал классикой позже.

Афиша к фильму «Хороший, плохой, злой» (1966)
Афиша к фильму «Хороший, плохой, злой» (1966)

А у Джармуша, кажется, совершенно не было намерения вдохнуть новую жизнь в вестерн, оспорить мифопоэтику традиционного американского жанра, перелопатить стандартный сюжет и перекроить характеры. Все принципиальное он игнорирует. Его фильм находится в плоскости, параллельной вестерну по определению. Едва ли Блейк и Никто рассекают пространство Дикого Запада. Это и не загробный мир Аида, но совершенно точно и не мир живых (и уж наверняка не здравствующих).

Начинает близорукий бухгалтер свое путешествие из Кливленда, через клаустрофобию лесов к символизму водной глади. К смерти. «Мертвец» не концентрируется на вопросах "кто враг?", "кто друг?" Через поэзию черно-белой плёнки он задаётся вопросами "кто я?" и "куда я иду?". Отвечает на них каждый сам. И это счастье, что теперь появилась возможность получить ответы прямо с экрана кинотеатра.

Автор: Юлия Жубанышева