На Урале широкий резонанс вызвала новость о том, что жительницу Серова оштрафовали за нарушение режима изоляции в период болезни коронавирусом. Ее заметила на улице соседка и вызвала полицию. Одни читатели поддержали поступок женщины, другие осудили за донос. Ситуацию прокомментировала подопечная Музея истории ГУЛАГа, бывшая узница ГУЛАГа Ольга Широкая. А мы захотели в отрыве от конкретной истории напомнить, как в целом в нашем обществе зародился спор о доносах.
В конце 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило серию решений, которые отменяли массовые операции НКВД, известные нам как Большой террор 1937–1938 годов. Аресты и расстрелы сотен тысяч людей сразу же прекратились. Этот поворот, как тогда говорили, «восстановление социалистической законности», требовал соответствующего организационно-идеологического сопровождения.
Задача властей состояла в том, чтобы отвести от истинных виновников трагедии — руководства страны — социальное недовольство, накопившееся в период террора. Вина за массовые аресты была возложена, во-первых, на «замаскированных врагов внутри партии», прокравшихся в органы НКВД, и «карьеристские элементы», стремившиеся «отличиться». Арест наркома внутренних дел Ежова — преданного исполнителя воли Сталина — породил устойчивое мнение о Ежове, как главном виновнике массовых арестов и расстрелов.
Во-вторых, сталинский режим возложил ответственность за репрессии на рядовых граждан, клеветников и доносчиков, писавших заявления на честных людей. Некоторые из «клеветников» были показательно осуждены, а информация о таких судах помещена в центральной прессе. Тезис о «клеветниках» и «карьеристах» стал основой официального объяснения причин террора.
Первые серьезные сомнения по поводу доносов у историков появились в начале 1990-х годах, когда ненадолго открылся доступ к материалам следственных дел 1937–1938 годов. Выяснилось, что основой обвинительных материалов были признания, полученные во время следствия. При этом заявления и доносы как доказательство вины арестованного в следственных делах встречаются крайне редко.
Практика доносов в те годы действительно существовала из-за общей атмосферы «бдительности» и призывов к доносительству. По разным причинам определенная часть населения страны откликалась на эти призывы. Были случаи клеветы и доносов людей на соседей с целью получить дополнительную жилплощадь (которая в действительности от арестованного переходила под контроль НКВД, а не доносчику). Но доносы не являлись причиной и основой Большого террора.
На данный момент тема доносов малоизучена, и нет точных данных об их количестве. В частности, нет подтверждения широко известного высказывания писателя Сергея Довлатова о 4 миллионах доносов.
Но миф о миллионах доносчиков — виновниках репрессий дожил до сегодняшнего дня. Более того, за восемь десятилетий он сформировал в российском обществе устойчивое мнение, что почти любое заявление на граждан в органы правопорядка является доносом, и ответственность за последствия такого обращения несет не власть и органы правопорядка, а тот, кто написал заявление.
Страх оказаться виновными в таких последствиях, стать «стукачами», сковывает свободу и волю граждан в обращении к органам даже в случаях, когда они являются свидетелями бытовых преступлений, как например, домашнее насилие. Так, в нашем обществе «сталинская проработка» пустила глубокие корни.
Подробнее о Большом терроре и приказе НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который положил начало массовым репрессиям 1937–1938 годов, читайте в нашем материале.
