Иван трогает собственное лицо, чтобы удостовериться - он существует на самом деле. Затем встаёт, помогает подняться Марье.
- Нам туда, - кивает он головой в сторону заброшенной деревни, - не знаю почему, но Нико указал именно это место.
Развернув блокнотный листок с пунктирами и закорючками, пожимает плечами: "Да, всё верно. 340 - ой километр, затем направо, ещё 5 км, мимо бывшей свалки. А эта жирная точка - пункт, где он обосновался. Странно... Но это... Деревня Белая? Та самая, где я вырос..."
Идти неудобно. Мешает разросшийся вьюн, цепляет за одежду репейник. Маша останавливается, собирает волосы в пучок.
- Раньше здесь была дорога, - объясняет Иван немного виноватым голосом, - теперь всё заросло.
- Как ты думаешь... Змеи здесь водятся?
- Всё может быть. Давай-ка я пойду вперёд, а ты держи меня за руку, - предлагает он и, на всякий случай, вооружается палкой.
Ступают осторожно, предпочитая молчать. Спустились к воде, густо усеянной жёлтыми лодочками - листьями ивы. Течение еле дышит. Медленно умирая, река превращается в болото. Давно высохло и озерцо, где прежде водились караси. Время разрушило и мостик.
Побродив по берегу, Иван вспоминает про старый брод. Разувшись, он закатывает штаны по колено и предлагает Маше подождать пока он проверит состояние брода. Ноги немеют от холодной воды, но отчего то становится весело, как в детстве, когда от души шлёпал босиком по огромной луже.
- Дно изрядно заилилось, но пройти можно! - обнадёживает он жену и, оставив рюкзак на противоположном берегу, возвращается за ней. Решительно берёт на руки, чего не делал уже давно, наверное со дня свадьбы. Нарочно покряхтывая, будто ему тяжело (на самом деле рукам в удовольствие такая работа - нести супругу на другой берег), исподтишка наблюдая за выражением её лица. Сколько лет они знакомы? А может счёт стоит вести в веках или даже тысячелетиях? Много ли значат годы? Пять лет супружеской жизни в квартире-коробке, где всё однообразно, даже секс? Кажется, что в дни их телефонно-виртуального общения они были ближе - душами общались, как сейчас?
Потом, это странное происшествие с медведем. Такого не забыть и не отмахнуться. Не могли же они сойти с ума одновременно. И рассказ Нико про сны из прошлого. Но тогда, тогда...
"Всё это опрокидывает представления об эволюции. Либо эволюция гораздо сложнее, чем её представляет наука. Что-то важное ускользает от нас, теряется в суете. Мы по- прежнему знаем недостаточно о самих себе и о мире, в котором приходится нам жить! Может, поэтому наши попытки управлять чем - либо напоминают лишь барахтанье в мутной воде? "
Молодой учёный даже останавливается поражённый этой простой гипотезой. Точно также, пять веков назад другой молодой и весьма образованный монах родом из города Нола близ Неаполя, был однажды остановлен мыслью дерзкой и странной для своего времени о том, что Земля вовсе не центр Вселенной и существует не одно, а тысячи Солнц.
Учёный монах, родом из городка Нола, близ Неаполя не кто иной, как Джордано Бруно.
По отлогому склону поднимаются к заброшенной русской деревне Иван да Марья. Незнакомая эмоция сжимает их сердца. То страх живого пред тайной мёртвого. И пусть мертвы не люди, а дома - от этого не легче. Вдвойне страшно им - живущим до недавнего времени в мире, где о смерти много говорят, но видеть её во всей простоте и обыденности доводится немногим.
Беспомощно покосившиеся избушки охраняет гигантская крапива. Крыши у многих провалились. Огромная чёрная птица восседает на печной трубе. Она похожа на обычную городскую ворону только много крупней и ярче опереньем.
Ворон, а это был он, издаёт короткий вибрирующий звук, желая предупредить свою подругу, с которой прожил без малого двадцать лет, о внезапном вторжении людей.
От птичьего крика по телу бегут мурашки. Марья сильнее сжимает руку Ивана.
- Вань, пойдём отсюда а, - молодую женщину охватывает дрожь, ощущение неясной угрозы. Если бы не рука мужа - бежала бы, не разбирая дороги, лишь бы дальше от проклятого места.
- Спокойно. Это же просто ворон.
Неуловимым движением птица взмывает в небо. Гордо раскинув полутораметровые крылья, ворон разочарованно и тоскливо кричит. Он помнит последних обитателей деревни. Старик со старухой умерли десяток лет тому назад. Остальные покинули гнездо и того раньше.
"Люди станут жить подобно рыжим муравьям, мохнатым шмелям и пчёлам в огромных человейниках" - убеждала Ворона мать, - "Пусть наши дальние - родственники - серые вороны живут с ними, а нам достанется весь остальной мир!" Однако, эти двое возвращаются на старое гнездо! Неужто затем, чтоб растить птенцов? Неужто, ошиблась мать?
В отличии от серых городских ворон и галок, чёрные вороны способны передавать потомству накопленную информацию и опыт. Считается, что птицы эти близки по интеллекту к приматам и дельфинам. Городские вороны, сороки и галки действуют по ситуации. Каждое новое поколение при этом вынуждено нарабатывать собственный опыт.
