На рубеже IV и V столетий от Рождества Христова произошла весьма любопытная история, которая не просто явственно продемонстрировала тот гибельный бардак, что творился в Римской империи того времени. Описанные в статье события хоть и не особо известны обывателю, однако являют собой небезынтересный пример как верности и доблести людской, так и зависти и жадности, помноженных на глупость. История магистра Гайны – весьма яркий сюжет поздней Античности.
Происхождение и начало службы
Происходил наш герой из готского племени. О его детстве известно довольно мало, но, судя по всему, в пределах Римской империи он оказался не от хорошей жизни. Как пишет Эдвард Гиббон, «в своей ранней молодости Гайна переправился через Дунай в качестве просителя и беглеца».
Оказавшись далеко от дома, юный Гайна пошёл на службу в римскую армию, где сделал удачную карьеру, продвинувшись от простого солдата до одного из военачальников. К примеру, в 394 году император Феодосий I дал ему в подчинение некоторые отряды т.н. федератов (foederati), составленных из соотечественников Гайны.
Эти готы вместе со своим командиром и остальными римскими силами успешно сражались с западным узурпатором Евгением. Во время решающей битвы (06.09.394) на реке Фригид (совр. Випава, протекающая на территории Словении и Италии) Гайне выпала смертельно опасная роль командования передовым отрядом, который в начальной фазе битвы оказался практически подчистую истреблён.
Оставшиеся силы Феодосия были окружены врагами и, вероятнее всего, пали бы, однако Евгения неожиданно предали сразу несколько его офицеров. После этого восточные римляне и их германские союзники обрушились на отдыхающих мятежников и первым делом пленили и обезглавили самого Евгения. После смерти узурпатора осиротевшие повстанцы стали массово сдаваться в плен Феодосию, который на несколько месяцев стал императором единой Римской империи. Как оказалось – он стал последним, кто реально управлял всем государством единолично.
Что до нашего героя, то на момент смерти Феодосия (17.01.395) Гайна счастливо пребывал под рукой Флавия Стилихона, главнокомандующего всеми римскими силами (magister militum) и фактически второго человека в Империи. Когда августа не стало, имперский двор снова разделился: на Востоке воцарился старший сын усопшего, Аркадий, а на Западе – младший, Гонорий.
На смертном одре Феодосий попросил Стилихона приглядеть за своими юными сыновьями. Приступить к обязанностям опекуна Стилихону удалось лишь наполовину. Если на Западе он легко стал властителем дум Гонория, то в Константинополе нашлось немало не менее амбициозных персонажей, желавших побыть регентами при совершенно безвольном Аркадии.
Первым таким доброхотом стал Флавий Руфин. В своё время его из родной Аквитании призвал к себе Феодосий. Несмотря на изначально весьма скверное владение греческим языком, Руфин сделал в Константинополе прекрасную гражданскую карьеру, побывав, в том числе, консулом в 392 году. В том же году он получает должность преторианского префекта Востока (praefectura praetorio Orientis) и наравне со Стилихоном считается вторым человеком в Империи. Более того, уходя на войну с Евгением, Феодосий поручает опекунство над своим первенцем, Аркадием, как раз префекту Руфину.
Пытался префект и породниться с императорской фамилией, сосватав свою дочь Марию за Аркадия, но здесь его на опередил другой приближённый императора, евнух по имени Евтропий, устроивший брак августа со своей подопечной по имени Элия Евдоксия.
Итак, поскольку о своём праве на регентство при юном Аркадии заявляли как Стилихон, так и Руфин, то нечего удивляться, что эти двое вскоре воспылали друг к другу непримиримой ненавистью.
В это же время на исторической сцене делал первые шаги ещё один ключевой персонаж времён поздней Римской империи. Один молодой вестготский вождь по имени Аларих посчитал, что его договор с Империей автоматом аннулируется после смерти Феодосия. Также весьма вероятно то, что варвары не простили римлянам, как те в битве при Фригиде использовали готов в качестве пушечного мяса. Восстание разразилось едва ли не сразу после получения известий о смерти императора. Летом 395 года воинство Алариха достигло города Лариссы, что в Фессалии, и укрепилось там, зная, что сюда вот-вот явится Стилихон.
