Ставший уже классическим труд Майкла Хардта и Антонио Негри «Империя» должен рассматриваться с двух сторон. С одной стороны как крайне удачный и бьющий точно в цель философский, подлинно научный труд описывающий суть глобальной власти через понятие «Империя», где империя это не США, не некое супер-государство, а совокупность глобальных сил и институтов, сетевая структура мирового господства. С другой стороны (книга как раз и делится примерно пополам, на две эти составляющие) - это претензия на то, чтобы стать новым «Коммунистическим Манифестом», только для эпохи Постмодерна. Это уже чисто субъективная, крайне неудачная с научной точки зрения, но крайне важная политически, половина этого труда. В каком-то смысле эта вторая часть, - гимн Постмодерну, гимн миграции, обществу масс и разрушению государств и народов, стала очень мощным политическим оружием. Отчасти эта книга в своей идеологической составляющей предрекла, отчасти подсказала направления действий для той самой «Империи». Книга была опубликована в 2000 году и сегодня, как никогда ранее видна ее прогностическая сила (или если смотреть с точки зрения конспирологической, осведомленность ее авторов). Сегодня мы видим, как Империя практически открыто «расправляет плечи», как она сожрала Трампа, последнего защитника Америки как государства. Но обо всем по порядку. Сначала, о том, в чем авторы оказались правы именно с научной точки зрения, а именно о восприятии глобальной сетевой неявной власти через термин «Империя». Здесь я опять буду цитировать.
Итак, что же авторы пишут про «имперский механизм» управления:
«Общий механизм имперского господства в действительности составляют три различные движущие силы, три момента: один — включающий, другой — дифференцирующий и третий — момент управления. Первый момент представляет великодушный, либеральный облик Империи. Все желанны в пределах ее границ безотносительно к расе, вероисповеданию, цвету кожи, полу, сексуальной ориентации и так далее. В своем включающем аспекте Империя слепа к различиям; она абсолютно нейтральна к ним. Она принимает всех, отодвигая в сторону различия, которые являются устойчивыми или не поддаются контролю и, тем самым, могут дать толчок социальному конфликту.. Второй, дифференцирующий, момент имперского контроля предполагает утверждение различий, принятых в имперской реальности. Если с юридической точки зрения различия должны быть отброшены, с точки зрения культуры они, напротив, приветствуются. Так как различия рассматриваются теперь как принадлежащие области культуры и случайные, а не как биологические и сущностные, считается, что они не разрушают важнейшие скрепляющие звенья общности или всеохватывающий консенсус, которые характеризуют включающий, инклюзивный механизм Империи. Они являются неконфликтными различиями, видом различий, которым мы можем пренебречь, если это необходимо. Например, со времени окончания «холодной войны» в социалистических и бывших социалистических странах активно (вос)создавались этнические идентичности при твердой поддержке Соединенных Штатов, ООН и других глобальных организаций. Языки малых этнических групп, традиционные топонимы, искусства, промыслы и так далее приветствовались как важные компоненты перехода от социализма к капитализму. Эти различия рассматриваются в большей мере как «культурные», нежели политические, причем предполагалось, что они не приведут к неконтролируемым конфликтам, но будут действовать, скорее, как сила мирной региональной идентификации. Подобным же образом, многие официальные поборники мультикультурализма в Соединенных Штатах прославляют традиционные этнические и культурные различия в рамках универсального включения. В общем, Империя не создает различий. Она берет то, что ей дают, и работает с этим.... За дифференцирующим моментом имперского контроля должны последовать управление и иерархическое структурирование этих различий в общую экономику господства. В то время как колониальные державы пытались закрепить чистые, обособленные идентичности, Империя расцветает на потоках движения и смешения. Колониальный аппарат создавал своего рода шаблон, по которому выковывались фиксированные, отчетливые формы, но имперское общество контроля функционирует посредством изменения, «подобно самодеформирующейся форме, которая постоянно меняется, от одного мгновения к другому, или подобно сетчатому фильтру, чьи ячейки изменяются от одной точки к другой. Следовательно, в определенном смысле колониализм может рассматриваться как более идеологическое, а Империя как более прагматическое явление. Возьмем в качестве примера имперской стратегии практику на за-водах в Новой Англии и аппалачских угольных шахтах начала двадцатого столетия. Заводы и шахты зависели от труда недавно прибывших из различных европейских стран иммигрантов, многие из которых принесли с собой традиции упорной борьбы рабочих за свои права. Однако боссы не испугались соединения в единое целое этой потенциально взрывоопасной смеси. Фактически они обнаружили, что тщательный подбор пропорции рабочих различного национального происхождения в каждом цехе и в каждой шахте служит эффективным рецептом управления. Языковые, культурные и этнические различия на каждом рабочем месте были стабилизирующим фактором, так как они могли быть использованы как оружие для победы над организацией рабочих. В интересах боссов было, чтобы плавильный котел не растворял идентичности и чтобы каждая этническая группа продолжала жить как самостоятельное сообщество, поддерживая свои различия. Весьма схожая стратегия прослеживается в более близкой нам по времени практике управления трудом на банановых плантациях Центральной Америки. Многочисленные этнические разделения между рабочими действуют здесь как элемент контроля в трудовых процессах.
