Вернем вас в ваше счастливое прошлое... вернем вас в ваше... вер-нем... прошлое... он прислушивался к словам, повторял их сотни раз, думал, думал, думал и никак не мог решиться. Счастливое прошлое... рождение Владислава? Свадьба с Верой? Или еще раньше, первый поцелуй? Нет, разве то было счастье? Что оно такое вообще? Счастье? Он заворочался в постели. Рядом тихо дышала Ева. Вот, кто не думает о счастье. У Евы были желания, на которые он должен был зарабатывать, а когда он спросил делает ли это все ее счастливой, она лишь непонимающе похлопала новыми ресницами.
- Ты какой-то странный! - ответила она ему тогда и добавила, что ее грудь уже не в моде и волосы тоже, и просто необходимо их срочно поменять.
- Зачем? - он впервые попытался понять ее. Почему-то до этого он принимал ее желания, как должное. Новые вещи и украшения, машина и татуировки, большие ягодицы и маленькие ягодицы (он лишь удивлялся, как она не боится ложиться на операционный стол только потому, что некий модный гуру выдал новый стандарт красоты), на все это он послушно давал ей деньги, радуясь за нее. Вместо нее, внезапно пришло понимание. Евины чувства также искусственны, как и ее волосы, ресницы, грудь, ногти... Ему вдруг стало страшно продолжать этот длинный список, он испугался, что в Еве, если знать историю его банковского счета, он не сможет найти ни единого ее органа. А вдруг ей и сердце заменили на более подходящее, модное в этом сезоне? Он представил рекламный лозунг: "Этой весной модны сердца с легким изъяном в митральном клапане. Стань особенной, пусть к твоему сердцу прислушаются!" Чушь какая лезет в голову, наверное из-за собственного клапана, который нуждается в починке.
Именно оттого, что его сердце ночами трепетало, как птица, зажатая в руке (он держал в кулаке маленького воробушка, давно, в детстве и до сих пор грохот этого крохотного сердечка, его стук он ощущал в своих старых ладонях), он и знает про митральный клапан. Дорого его менять, поэтому он тянет, не хочет идти в стерильную бездушность клиники. Дорого! "Врешь сам себе!" - подумал он. Страшно, а не дорого. Он представил себя, распятого на холодном операционном столе, все внутренности позорно, жалко вывернуты, и в нем самом ковыряются холодные и жесткие манипуляторы, а он сам уже не человек, разве можно себя чувствовать в этом положении человеком? "У нас прекрасные автоматы! Кроме того, вам дадут качественный наркоз, вы ничего не почувствуете и не вспомните," - уверяли его врачи. Это напугало его еще сильнее. Несколько часов беспамятства, вычеркнутые часы его жизни. Мелочь, но как же страшно! "Можно без операции?" - он был так жалок, противен самому себе, унижался, но вымолил рецепт на какие-то таблетки, которые ему немного помогут. "Но менять клапан все равно придется!" - строго сказал ему врач и что-то отметил в его карте.
Ева засмеялась во сне и отвлекла его от темных мыслей. Красивая, молодая, здоровая, полная сил. Зачем он ей? Он так и спросил ее однажды. Она, к ее чести, смутилась и не стала нести чушь про чувства, а ему стало стыдно. Зачем он ставит девочку в неловкое положение? И так понятно: он стар, пусть не очень богат, но с неплохими деньгами, а ей хочется хорошо жить. Разве они исключение? Он попытался вспомнить, как его родители состарились вместе и умерли с разницей в полгода, не смогли расстаться. Сейчас их бы высмеяли, показывали бы пальцами и издевались, сейчас верность не в моде. Как там Вера? Он часто ее вспоминает, они жили хорошо именно до того момента, когда он вдруг решил (нет, нет, это были не его мысли, просто все вокруг твердили ему об этом!), что она уже стара, ей уже целых пятьдесят и им пора развестись. Он (ему всего лишь пятьдесят) найдет себе молоденькую "сиделку", (так их неофициально называли и зря, они не выносили утки и не вытирали немощные слезы), а Вере путь один - в приют. Раньше такие приюты называли монастырями и, как говорили, именно молитвами тех, кто там жил, мир и был относительно благополучен, но потом решили, что молиться тому, кто не соизволяет прийти ни на одну службу - глупо и монастыри превратились в приюты для пожилых женщин. Он слышал, что там им хорошо живется, он даже звонил Вере, но она не ответила и он обиделся, вычеркнул ее из своей жизни. Все так делали, он не был исключением.