Руфина чрезмерный интерес Стилихона к делам в восточных провинциях изрядно злил. Префект опасался, что если Стилихон одолеет Алариха, то взлетит на столь недосягаемую высоту, что Руфину и остальным амбициозным царедворцам останется лишь кусать локти. Посему сановник затеял очень опасную игру, активно переговариваясь с обеими сторонами.
В результате переговоров Аларих пусть и не прекратил набеги на Грецию, но хотя бы изменил направление оных, обратив свой взор на Беотию и Аттику. Стилихону же устами Аркадия (на деле, конечно же, Руфина) было приказано выметаться из Фессалии. Этими хитроумными комбинациями Руфин пытался изо всех сил спасти своё влияние на молодого Аркадия¸ но вместо этого фактически начал рыть себе могилу.
Чрезмерно частые светские визиты Руфина в лагерь Алариха вызвали немалую ярость среди граждан. Многие считали префекта попросту предателем, готовым даже на такую низость, как сдача интересов Империи во имя сохранения собственного положения при дворе. Руфину вменялось как то, что по его велению командовать римской армией в Греции были поставлены совершенно некомпетентные люди, так и то, что, по странному совпадению, воины Алариха во время своих грабительских набегов даже пальцем не тронули имения сановника.
Стилихону тем временем из-за прямого приказа императора пришлось скомандовать отступление, однако более терпеть Руфина, говорящего устами Аркадия, он не собирался. Вскорости на Восток было снова отправлено немалое войско, на этот раз под командованием того самого Гайны. Официальной причиной появления западных отрядов было стремление облегчить страдания населения балканских провинций от бесчинств Алариха и ему подобных. Но на деле Гайна получил другие, куда более зловещие указания.
Ловушка захлопнулась 27 ноября 395 года в Эвдомоне, пригороде Константинополя. По традиции император в сопровождении первого советника вышел встречать западное воинство. Пока Руфин торжественно проезжал между воинскими рядами, падающими ниц пред столичной делегацией, он не замечал, как эти самые ряды начали смыкаться за его спиной. Прежде чем префект что-то успел понять, Гайна подал сигнал, и Руфин был попросту изрублен на куски.
Глумление продолжилось и после того, как Руфин испустил дух. Усопшему отрезали голову и руки. Голову насадили на копьё, а в рот вложили камень, после чего устроили целую процессию вокруг стен Константинополя. Отрубленным рукам тоже нашли применение: с ними также разгуливали по столице, будто бы для подношений тирану. Жители Константинополя перфоманс оценили, и в отсечённые кисти Руфина было вложено немало золота. После гибели префекта чернь попыталась расправиться и с его семьёй, однако каким-то чудом вдове и дочери убитого удалось спастись, и впоследствии они жили в монашестве в Иерусалиме.
А что же Аркадий, на глазах которого произошло убийство? А тому ничего не оставалось, кроме как торжественно заявить, что убийство Руфина было совершено по его непосредственному приказу, хотя на самом деле мнением Аркадия никто особо не интересовался ни по этому вопросу, ни по какому-либо ещё.
Стилихон же мог бы торжествовать, избавившись от своего врага. Однако в реальности ему так и не удалось воспользоваться плодами убийства Руфина, дни которого, наверное, и так были сочтены из-за отмечавшихся выше действий Евтропия. Теперь же, когда префект погиб, евнух занял его место и сам с удовольствием дёргал за ниточки молодого императора. Хуже того, Стилихона, по всей видимости, предал и Гайна, который получил должность командующего восточными легионами и отныне более не отчитывался своему покровителю.
Служба в Константинополе. Требигильд.
Избавившись от Руфина, Евтропий показал себя не меньшим взяточником и казнокрадом, нежели его предшественник. Также евнух показал себя человеком неимоверно жадным до славы и чужой недвижимости. Во время его негласного царствования суды весьма охотно отправляли в ссылку при конфискации имущества осуждённых, даром что смертных приговоров стало меньше, чем при Руфине.