Транснациональная корпорация использует различные методы и уровни эксплуатации и репрессий в отношении каждой этнической группы рабочих — по-разному для людей европейского и африканского происхождения и для различных индейских групп. Антагонизмы и разделение между рабочими по линиям этничности и идентификации, как оказалось, увеличивают прибыль и облегчают контроль. Полная культурная ассимиляция (в противоположность юридической интеграции), несомненно, не является приоритетом имперской стратегии. Вновь заявившие о себе в конце XX века не только в Европе, но также в Африке, Азии и на американских континентах этнические и национальные различия предоставили в распоряжение Империи даже еще более сложное уравнение, содержащее множество переменных, которые находятся в состоянии постоянного изменения. То, что это уравнение не имеет единственного решения, в действительности не является проблемой — напротив. Случайность, мобильность и гибкость являются действительной силой Империи. Имперское «решение» будет состоять не в отрицании или уменьшении этих различий, но скорее в их подтверждении и превращении в эффективный механизм управления. «Разделяй и властвуй», тем самым, не совсем корректная формулировка имперской стратегии. Чаще Империя не создает разделение, а скорее признает существующие или потенциальные различия, приветствует их и управляет ими в рамках общей экономики господства. Тройственный императив Империи суть инкорпорируй, дифференцируй, управляй….. Противоречия имперского общества являются неуловимыми, множащимися и нелокализуемыми: противоречия везде. В таком случае концепцией, определяющей имперский суверенитет, может быть всеобъемлющий кризис или, как нам кажется предпочтительнее говорить, разложение….
В классической литературе по Империи, от Полибия до Монтескье и Гиббона, общепризнанным считается, что Империя с момента своего зарождения подвержена упадку и разложению. Империя характеризуется текучестью форм — приливы и отливы формирования и деформирования, порождения и дегенерация. Утверждение, что имперский суверенитет определяется разложением, означает, с одной стороны, что Империя является неоднородной или смешанной и, с другой, что имперское правление функционирует за счет разрушения. Имперское общество всегда и везде разрушается, но это не означает, что оно с необходимостью движется навстречу гибели. Также как кризис современности по нашей характеристике не указывает на неминуемый или необходимый коллапс, также и разложение Империи не указывает на какую-либо телеологию или какой-либо близкий конец. Иными словами, кризис суверенитета эпохи современности не был временным или исключительным (что можно приписать обвалу рынка в 1929 г. как кризису), но скорее нормой современности. Подобным же образом, разложение не является аберрацией имперского суверенитета, но самой его сущностью и modus operandi. Имперская экономика, например, действует именно посредством разложения и иначе действовать не может. Безусловно, существует традиция, рассматривающая разложение как трагический изъян Империи, случайность, без которого бы Империя восторжествовала: вспомните о Шекспире и Гиббоне как о двух совершенно различных сторонниках такой точки зрения. Мы считаем разложение скорее не случайностью, но необходимостью. Или, точнее, Империя требует, чтобы все отношения были случайными. Имперская власть основана на разрыве всякого ясно установленного онтологического отношения. Разложение есть просто знак отсутствия любой онтологии. В онтологическом вакууме разложение становится необходимым, объективным. Имперский суверенитет расцветает на преумножении противоречий, которые порождаются разложением; он стабилизируется своей нестабильностью, своими примесями и смешением; он успокаивается паникой и беспокойством, которые он постоянно порождает. Разложение является именем вечного процесса перемен и метаморфоз, антифундаментальным фундаментом, деонтологическим способом бытия….