Ева снова тихонько засмеялась, ему захотелось разбудить ее и спросить, что же такого смешного увидела она во сне? Она редко смеялась, говорила, это портит кожу, провоцирует морщины. Провоцирует! Длинное и сложное для Евы слово. Как-то он ей сказал, что своим мизерным словарным запасом она напоминает ему героиню старинной книжки, это Еву страшно оскорбило, ведь книжки читают только неудачники, которым больше нечем заняться, а слово "мизерный" она вообще не поняла. Сын бы понял, он и старше Евы и умнее, читать любил. Что с ним сейчас? Вроде бы он уехал к матери, бросил все и отправился в тот приют. Они с Верой обиделись. Мелкое слово, они тоже вычеркнули его - бывшего мужа и отца из своих жизней. Почему? Он же поступил верно, как все? Странные мысли бродили в голове, толкались, кричали, мешали спать. Сердце снова забарахлило... Он встал, выпил несколько таблеток и уснул.
"Мы вернем вас в ваше счастливое прошлое" - вывеска была новой, но не модной, не объемной, просто кусок пластика с намалеванными словами. Он думал, что будет стоять в очереди, ведь это шанс стать счастливым вновь, все этого хотят, верно? Но в маленькой комнатке не было ни посетителей, ни хозяев. Два обычных стола, такие дети рисуют в яслях: четыре ножки и столешница, на столах ничего нет, даже считывателя отпечатков пальцев, стены голые, желтые (у него промелькнула какая-то мысль про "желтый дом", но он не успел ухватить ее и вспомнить, что же оно означало), лишь на одной ярко-голубой краской написан все тот же завлекающий рекламный лозунг про счастливое прошлое. Он нерешительно кашлянул и сел на стул без спинки. Табуретка, вот как это называлось! Он так обрадовался этому слову, что не удержался и сказал:
- Табуретка!
- Верно! - сказал то ли стол, то ли стены разговорились. - Погодите минутку, ваш профиль еще не готов, как только...
- Но я пока не решил! - испугался он и собрался уходить. - Я хотел все детально разузнать, потом посоветоваться...
- С сиделкой? - ехидно спросил голос и ему вдруг стало стыдно. Он покраснел и его больное сердце застучало тревожно, слишком сильно и громко.
- Митралка барахлит, - сказал голос и добавил, - вот и все. Готово.
- Нет, нет, нет, вот так? Сразу?
- Вам нужно время, чтобы подготовиться к счастью?
- Я... - он замолчал растерянно.
- Решайтесь, уверяю, не пожалеете! К нам никто не приходит во второй раз!
Голос почему-то произнес эту угрозу, как высшую похвалу, и именно это предупреждение почему-то подтолкнуло его.
- Хорошо! Я готов! Что мне выпить или куда сесть?
- Вы насмотрелись старых, примитивных фильмов, уважаемый. Просто откройте дверь и войдите.
- Какую дверь?
- Вот эту, - удивился голос.
Он осмотрелся и увидел приоткрытую маленькую дверцу прямо под рекламным лозунгом.
- Как же я в нее пролезу? Махонькая, только ребенок протиснуться сможет.
- А вы уж постарайтесь! Дорога к счастью, да еще бывшему, простой не бывает. хи-хи-хи, - отозвался голос.
Он опустился на колени, с трудом пролез в дверцу, за которой была сплошная темнота.
- Дурак, вот дурак! - успел он подумать, поняв, что за дверцей действительно ничего не было, пустота и мрак, в которые он и упал. "Как в древней сказке про Алису", - успел подумать он и неожиданно уснул.
Почему-то он хорошо запомнил тот день в детском саду. Ему не спалось, он ворочался, вздыхал и даже пробовал разбудить девчонку Валю, которая спала на соседней кровати, но она храпела, как папа, когда выпьет лишку и только дернула ногой, когда он стащил с нее одеяло. "Этот день - самый счастливый в моей жизни?" - недоверчиво подумал он, пытаясь понять, что же там такого было прекрасного. Вот сейчас войдет воспитательница Наталья Павловна, он с неуемным, детским любопытством приподнимет голову, и она скажет:
- Потоцкий! Снова не спишь?