Самое забавное то, что при всех своих многочисленных недостатках Евтропий не был лишён и некоторых дарований. К примеру, в 397-398 годах кочевники основательно беспокоили имперские границы на Кавказе. Евтропий лично возглавил римскую армию и успешно вытеснил кочевников за Кавказ, за что удостоился триумфа по возвращению в Константинополь. Но даже в этом успешном мероприятии можно найти подвох. Дело в том, что евнух не просто так возглавил армию. До этого он под разными предлогами отодвинул от командования практически весь командный состав восточных легионов. Так, например, полководец Флавий Тимасий, один из архитекторов победы над узурпатором Евгением, оказался сослан в оазис Харга, что в Египте, где и скончался (или был убит). То есть, Евтропий сам создал себе трудности и сам же их героически преодолел.
Но пока что он был на вершине славы. В 398 году он устраивает так, что новым епископом Константинополя становится его протеже, знаменитый антиохийский проповедник Иоанн Златоуст, именуемый ныне одним из «отцов Церкви».
И, наконец, настал пик карьеры, случившийся в 399 году. В этом году Евтропий назначается консулом, что вызвало глухое недовольство в восточных провинциях и открытое – в западных, где его консульство вообще не признали, и признавали лишь его коллегу, Маллия Феодора. Причина довольно проста: к евнухам в Империи относились на тот момент без особой любви, а уж продвижение кастратов на самые высокие должностные посты для многих римлян казалось форменным оскорблением. И действительно: ни до, ни после Евтропия о консулах-евнухах не слышали.
А чем в это время занимался наш герой? Служа в Константинополе, Гайна показал себя человеком довольно жадным до почестей и золота, а также подверженным сильнейшей зависти по отношению к Евтропию. Как пишет историк Зосим: «Гайна, который не обладал ни честью, ни деловыми качествами для должности магистра, никак не мог удовлетворить свою варварскую ненасытность к взяткам. Особенно возмущало его, однако, то, что все деньги стекались к Евтропию».
Тем не менее, Гайна худо-бедно терпел забавы Евтропия (хотя сам себя не особо любил за это), но тут случилось нечто такое, из-за чего судьба гота сильно переменилась.
Приблизительно за 30 лет до описываемых событий в римские пределы пришла целая орда готов, спасавшаяся от напиравших на них кочевников. Скорее всего, среди этих беглецов был и сам Гайна. Многие беженцы, как и он, пошли на службу в римскую армию. Отношения имперской администрации и новоприбывших рекрутов были предельно далеки от идеальных, что вылилось, например, в битву при Адрианополе (09.08.378), по итогам которой львиная доля восточных легионов Империи попросту прекратила своё существование, а император Валент и вовсе не вернулся с поля боя.
Однако к нашей истории адрианопольская трагедия римского воинства прямого отношения не имеет. В нашем случае важно то, что некоторая часть готского племени была расквартирована во Фригии, что на западе Малой Азии. И был их командиром некий Требигильд, настоящий сорвиголова по мнению Зосима. К моменту описываемых событий он как раз находился по делам в Константинополе и, так же как и Гайна, был крайне недоволен отсутствием должного внимания к своей персоне со стороны Евтропия.
Вот этого самого Требигильда вконец обидевшийся на евнуха Гайна и взял в оборот где-то в районе 399 года. После проникновенной беседы двух земляков Требигильд вернулся во Фригию, якобы для проведения смотра своих сил. На деле же готские отряды начали разорять и изничтожать всё, что видели вокруг. Имперские силы в этом регионе показали свою блестящую импотенцию, пока готы грабили Фригию и соседние провинции, попутно сколотив настоящую армию, в которую стекались, например, беглые рабы и всяческого рода разбойники с большой дороги.
После долгого молчания в Константинополе напряжённый до предела ум Евтропия наконец-то выработал, как ему казалось, оптимальное решение. Евнух приказал Гайне возглавить римские войска во Фракии, а основную ударную силу, призванную расправиться с Требигильдом, передал под командование своего друга Льва.