Имперская власть осуществляется не средствами дисциплинарного воздействия, как в государстве времен современности, а при помощи инструментов биополитического контроля. Их основой и объектом приложения являются производящие массы, которые невозможно унифицировать и нормализовать, но управлять которыми все равно необходимо, даже признав за ними автономию. Понятие Народа более не выступает в качестве организованного субъекта командной системы, и, следовательно, идентичность Народа заменяется мобильностью, гибкостью, постоянной дифференциацией масс. Этот сдвиг демистифицирует и уничтожает двигавшуюся в период современности по замкнутому кругу идею легитимности власти, в соответствии с которой власть создает из масс единый субъект, а он, в свою очередь, легитимирует создавшую его власть»
Империя, о которой пишут Хардт и Негри это вся совокупность глобальной, глобалистской власти, как в виде ее формальных институтов, таких, например как ООН, ВОЗ, МВФ и т.д., так и в виде неформальных групп, объединений политиков, «хозяев игры», глав корпораций, интеллектуалов, задающих повестку.
Как я уже писал выше, мощь и силу этой пока еще сетевой, но все более явной и централизирующейся «империи» в полной мере продемонстрировала история со Трампом. Сегодня, спустя двадцать лет после написания этой книги, очень хорошо видно насколько оказались правы авторы в своем описании этого механизма. При этом, «Империя» по Хардту и Негри это не персонализированный проект, это не заговор, а результат объективных процессов. С этим сложно не согласиться.
Итак, первая описательная часть, констатирующая факт наличия «Империи», историю ее становления и механизм ее работы, ее власти, - выше всяких похвал. Но вот вторая часть, та, где Хардт и Негри видимо всерьез решили выступить в роли современных «Маркса и Энгельса», только для эпохи Постмодерна, вызывает совсем иные чувства. Хотя не менее ценна и важна для прочтения, с несколько иной точки зрения.
Самое забавное, что в какой-то мере, авторам удалось стать кумирами левой, точнее левацкой интеллигенции Запада. Более того, левое движение на Западе, как представляется со стороны, сейчас полностью придерживается курса, описанного авторами книги. Проблема в том, что этот курс представляет собой совсем не то, что может нанести урон Империи, - этот курс всецело укрепил и укрепляет «имперский» механизм глобальной власти. Более того, силы глобализма всецело и вполне открыто взяли на вооружение и используют в своих интересах все то, что предлагали двадцать лет назад Хардт и Негри.
Что же это за курс, в чем же суть этого нового «Коммунистического Манифеста» для времен Постмодерна? Хардт и Негри справедливо указывают, что для глобальных сил, создающих неформальную сетевую империю, как кость в горле торчат нации, национальные государства, традиционные общности. Но при этом, как истинные леваки, они без всякого действительно убедительного объяснения утверждают, что делать ставку на государства, нации, традиционные институты Модерна, - это ошибочный путь. И предлагают сделать ставку на массы.
Тут хочется вставить мем про Карла, - «На массы, Карл! Они хотят сделать ставку на атомизированные массы!». Не на партию нового типа, не на промышленный пролетариат, рабочий класс (они его крайне неумело и не аргументировано отметают), не на традиционную политическую или классовую борьбу. Нет. Их ставка – стихия масс, всеобщая массовизация, отказ от традиционных институтов, границ. Освобождение с упором на освобождение/раскрепощение тела (здесь, в этой работе 2000 года уже впрямую видны те идеологемы о трансгендерности, свободе выбора своего пола, гендера и т.д., которые сегодня являются мейнстримом на Западе).
