Пока Пётр Николаевич ругал сторожа, пришла сиделка. Комната Ивана находилась близко к гостиной. Когда оттуда послышался крик, Полянский тотчас оказался рядом.
На лавке Ивана не было.
Сиделка перестала кричать и причитать, лишь смотрела на Петра Николаевича виновато.
Искали Ивана всем домом. Нашли спящим на кухне под столом. Он свернулся калачиком и посапывал там на полу.
Пётр Николаевич начал тормошить кузнеца, но тот не просыпался.
Теперь было решено сиделку оставлять и на ночь. А от греха подальше закрывать комнату на ключ.
Сиделка после произошедшего отказалась от своей работы. Даже вернула всё, что заработала ранее.
Слухи по деревне расползлись быстро. Никто не захотел присматривать за таким больным.
Анисия лишь пришла и попросила вернуть кузнеца к ним, но ей отказали. И тогда Полянский решил сам посидеть с кузнецом. И даже раны ему обработал.
Евгенька держала на отца обиду, за то, что он ей не поверил.
Две ночи провёл Полянский с Иваном. Всё было спокойно. На третью ночь чтобы удобнее было, Пётр Николаевич велел принести в комнату кресло.
Расположился в кресле, задремал. Как Иван встал с лавки, Полянский не услышал. Очнулся лишь от прикосновения. И заорал.
Иван стоял рядом с креслом и держал Полянского за руку. Потом отпустил и хотел было выйти из комнаты, но Пётр Николаевич оглушил парня кулаком по голове.
Тот повалился на пол.
Полянский продолжал кричать. Кое-как отпер дверь и выбежал из комнаты. Все в доме всполошились. Евгения стучала по двери в своей комнате. Но никому до неё не было дела.
Когда Пётр Николаевич перестал кричать, услышал, что дочь стучит. Выругался на слуг за то, что те не отперли комнату Евгеньки.
Больше той ночью никто не уснул.
А утром Иван очнулся, вышел из комнаты.
Удивлённо на всех глядел. Рассматривал стены, потолок, пол и впервые заговорил.
— А где мне Петра Николаевича найти? — спросил он у кухарки, зайдя в кухню.
Та шарахнулась от кузнеца, перекрестилась. Проходила рядом с ним осторожно, а когда оказалась у двери, побежала.
— Пётр Николаевич к вашим услугам, — громко сказал Полянский.
Иван вздрогнул, оглянулся.
Пётр Николаевич смотрел на кузнеца с опаской. Как-то несмело подходил к нему, боялся чего-то. Потом похлопал его по плечу и жестом пригласил за собой. Иван сделал шаг и остановился.
— Не пойду, — прошептал он. — Я не хочу на виселицу, а вы об этом только и мечтаете.
— Дурень ты, Ванька, — ответил Пётр Николаевич, — я спас тебя, а ты боишься.
— А что было-то? — спросил Иван.
— А вот я тебе в кабинете своём и расскажу. Незачем тут кастрюлям правду раскрывать, а то несварение желудка случится.
— А правда не сдадите? — осторожно поинтересовался кузнец и стал озираться по сторонам.
— Вот ты смешной-то. Я и сюда позову, коли нужно будет, — рассмеялся Пётр Николаевич.
Иван сделал несколько шагов.
— Смелее, — скомандовал Полянский, — в моём доме тебя никто не тронет.
Пока шли в кабинет, Иван всё искал глазами Евгеньку, но та не появилась. После ночного происшествия её впервые сморил сон.
Иван с удивлением рассматривал свои руки. Потом подошёл к зеркалу и ужаснулся.
— Скажи спасибо, что жив остался, а руки можно прикрыть рубахой. А вот лицо не скроешь, это точно. Но ты и так хорош, по сравнению с тем, что было. А на тебе живое место сложно было найти. Зачем же ты сына Сапожникова погубил? Неужели вот так Евгенькиных женихов будешь со свету сживать? Я больше заступаться за тебя не буду.
Кузнец смотрел на Петра Николаевича с недоумением.
— Не трогал я его, — прошептал Иван. — Клянусь, не трогал. Он забирал у меня кольцо в тот день. Евгеньке на свадьбу хотел подарить. Я его с именем Евгении изготовил. Подарок это был. Отдал я кольцо и ушёл, мы даже не разговаривали толком. По пути встретил конюха, тот спешил к реке, даже меня не заметил. Я, конечно, бесился от того, что она замуж выходит, но топить невинного не по мне. Много девушек хороших, не только на вашей Евгеньке свет клином сошёлся.
— Ох, как ты заговорил! Да лучше моей лисоньки нет никого в округе! При ней-то такую беседу не веди, а не то под суд пойдёшь! Вот возьму свои слова обратно, и будешь знать, как умничать, — Полянский разнервничался, когда речь зашла о его дочери.
Иван замолчал, а потом произнёс тихо:
— Мне домой-то можно?
— Ага, иди, конечно. Сапожников только и ждёт, как ты свой нос туда сунешь! Забудь про свой сарай. Будешь жить при моём доме. Обязанности за тобой закреплю, охрану приставлю на первое время. Завтра Анисию приведу. Спасибо ей скажешь. Это она своей мазью тебя с того света вытащила. Но больше всех за тебя постаралась Евгенька. Без её слова я бы и пальцем не пошевелил. Так что знай! Обязан ты нам жизнью до самой смерти!
— И зачем мне такая жизнь? Уж лучше признать вину. Как я без кузницы-то проживу?
— А это не беда, — успокоил Ивана Полянский, — поближе перевезём, а дальше видно будет. А теперь мне нужно подумать, где тебя разместить. В той комнате, где ты отлёживался такому крепкому мужику как ты не место. Займёшь, пожалуй, комнату Евгенькиной матери. Там с момента её смерти никто не жил. А я уже не хочу склеп в доме иметь. Но знай, всё будешь делать там сам! Никого в помощь не дам.
Иван кивал, соглашался с Полянским. А сам как будто ничего не понимал. И вдруг поплыло всё перед глазами. Он схватился руками за стул, почти теряя сознание, присел на него, откинул голову назад, а потом схватился за неё.
— Голова, — прошептал он, — голова…
Пётр Николаевич перепугался. Схватил со стола графин с водой и полил из него кузнецу на голову.
Иван закрыл лицо руками, уворачивался от воды, а Пётр Николаевич уже из второго графина выливал воду.
— Получшало? — спросил Полянский. — То-то же! Вода — это сила наша! Никто не пропадёт, если она под рукой.
Иван был весь мокрый. С рубашки лились ручьи. Тело местами пощипывало, чесалось.
— Раздевайся, — скомандовал Пётр Николаевич, — сейчас одежду новую выдам, и пойдёшь к себе.
Иван долго возился с мокрой рубахой и штанами. Еле стоял на ногах.
В комнату его под руки вели Пётр Николаевич и приказчик.
Продолжение тут