А молодым людям, что стояли в нерешительности у разорённого гнезда было и жалко и жутко смотреть в пустые глазницы порушенных окон. И захотелось уйти, но куда? Нигде их не ждут. Оторвавшись от своего, пусть и не лучшего, зато привычного быта, стали они изгоями в этом мире, и не желали уже ничего, кроме обретения хоть сколько-нибудь внятного порядка.
- Когда-то здесь жили люди, - принимается робко уговаривать саму себя Маша, - любили, рожали детей...
Лицо Ивана суровеет, внутри поднимается волна протеста. Только теперь понял - да ведь это обман! Развели, как пацана... А он поверил. Поверил совершенно незнакомому типу и проиграл. И надо же было притащиться в эту дыру, чтоб всё понять. Ну с чего он решил, будто тип в баре и есть тот самый Нико Хайзер? Рука вынимает из кармана коварный блокнотный листок. Порвать на мелкие части и того мало! Молодой человек изо всех сил бьёт палкой о торчащий из земли кусок бревна. В тот удар он вкладывает весь свой гнев и всё своё отчаяние. Обломок палки взлетает вверх, но при падение вниз раздаётся приглушённый плеск - обломок попал в воду.
- Да, ведь это колодец! - догадывается Маша. Они принимаются утаптывать бурьян и действительно обнаруживают колодезный сруб. Тёмная яма дохнула затхлостью и гнилью.
- Нет там воды, - объявляет Иван, - и быть не могло. Плавун, трясина. Свалка рядом была. Фильтрат видимо сделал своё дело. Отравил воду. А жаль. Колодец-то древний. Вроде бы, с 17 века пользовались, в любую сушь вода была. Глубокий он. Отец рассказывал, аж 30 метров.
- Хорошо, что мы его обнаружили! А ведь могли бы и упасть.
- Могли бы...
И жутко представить себе это "могли бы". Вновь одинокий крик ворона пронзает тишину.
-Ладно, - вздыхает Иван, - раз уж такое дело. Не вечно же здесь торчать. Пойдём в избу.
И не дожидаясь её ответа, широко шагает вперёд, прокладывая дорогу сквозь нагло торчащую крапиву и упрямую лебеду.
Две первые ступеньки крыльца провалились. Третья протяжно застонала под тяжестью Ивановых шагов. Толкнул отсыревшую дверь, включил фонарик и пошатнулся. Нет, ничего страшного. Просто запах... Повеяло чем- то до боли родным, беспомощно-маленьким, забытым, преданным, но ещё существующем под этим небом среди крапивы и лопухов. Колыхнулось, забилось внутри у человека и пришлось прислониться плечом к дверному косяку и стоять, дожидаясь, пока отпустит... А не то, как тогда с медведем. Недолго и с ума сойти.
Он понуждает себя сделать ещё несколько шагов. Рука ложится на стальную ручку двери. Удивительно, здесь нет табло и кода, и даже замка нет. Однако, есть другое. Какая-то граница, сила и страшно открыть, страшно увидеть, понять...
Но и уйти уже нельзя. Приходится сделать над собой усилие и потянуть за ручку. Недовольный скрип. Дверь подаётся неохотно, как бы не желая подпускать человека к давно остывшему очагу.
Так и стоят Иван да Марья на пороге разорённой горницы. Перевёрнутый вверх ногами стол, табурет без ножки, разбросанные по полу книги и газеты, битая и целая посуда, какие-то тряпки и прочая рухлядь - вот и всё что остаётся от людей в этом мире. В свой черёд здесь явно похозяйничали мародёры. Разорили хрупкий порядок, обратив нежилое в хаос. Так тому и должно быть, чтобы из хаоса однажды мог сложиться порядок новый.
И вот уже веками отточенный женский взгляд бежит по стенам и потолку, и полу, мгновенно примечая мелкое и большое. Машины руки извлекают из мусора картонную карточку. Губы сдувают пушистую пыль. На молодую женщину с надеждой и мольбой глянули печально-неземные глаза. Богородица. Та самая. И младенец при ней.
В углу у окна обнаруживается сиротливая маленькая полочка, и Маша по наитию пристраивает на неё найденный образок. Поворачивается к Ивану.
- Слушай. Сломай-ка мне веник, - произносит женщина повелительным тоном и мужчина спешит исполнить нехитрую просьбу.
Первым занимает своё законное место стол, затем табурет, и закрывает дверцы старый шкаф, и сложены ровными стопками книги и газеты. Гуляет метла. Разметает место для жизни нового человечьего племени.
Недаром же метлой нарекли через глагол "мести" и навсегда сроднили корнем с существительным "место". Место для жизни, для новой Вселенной.
(Продолжение следует) - здесь!
Иллюстрация - репродукция картины российского художника Виктора Бычкова.
Начало истории - Тут!
2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть, 7 часть,
8 часть, 9 часть,10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть,
14 часть, 15 часть, 16 часть, 17 часть, 18 часть. 19 часть.
20 часть, 21 часть, 22 часть, 23 часть.
Спасибо за внимание, уважаемый читатель!