Воспитательница подошла к его кровати и сдернула с него одеяло.
- Вставай, пойдешь в игровую, в угол.
- Думаете, это прибавит мне желания прикорнуть на часок? - спросил он. Взрослые слова неловко помещались во рту, не хотели произноситься. Наталья Павловна онемела.
- Что ты сказал?
- Я сказал, что ваши методы воспитания попахивают прошлым веком, и стояние в углу, как наказание за бодрствование, весьма сомнительно.
Слово "бодрствование" далось ему особенно тяжело, но он справился. "Интересно будет прожить этот день в детском, здоровом, энергичном теле! Это действительно счастье!" - думал он, с любопытством глядя на покрасневшую Наталью Павловну. "Еще немного и ее хватит удар."
Вместо шикарного обморока, на который он втайне надеялся (Наталья Павловна его сильно недолюбливала, он отвечал ей взаимностью), она схватила его за руку и поволокла из спальни. Он поджимал ноги и пытался падать, хотел даже захныкать или, того пуще, заорать, но побоялся разбудить мирно сопящую группу.
- Вот с.ка! - сказал он от души воспитательнице, та от неожиданности выпустила его руку, он упал и слегка стукнулся головой о ножку кровати.
* * *
Александр Иванович Потоцкий, шестидесяти семи лет от роду, проснулся от собственного крика.
- Вот с.ка! - от души завопил он, припомнив и не вызывающую доверия контору , в которую он заглянул, поддавшись на рекламу ("Путешествие в ваш самый счастливый день! Знают, подлецы, чем доверчивую публику заманить!"), и ненавистную Наталью Павловну, которой он так и не простил целый час своей жизни, проведенный в углу игровой комнаты. Сама Наталья Павловна в это время пила чай с сушками и он запомнил, как ему почему-то страстно захотелось этого темного, сладкого чая и хрустящих сушек, которые великанша воспитательница с треском ломала одной левой. Он строил планы мести, глотая слюну, а Наталья Павловна даже не подозревала, какие черные крылья уже распростерла над ней судьба, ведомая Сашкой Потоцким.
- Вот...! - слова застряли у него в горле.
- Сашенька, что? Сердце? Что ты орешь? Саша, Сааашаааа. Больно? Скорую?
Его кто-то тормошил, хлопал по щекам, дул в нос, как какому-то щенку, и он подумал, что-то необычное случилось с Евой, обычно она просто выпивала еще одну таблетку снотворного и не обращала внимания ни на его кошмары, ни на него самого.
- Сашка! Ты меня до инфаркта доведешь! Открой глаза, хоть моргни!
Сквозь закрытые веки он видел яркий свет. Это тоже было странно. В их спальне все было мягким, блеклым, ничего яркого, чтобы не отвлекать внимания от новых губ Евы. Ева... он вдруг понял, что с трудом может припомнить ее лицо. Новые ресницы помнит - такие длинные, переплетенные золотыми нитями, а само лицо расплывалось. Ева... имя какое красивое! Древнее! Он почувствовал, что не только Евино лицо стерлось из памяти, он стремительно начал забывать и их квартиру, и нелюбимую работу, и всю свою жизнь...
Голова у него заболела, в носу засвербело, он чихнул и открыл глаза. В их спальне ярко горел свет, так ярко, что он зажмурился, успев, впрочем, увидеть привычные фотографии на стене: они с Верочкой на даче, Владик с Машенькой и близняшками, кот Дракула и пес Персик, снова они с Верочкой, уже на море...
Вера успела сбегать на кухню за валидолом и водой и собиралась вызывать скорую.
- Я в порядке, любимая.
- Сердце? Сегодня же к кардиологу! Что за детские страхи? Почему обязательно операция? Просто проверят и все! Ты у меня как детсадовец трусливый! Что ты там орал? Что приснилось?
- Не помню, любовь моя. Просто кошмар, - честно ответил Александр Иванович и счастливо улыбнулся.
©Оксана Нарейко
Спасибо, что заглянули ко мне в прошлое гости. Навигация канала здесь.