Сделанные Евтропием назначения кажутся откровенно сомнительными. Лев до начала своей военной карьеры занимался торговлей шерстью и ровным счётом никакими полководческими талантами не обладал, а свой пост получил исключительно благодаря дружбе с Евтропием. Стоит по такому случаю вновь процитировать язвительного Гиббона: «Лев, прозванный восточным Аяксом за громадность своего роста и за тупость своего ума, отказался от своего первоначального ремесла чесальщика шерсти для того, чтобы посвятить себя, с гораздо меньшим искусством и успехом, военной профессии, а его причудливо задуманные и так же причудливо исполненные планы военных действий отличались непониманием действительных трудностей и неумением пользоваться благоприятными случайностями».
Гайна же, хоть и всячески это скрывая, старательно помогал своему соотечественнику Трибигильду. В основном эта помощь заключалась в том, что Гайна как бы не замечал бесчинств, творимых готами, а просто безмолвно следовал за мятежниками. У последних, несмотря на тупость одного противника (Льва) и скрытое предательство другого (Гайны), жизнь тоже была далека от идеальной. К примеру, в памфилийском городке Сельга Требигильд угодил в засаду, организованную неким местным жителем по имени Валентин. Под командованием Валентина оказались не римские солдаты, а простые крестьяне, но изрядный военный опыт командира изрядно компенсировал этот недостаток.
Попав под массированный обстрел камнями размером эдак с кулак, Требигильд оказался в крайне деликатной ситуации: сверху летели камни, с одной стороны находилось болото, с другой – непроходимое ущелье максимум для двух человек одновременно. Ущелье, конечно же, было заблаговременно занято неким Флоренцием и его воинами.
Требигильду помогло предательство. Этот самый Флоренций польстился на золото (видимо, награбленное готами во Фригии, Писидии и Памфилии) и пропустил остатки готской дружины.
Однако легче Требигильду не стало. Ускользнув из одной засады, он тут же угодил в другую. Пришлось Гайне (который всё ещё скрывал свою прямую причастность к мятежу) спешно выручать земляка. Корпус Льва был отправлен в помощь храброму Валентину. А вдогонку Льву и прочим лояльным силам были тайком отправлены люди Гайны, которые ударили в спину своим римским союзникам и позволили Требигильду спастись. Лев, оказавшийся пешкой в чужих играх, в этой суматохе попытался сбежать, но либо пал от мечей готов, либо утонул в болоте.
После этой многоходовочки Гайна сделал следующий шаг. Магистр написал императору проникновенное письмо, в котором заявлял, что не может состязаться с таким искусным воеводой, как Требигильд. Во всех бедах, постигших Империю, Гайна обвинил своего истинного врага: Евтропия. Именно его смещение со всех постов могло мирно разрешить конфликт, писал Гайна. Магистра поддержали, к слову, и на Западе, на что тоже были веские причины, ибо незадолго до этих событий Евтропий поддержал мятеж североафриканского наместника Гильдона, попытавшего передать вверенные ему провинции Константинополю. В Равенне это не забыли, как не забыли и то, что евнух провозгласил в 397 году Стилихона врагом римского народа (hostis publicus).
И всё-таки Аркадий до конца не хотел расставаться с Евтропием, к которому совершенно искренне привязался. Пришлось пускать в ход тяжёлую артиллерию. Когда-то Евтропий устроил брак императора с юной Элией Евдоксией, дочерью полководца Бавтона, франка по происхождению, бывшего консулом в 395 году.
Императрица быстро освоилась при константинопольском дворе, а заодно обнаружила в себе сильнейшую жажду власти, из-за которой её благодетель и превратился со временем в помеху. Для осуществления своей цели Евдоксия устроила спектакль, достойный лучших античных театров. Рыдая, она заявила своему мужу, что Евтропий обнаглел до такой степени, что грозится вышвырнуть её и её детей вон из дворца.