Вместо классовой борьбы, мировой революции, организации пролетариата, просвещения, новоявленные Маркс и Энгельс начала 21 века делают ставку на всеобщую массовизацию (объясню проще для тех, кто не понимает в чем суть слова «масса» и деструктивность этого понятия - масса в данном случае это толпа атомов, индивидов без четкой культурной, национальной, религиозной, государственной и даже гендерной идентификации; масса - это неорганизованные толпы, в отличие от организованных народов, классов, наций и т.д.). Помимо массовизациии раскрепощения тела, на знаменах борьбы против Империи по версии Хардта и Негри, начертаны призывы к массовой и открытой миграции. Авторы этого «манифеста» призывают к полной открытости границ и максимальному расширению миграции. Вообще, идеалы этого человека массы, идеального борца против системы по Хардту и Негри очень напоминают идеалы и образы хиппи 1970-х, европейских анархистов (хотя авторы от этого течения всячески открещиваются), современных хипстеров и т.д..
Обоснование позиции Хардта и Негри (что именно этот путь, - массы, варваризация, полное анархическое освобождение, тотальная миграция, - приведет к разрушению «Империи») заключается в том, что все указанные выше «средства борьбы» подорвут традиционные институты дисциплинарного контроля, общества контроля, на которых основывает свою власть капитализм.
Ошибка или сознательная ложь Хардта и Негри заключается в том, что сама Империя отказалась от капитализма, и постепенно демонтирует институты контроля, дисциплинарного общества эпохи Модерна. «Империя» взяла на вооружение массовизацию и новое варварство, тотальную миграцию и идею «освобождения» (в данном контексте только от самого себя) или лучше раскрепощения человека, всеобщий базовый доход (который, заметим сейчас на повестки дня в мейнстримных идейных течениях).
Хорошо скомпоновал и изложил суть идеологии книги «Империя» Александр Гельевич Дугин в одной из своих рецензий на нее:
«Методы борьбы против "Империи" Негри и Хардт предлагают совсем уж смешные: отказ от последних половых табу, креативная разработка эпатажных образов, пирсинг, ирокез, транссексуальные операции, культивация миграций, космополитизма, требование от "Империи" оплаты не труда, но простого существования каждого гражданина земли, а гражданами земли должно стать все "множество". Сами авторы "Империи" показывают, что позиция "множества" в условиях постмодерна, по сути, совпадает с "Империей" - именно "Империя" дает "множеству" быть самим собой, она эксплуатирует "множество", с одной стороны, но и учреждает, поддерживает его, способствует его дальнейшему освобождению - с другой. В "Империи" "множество" находит, таким образом, многие положительные черты, "возможности", которые оно призвано использовать для своих интересов....... Одним словом, их проект сводится к тому, чтобы не тормозить "Империю", но, напротив, подталкивать ее вперед, чтобы быстрее оказаться свидетелем и участником ее финальной трансформации. Эта трансформация возможна через новое самосознание и самочувствие, через обретение нового онтологического, антропологического и правового статуса жизненным и созидательным хаосом раскрепощенных мировых толп, "большинства", которое призвано ускользнуть от тонкой и жесткой коррупционной хватки планетарной "Империи"
Под множеством Дугин (точнее авторы книги) имеет в виду ту самую толпу, массу свободных атомизированных индивидов всех полов, рас, выдуманных идентичностей.
В своей рецензии Дугин очень точно подметил, что авторы видят в «Империи», в глобализме - прогрессивную силу, и также, как марксисты 19-начала 20 века рассчитывают за счет ее укрепления расчистить путь своей мировой революции. Напомню, марксисты считали капитализм прогрессивным общественным строем, которому необходимо было дать состояться во всемирном масштабе и затем его бы, по железным законам исторического развития сменил бы коммунизм.
