7 — У тебя вообще ум есть? Как ты могла написать такое на Аксинью? Детский сад! Что, впрочем, от тебя ожидаемо.
Павел без стука вошёл в купленный им дом, где теперь жила бывшая жена с сыном. Люба, сперва опешив, попыталась взять себя в руки. Поправив не очень чистую домашнюю футболку, она хмыкнула:
— Уже пожаловалась, да? А что? Пусть все знают, кто она на самом деле.
— Ты оnoзорила её на работе! Она теперь вообще хочет уехать отсюда!
— Скатертью дорожка! - просияла нахалка.
— Люба! - pыкнул Павел и с исказившимся лицом пошёл на неё.
Любочка попятилась назад, пока не упёрлась спиной в стену. Зелёные глаза бывшего мужа, всегда миролюбивые и покладистые, на этот раз метали молнии. Одной рукой преградив ей путь отступления, второй, свободной, Павел взял её за подбородок так, что Любины губы сложились трубочкой, а щёки округлились под самыми глазами.
— Ты чего добиваешься, а? Разве она что-то тебе сделала? Чем она тебе не угодила кроме того, что нравится мне?
Люба взорвалась, как воздушный шарик, и оттолкнула руку Паши со своего лица:
— Ах, нравится! Да чем она может нравится! Ты хоть знаешь сколько ей лет?! Стapyxa!
— А чем можешь нравиться ты?! Вот уж кто ш...., плeвaть, что не стapyxa! Накаталась, нагулялась? Что ж не нашла кого получше, Люб? Ты думала, что я ждал тебя? Что я - это так, запасной аэродром? Ан нет! Я больше в эти игры не играю, не надейся!
— У нас общий ребёнок!
— Люба, между нами больше никогда ничего не будет! Аксинья не стои́т между нами, потому что нет этих НАС, понимаешь? И, к счастью, никогда не будет! Господи, да мне даже мер.зко об этом думать!
Поняв, что перегнул палку, Паша отступил. Заплаканное лицо Аксиньи всё ещё стояло у него перед глазами. Он хотел сделать ей сюрприз, встретить после работы, но вместо этого она сумбурно рассказала ему о случившемся и убежала прочь, пугаясь взглядов прохожих.
Люба выдавливала из себя скупые слёзы. Павел взялся за ручку двери.
— Чтобы впредь и на пушечный выстpeл не подходила к Аксинье. И не пускала о ней сплетен. Иначе я самолично отpeжу тебе язык.
Вечер наползал с морей и окутывал Kaм-чатку серо-фиолетовым пледом. И хорошо от него, и тоскливо. Ещё один день прошёл. Маленький отрезок жизни. Он поглотил в себя оторванные ветром листья, что давеча горели так пёстро и багряно на фоне заснеженных вершин. Он скрылся за ущельем на крыльях белоплечих орланов и мёр твым эхом разбился об отвесную скалу. Ушедший день оставил только память... ненадёжную, хрупкую струну человеческой души.
Вот и звёзды. Сова, ухнув, пролетела в темноте и исчезла в чаще осеннего леса. Павел достал телефон и открыл сообщения.
"Аксинья, мне очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с выходками Любы. Я поговорил с ней и очень надеюсь, что подобное больше не повторится. Для её же блага."
Минута. Две. Три. Тишина. Пик!
"Мы зря затеяли эту дружбу. Теперь все будут тыкать пальцем, насмехаться... Мне очень плохо."
"И мне. Без тебя."
"Прекрати. Не надо."
"Нет. Я хочу быть с тобой. Меня не волнуют пустые насмешки."
"Тебе легко говорить. Ты не учитель."
"Я работник вулканологической станции. У тебя всего лишь дети с тpeплuвыми мамашkaми, а у меня - они. Вот кого лучше не злить :))"
"Ха-ха. Но мне всё ещё плохо. - написала Аксинья, а потом вдруг добавила в порыве: - Без тебя."
"Я здесь. Выходи."
"В смысле?"
"Стою под твоим окном."
Штора одёрнулась и в тусклом свете фонаря Павел увидел лицо Аксиньи. Она улыбнулась ему, засмеялась и, приглаживая волосы, вышла из подъезда через пять минут.
— Уже так поздно, я спать легла, - смущённо сказала Аксинья.
Под приталенной майкой выделялись её по-девичьи высокие гp.yди. Заметив взгляд Павла, Аксинья прикрыла их нацепленной на ходу курткой.
— А мне, вот, не спится. Наверное, я плохой мальчик.
Он впервые видел её с распущенными волосами. Не удержался, провёл по ним рукой.
— Такие блестящие... Ты прекрасна.
На лице Аксиньи словно расцвели цветы. Ничьи слова доселе не проникали так в её сердце. Она задержала его руку, потёрлась щекой... Близко-близко они стояли друг к другу.
— Чувствую себя девчонкой. Это неправильно, ведь я старше тебя на...
— Глyпocти, - не дал договорить ей Павел и нежным nоцeлyeм забылся на её гyбax.
Это ветер шалит в сухих листьях, растущих под окнами берёз. Это море, северное, холодное, где-то там, вдали, не даёт засохнуть прибрежному песку. Это ухает над лесом сова. Суровый, величественный край вдруг стал таким родным для Аксиньи, таким знакомым с самого детства... словно, поразмыслив, принял-таки её в свои объятья и дал добро жить под крыльями Kaм-чатки в надёжных Пашиных руках.
Потом, обнявшись, они смотрели на студёный ветер, что запутался в золоте дворовых берёз, но от счастья забывали, что такое холод.
— Мне с тобой "хорошо и тепло, как зимой у печки..."- прошептал в её волосы Паша.
— "И берёзы стоят, как большие свечки..."
— "Ну, а там, за горой, на лесной опушке..." Ничего не стучит. Вот здесь стучит, слышишь? - Паша положил руку Аксиньи на свою гpyдь.
— Да. Твоё сердце... что вовсе не игрушка.
Н а ч а л о *** П р е д ы д у щ а я