Для Аркадия это стало решающим доводом и буквально в тот же день Евтропий рухнул с небес на бренную землю. Он лишился всего: титулов, должностей, земель. Ему пришлось бежать в один из столичных монастырей, где на защиту опального сановника встал Иоанн Златоуст, который был обязан своим возвышением именно Евтропию. На первых порах евнуху сохранили жизнь и отправили в изгнание на Кипр. Но уже в конце 399 года Евтропия вернули в Константинополь исключительно затем, чтобы обезглавить якобы за то, что запрягал в колесницу лошадей, положенных лишь императору. Постскриптум было объявлено, что консульский пост евнух никогда не занимал (как, впрочем, всегда считали на Западе и, негласно, на Востоке).
Открытый мятеж
После того, как Евтропий был устранён, Гайна приступил к следующей фазе своего плана. Теперь уже магистр не изображал из себя беспокоящегося за безопасность Империи офицера. Напротив, Гайна встретился с Требигильдом и открыто возглавил мятеж. Вместе эти двое выступили совместным маршем по направлению к Константинополю, грабя всё, что попадётся под руку. Подойдя к столице, Гайна потребовал встречи с императором. На состоявшихся переговорах Аркадий унизился до такой степени, что на мощах святой Евфимии поклялся никогда более ничего не злоумышлять против Гайны.
Гайна же, чтобы гарантировать искренность императора, потребовал в заложники нескольких самых уважаемых сподвижников Аркадия: Аврелиана, весьма способного администратора (и лютого ненавистника германцев); Сатурнина, который командовал римскими силами ещё в царствование Валента (364–378); Иоанна, одного из ближайших к императорской чете придворных, отношения которого с Евдоксией были столь близки, что им приписывали тайный роман.
Всех троих направили в лагерь Гайны, где они уже наверняка успели мысленно попрощаться с жизнью. Но мятежный магистр проявил поразительное великодушие, лишь для пущего эффекта коснулся кончиком меча их шей и ограничился изгнанием всех троих сановников.
Но и этим не заканчивался список требований мятежников. Гайна потребовал, чтобы одну из столичных церквей передали в услужение арианам-готам. Здесь, правда, магистр наткнулся на сопротивление человека куда более сильного духом, чем император. Иоанн Златоуст наотрез отказался передавать арианам церковь и даже весьма прозрачно намекнул, что Гайне следует обуздать гордыню и помнить, на каком дне ему пришлось побывать перед началом славной карьеры. И Гайна уступил без каких-либо препирательств.
После завершения переговоров готское воинство вошло в Константинополь и рассредоточилось по кварталам вокруг императорского дворца, держа в страхе как императора и его приближённых, так и простое население города.
Конец восстания
Город оказался полностью во власти готов, однако и они не могли себя чувствовать себя в безопасности. Варварам постоянно казалось, что вот-вот им в спину ударят затаившиеся императорские гвардейцы. Тем временем Гайна неожиданно покинул Константинополь. Зачем он это сделал – не вполне понятно. Сам он утверждал, что основательно подорвал своё здоровье, а восстанавливать его в столице – не лучшая идея. Зосим же приводит иную версию. По ней Гайна специально выехал из города, дабы снова напасть на него, пока оставленные в Константинополе готы разоружат императорскую гвардию и пленят Аркадия.
Что бы там ни замышлял Гайна, но как только он покинул столицу, мятеж оказался обречён. Дело в том, что жители города вовсе не собирались, аки невинные агнцы, смотреть на то, как власть захватывают варвары. Стоило Гайне выехать, ворота Константинополя захлопнулись, и началось повсеместное избиение готов. Около семи тысяч из них попытались спрятаться в церквах (нахождение в церкви обычно означало защиту от расправы), однако на сей раз столичный люд это не сильно впечатлило. Крыши церквей, где укрывались готы, по приказу императора разобрали, а внутрь стали кидать горящие поленья, сжигая мятежников заживо. Константинополь был освобождён.
Несмотря на бойню, что устроили жители столицы, готское воинство за её стенами никуда не делось. Впрочем, готы уже не могли представлять такой опасности, как во время совместного марша Требигильда и Гайны на Второй Рим. Эти двое, потеряв столь нелепым образом Константинополь, решили в отместку славно пограбить фракийские города, но наткнулись на непреодолимые препятствия в виде крепких стен и храбрых защитников. Помимо римских укреплений и, собственно, римлян Гайна столкнулся с врагом пострашнее – по имени Голод, ибо римляне очень тщательно попрятали свой провиант, так что готам осталось лишь давиться травой.