В работе Хардта и Негри достаточно явно прослеживается мысль о том, что Империи необходимо дать состояться, необходимо добиться от нее свободы миграции, безусловного базового дохода и за счет силы масс, этой неконтролируемой, неукротимой мировой толпы разрушить Империю изнутри. Здесь особенно четко видны отсылки авторов не только к классическому марксизму, но и к истории Римской империи, которая сама, своей политикой создала почву для толп черни, для варваризации, захлестнувшей ее и разрушившей изнутри. Хардт и Негри впрямую проводят аналогии между циклами развития, устройством власти в формирующейся сетевой и неформальной глобальной Империи и в Римской империи. И пусть это уже будет моим субъективным домыслом, - но они ( и все, кто исповедуют схожие взгляды) явно рассчитывают сыграть роль христиан Рима, выигравших в историческом смысле от варваризации и разрушения Империи. Отсылки к тем или иным деятелям западного Христианства также сопровождают всю книгу.
Что тут можно сказать, осмысляя написанный двадцать лет назад текст исходя из реалий сегодняшнего дня? В 2000 году «Империя» носила скорее характер классической капиталистической, достаточно традиционной и упорядочивающей, пускай и сетевой структуры. В то время идеи Хардта и Негри, их ставка даже не на мировую революцию марксистов, а на хаос, тотальный разрушающий хаос массовизации и варваризации, разрушения традиционных институтов, расчет на разрушение «Империи» изнутри, когда она обретет доминирующий характер и уничтожит все остальные организованности в мире, могли вызвать у людей поверхностных какой-то интерес и восприниматься как реальный, хоть и специфический рецепт борьбы.
Сегодня же мы видим, что сами Хардт и Негри, весь их «манифест», вся идеология левачества (не путать с классическим марксизмом и левыми, социалистическими идеологиями), сама идея и практика варварства и хаотизации стали главными орудиями Империи. Империи уже давно не нужен капитализм – ведь это супер-организованность, стоящая над имперской властью, это государства, государства-нации. Империя же это чистая власть.
Классический капитализм, Модерн через свои социальные и политические практики и институты не только порабощали и отчуждали волю человека, народа, но они и дисциплинировали массы, создавая из них народы, нации, государства, классы, - а главное, субъектов.
Империя же безсубъектна, она уничтожает субъектность, пожирает ее. Ей не нужны классы, государства, большие субъектные общности, - ей нужно пространство разделения (разделяй и властвуй), манипуляции. Империя это не заговор, не злая воля мировых элит, - это система, порожденная тупиковым путем (одним из путей) в рамках Модерна.
Разрушающая сила миграции, разложение фундаментальных трансцендентальных институтов, массовизация разрушают не Империю, а глушат само восстание масс и задают путь «восстанию элит», которое мы наблюдаем последние 30-40 лет. Элитам легче управлять именно массами и именно такими, какими их описали Хардт и Негри. Это разрушение расчищает путь новому феодализму, в который Империя с неизбежностью трансформируется, уже начала трансформироваться. Массы действительно играли в истории революционную роль, но только тогда, когда были действительно организованными массами, способными к субъектности, преодолевающими свой анархический, хаотический характер, когда они были способны к дисциплине, к действию, к восприятию смысла. Да, массы сломили аристократический мир Европы конца 19 века. Но итогом этого слома был тоталитаризм неоимперий Модерна. Массы были взяты под контроль, но не столько через государства, сколько через тот самый Постмодерн, через 1968 год и все его идейное наследие, через идейную кастрацию (когда идеал не большевик, революционер, Че Гевара, а хиппи, бродяга, хипстер, трансгендер), лишение их субъектности и «восстание элит». Массы действительно расчистили путь к «Империи», но дальше были «кастрированы» империей.