Столкнувшись со столь серьёзными проблемами, Гайна решил перестать обламывать зубы о стены фракийских городов и решил попробовать вернуться в малоазиатские провинции. В пределах Херсонеса Фракийского (ныне полуостров известен под наименованием Галлиполи) росло немало деревьев, которые Гайна нашёл подходящими для постройки лодок, что могли выдерживать вес людей, лошадей и всё более истощавшихся припасов. В ускоренном темпе готы принялись сооружать эти лодки, дабы как можно быстрее достигнуть анатолийских пределов.
А в это время в Константинополе немного пришли в себя после мрачных событий последних недель. Император и его советники решали, что делать с мятежной готской армией. Точнее, вопрос стоял немного иначе. Что делать-то – понятно. А вот кому поручить дело окончательного усмирения повстанцев? Предыдущие назначения показали себя, мягко говоря, неудачными, так что теперь Аркадий (а точнее, его вельможи) должен был дважды подумать, прежде чем ставить нового командира над лояльными Империи силами. В конце концов, выбор был сделан в пользу офицера по имени Фравита.
Фравита был весьма интересным персонажем. Гот по происхождению, как и Гайна с Требигильдом, он, в отличие от этой парочки, был неизменно предан Империи. Ещё в молодости он поступил на службу к Феодосию, где достаточно быстро поднялся по карьерной лестнице и даже получил разрешение жениться на знатной римлянке.
Во время службы Фравиты в Константинополе постепенно сложились две готских группировки. Одна была лояльна Феодосию и главой этой партии являлся как раз Фравита. Он и его сторонники искренне считали римлян своими благодетелями, которые позволили им, изгнанникам и голодранцам, спокойно жить и даже делать карьеру, военную или гражданскую, в Римской империи.
Главой другой же партии, антиримской, был некий Эриульф, «…человек бешеный, превосходивший других яростью». По свидетельству историка Евнапия Сардского, эти готы поклялись меж собой всячески пакостить римлянам, покуда не завладеют всей страной.
Во время одной попойки при дворе Феодосия Фравита и Эриульф повздорили сильнее прочего. Пока остальные готы спешно ретировались с места ссоры, Фравита, недолго думая, выхватил меч и проткнул им насквозь Эриульфа. Наказания, впрочем, не последовало, и Фравита остался на римской службе.
Именно такой человек должен был противостоять Гайне, который, как было выше сказано, вовсю рубил лес для переправки через Геллеспонт (совр. Дарданеллы). Фравита тщательно следил за своим земляком, но до поры до времени не предпринимал никаких решительных действий, предпочитая вместо этого усиленно тренировать своих бойцов. Также, понимая, что решающая битва состоится, скорее всего, на море, Фравита приказал по такому случаю построить несколько кораблей для успешного противодействия флоту мятежников.
И вот, наконец, лодочная флотилия мятежников была готова. Как только Гайна и его люди погрузились сами и погрузили свои пожитки, тут же по другую сторону пролива показались римские корабли. Используя мощные бронзовые тараны, имперские корабли буквально насквозь протыкали готские судёнышки, из-за чего навмахия превратилась в побоище. Добавила драмы и погода, ибо в тот день случилась сильнейшая буря, не хуже Фравиты потрепавшая готов Гайны.
Уцелевшим судам пришлось возвращаться обратно во Фракию. Положение мятежников, и без того тяжёлое, оказалось практически безнадёжным.
Возвращение домой
После поражения от сил Фравиты Гайна оказался в крайне затруднительном положении. Многие его воины кормили собой рыб на дне проливов, его имя оказалось втоптано в грязь. И виноват был в этом исключительно сам Гайна. Теперь, оказавшись в столь деликатном положении, бывший магистр армии принял решение, весьма красноречиво подчёркивавшее его отчаяние. Гайна принял решение вместе с остатками своей армии пробиваться за Дунай, в бывшую римскую Дакию. За тот самый Дунай, откуда готов изгнали гунны около 30 лет назад.
Опасаясь преследования римлянами, Гайна как можно быстрее старался пересечь Фракию. Ему (в последний раз) повезло. Фравита, вместо того, чтобы преследовать остатки мятежных отрядов, предпочёл вернуться в Константинополь, реорганизовать свои силы, а заодно и получить консульский пост и любую награду лично от императора, какую пожелает. Фравита, воспитанный в традициях германского язычества, попросил разрешения свободно молиться своим богам. Аркадий, благодарный Фравите, возражать не стал, несмотря на действующий со времён Феодосия запрет на языческие верования.
А меж делом Гайна достиг южного берега Дуная. Решение переходить на тот берег было окончательно принято после тайного совещания с Требигильдом и другими вождями. После этого готы совершили в высшей степени омерзительное деяние, перебив всех своих союзников, рождённых в римских пределах. Гайна посчитал, что эти люди чрезмерно привязаны к здешним краям и не станут сражаться вместе с готами за наводнённые кочевниками берега Дуная. После этого акта предательства Гайна, Требигильд и прочие готы перешли на северный берег великой реки.
Сложно сказать, на что надеялся Гайна. Гунны, согнавшие его земляков с насиженных мест, за 30 лет никуда не делись. Вёл их вождь по имени Ульдин. Отношения Ульдина с Империей были весьма сложными, однако на момент 401 года гунн был скорее лоялен Константинополю. Да и, откровенно говоря, видеть в своих владениях бесстрашных, хоть и сильно поредевших в числе готов Ульдину решительно не хотелось.
Ульдин неоднократно и неумолимо проверял на прочность ряды готов. Мы не знаем в подробностях последние дни воинства Гайны. Мы знаем лишь только то, что он, не желая сдавать ни гуннам, ни римлянам, пал в бою, как до него – Требигильд. Как резюмировал Евнапий Сардский, «…один шел вперед… другой следовал за ним. Один не оплакивал другого… Он лежал убитый; некому было и схоронить его».
Так погиб Гайна, а вместе с ним и все его воины. Простая человеческая зависть привела к столь трагичному исходу для него и его соотечественников-готов.
Голова Гайны была найдена гуннами и по приказанию Ульдина отправлена в засоленном виде в римские пределы. Там эта страшная посылка вызвала неистовый восторг императора Аркадия и его подданных. В Константинополе состоялись пышные празднества по случаю избавления от Гайны, а его голову, насаженную на копьё, ещё долго носили по столичным улицам. Ульдин же в благодарность получил немалое вознаграждение.
Грядущая буря
История готского мятежа вполне могла бы послужить отличным материалом для трагической эпопеи. Ведь сколько приключений, сражений и, в общем-то, впустую пролитой крови довелось пережить участникам тех событий!
После всего произошедшего германский элемент в восточных легионах Империи стал мало-помалу ослабевать. Вернулись из ссылки Аврелиан и Иоанн, мнение которых о варварах, и без того не слишком высокое, вряд ли могло улучшиться после общения с Гайной и его людьми. И первым «антигерманский» курс правительства почувствовал на себе не кто иной, как триумфатор Фравита. Готский офицер, мужественно защищавший императора от своих же соотечественников, пал жертвой интриг и обвинён в том, что позволил Гайне уйти через Дунай. По итогам судилища Фравита был казнён по ложному обвинению в измене приблизительно в 402-403 годах.
Добавил проблем и другой участник этой истории. Ульдин, избавивший Аркадия и его советников от одного головной боли, буквально тут же сам породил другую. Со своими гуннами Ульдин деловито опустошал пределы Мезии, пока не поступил на службу в другую часть Империи. Сей вождь кажется персонажем как будто бы эпизодическим и малозначительным, но на деле своими бессистемными набегами он неплохо познакомил римлян с тем ужасом, что несут с собой гунны. И это был лишь первый раскат грома, который грянет в полную силу при внуке Ульдина. При Аттиле.
Все переносы факела: ТУТ