Авторы пишут: "Грядущая имперская вселенная, слепая к смыслу, исполнена многогранной тотальностью производства субъективности. Упадок перестал быть грядущей судьбой, а превратился в сегодняшнюю реальность Империи" (сразу замечу, что авторы везде пишут о субъективности, а не субъектности, - хипстеры и трансгендеры обладают субъективностью, зато субъектность у них нулевая). Но в упадке, во «вселенной империи» лишённой смысла, в мире масс – нет субъекта. Авторы - певцы Постмодерна, который, по их мнению, разрушит не только ненавистный им традиционный мир Модерна, но угробит, разложит и «Империю». Но это не так. Постмодерн - это основа Империи, которая как упадническая форма (по Шпенглеру, универсальная империя – это этап цивилизации, последний шаг к старости и гибели культуры и народа), неизбежно погибнет, но превратится либо в новый оформленный железный бессубъектный тоталитаризм, либо в новый мир неофеодализма (и это еще самый лучший из вариантов). В мире торжествующего Постмодерна и Империи, в мире погибшего капитализма - массы уже и не нужны как таковые, чисто физически (смотрите - шестой технологический уклад, роботизация и т.д.), а элиты стремятся господствовать безраздельно. Идеи, которые транслируют такие интеллектуалы как Хардт, Негри и многие другие, приводят не к освобождению, они кастрируют, уничтожают субъектность масс, открывают путь хаосу. Хаосу и безсубъектности, которые как раз очень удобны этой самой Империи.
По своему пафосу авторы книги «Империя» хотели и хотят походить даже не только и не столько на революционных марксистов, сколько на неких новых христиан. Это очень неудачный и неловкий, но именно религиозный пафос. В этом плане, свой труд Хардт и Негри писали как своеобразную теологию освобождения (для тех, кто не в курсе «теология освобождения» -это совокупность идей и течений левого, социалистического революционного толка в Латинской Америке, где идеи революционной социалистической борьбы смешаны с установками католической веры и национального освобождения). Однако, на деле, получилась теология закрепощения, руководствуясь положениями которой те, кого называют глобалисты, и выстраивают «Империю» последние 10-15 лет.
Я сознательно откажусь тут от конспирологических коннотаций (а для них огромное количество оснований, почитайте биографию Антонио Негри, левака-революционера, которые сидел в тюрьме по обвинению в сотрудничестве с террористической левой организацией «Красные Бригады», почитайте как хвалебно и комплементарно авторы отзываются о США, и т.д.). Не имеет никакого значения, чем руководствовались авторы, - подлинной верой в то, что предложенный рецепт «борьбы» станет рецептом спасения и преодоления «Империи», или же они изначально работали в интересах той самой «Империи». Это не важно. В книге очень хорошо отражена как научная описательная составляющая, раскрыто, что такое Империя и глобальная власть, так и идеология современного западного левого движения, по крайней мере, той его мейнстримной части, которая почти что уже срослась с Демократической партией США и руководством ЕС. Это в любом случае надо прочитать и осмыслить.
Ну и напоследок скажу пару слов про понятие «Империя» и как таковое явление глобальных империй, не локальных великих держав, не империалистических государств 18-20 века, а именно мировых, с претензией на универсальность, империй. В этом плане авторы крайне удачно подобрали именно этот термин, хотя формально никакой империи и сколько бы то ни было единой, явной и прямой власти на глобальном уровне сейчас нет.
Подлинная империя глобального цезаристского типа, «универсальное государство» по Шпенглеру, такое как США или Римская империя или «Империя» по Хардту и Негри ( еще есть термин, который любит использовать Переслегин - доминат) – внеинституциональна, но при этом всецело системна и безсубъектна. Такая Империя представляет собой пространство полной растворенной власти, тотальной внеидеологичности, игры на различиях. Такой «империи» нужны множество малых групп, многообразие идентичностей, над которыми Она возвышается. Это великий уравнитель и манипулятор, это чистая власть, чистая система воспроизведения власти, - безличностная система, хотя и опирается на личности, безыдейная, хотя и вовсю использует идеологии. Естественно, что любой настоящей империи такого типа противна целостная идейная гомогенная нация, - будь то политическая или магическая/религиозная (по Шпенглеру). Империя превращает все в массу, разрушает, перемешивает смыслы, идеи, институты. Такого рода империя это всегда продукт упадка культуры, ее заката. Антипод этой манипулирующей и упадочной, старческой, как Кощей из русской сказки, чахнущий над своим златом (властью), - это единый, сплоченный народ. Традиционный народ или политическая нация эпохи Модерна. Или.. Церковь. Большая всемирная церковь в широком понимании этого слова, идейный, идеократический институт с претензией на всемирную проектность.. Но это тема уже для совсем другого разговора.
