В школе меня дразнили – поповский сын, оно так и было, мой отец до революции был настоятелем большой церкви, к службам у меня тяги не было, меня, до трепета, интересовала любая техника. От революционного террора отца спасло то, что в большом молельном доме он организовал госпиталь, раненые бойцы революции там лечились, не отказывали и простым людям. Приезжал как-то человек с красным бантом на груди, жал отцу руку, но просил рясу не надевать. Отец давно уже понял политику нового режима, хоть его вера и противилась ей, но спорить не стал, может, мы виной тому были? Пятеро детей, я в середине, больная жена – вот что сдерживало его от проявления своих убеждений. Старший брат в гражданскую воевал за «белых», расстреляли революционные матросы, когда он в плен к ним попал. Второй по старшинству была сестра – медсестра в госпитале «красных», её вместе с ранеными сожгли махновцы. Отец стойко переносил горечь потери детей, матери мы ничего не говорили, берегли больную. Младшие брат и сестра были ещё малыми, участия в той жизни не принимали, если не считать, что перекрестили командира белогвардейского отряда, а когда власть сменилась, то на них донесли, каким-то чудом отцу за это ничего не было, а может, просто не до нас было?!
Однажды отец, теперь уже никакой не священник, а мирской житель небольшой деревни, куда мы перебрались после большого голода в нашем городе, сказал мне, что есть возможность пойти учиться в ремесленное училище. Я с радостью согласился, и уже через неделю, был в том городе, откуда мы уехали. Знакомый отца, директор училища принял по-доброму, сразу спросил, что больше всего меня интересует, о первом я умолчал, а вот о тяге к механизмам заявил сразу. Так я попал в группу, которая училась ремонту паровозов, да, впрочем, и всего, что было с ними связано, в то время много чего работало на пару, даже лес пилили паровые машины. Учёба шла, мне всё нравилось, пока не попал на занятие, которое проводил директор училища, вот где я растопырил свои уши, впитывал каждое слово говорившего как сухая тряпка воду. То, что он говорил, было моей первой страстью! У нас он уроков не вёл, на его занятие меня затащил мой новый товарищ, оказался я на том самом уроке, где он рассказывал о взрывах, об их необходимости при большом строительстве. С тех пор я метался между техникой и подрывными работами, напросился на встречу к директору, спросил, где можно выучиться на минёра, он сразу спросил: «Для чего мне это?». Я ответил, что поражён мощью и полезностью этого занятия. Я не лгал, видел в детстве, как специально приехавшая бригада минёров, тремя взрывами разрушила часть большой скалы, прокладывали железную дорогу. Иногда, после основных занятий он занимался со мной, многому учил, а когда обучение в училище окончилось, посоветовал проситься на Кузбасс, там и техники много и взрывные работы используются, мол, найдёшь себя во всём.
После месяца работы на открытой разработке угля, я починил старый французский паровоз, начальство было готово меня целовать, срывалось выполнение плана, а с этим было строго. В знак благодарности, мне было предложена любая профессия, вплоть до конторской, но я попросил определить меня к взрывникам, удивились тогда все, опасная и трудная работа, но обещавши – выполнили. Приставили к пожилому минёру, говорили, что он ещё до революции уголь динамитом ворочал, клал скопу как нужно, что облегчало транспортировку. Поначалу он с опаской на меня смотрел, а то как? Парню лет всего ничего, а тут динамит, селитра, но потом спорилось у нас с ним дело, я вязал шнуры, сверлил в твёрдой породе шпуры, он закладывал взрывчатку, попутно объясняя, почему нужен определённый угол. Многому он меня научил, поэтому те курсы, что давали мне право работать самостоятельно, я окончил на отлично.
Отслужив службу в армии, с большим удовольствием вернулся к работе, меня там ждали, план вырос, а значит, нужно было больше подрывов, для облегчения работы техники, в работу я ушёл, как говорится, с головой. Переезжая с одной выработки на другую, делал свою работы, посторонних к месту взрыва не допускали, поэтому я позже всех узнал, что началась война. На следующий день вместе с другими был у дверей военкомата, но меня не взяли, оставили на производстве, лишь в конце 1942 года я получил повестку, радовался, как когда-то в детстве рождественским подаркам от отца. В декабре был направлен в специальную школу, особое внимание уделялось подрыву железобетонных укреплений, направленным взрывам и многим другим тонкостям этой работы. Обучение продлилось три месяца, выпускники школы получили звание сержантов и были направлены на фронт, я рвался в Сталинград, но попал южнее, пока доехал до места назначения, узнал, что там Красная армия одержала победу, началось её наступление.
Человеку обученному разрушать, приходилось учиться строить, тут было много нового для меня, но война время на раздумье не давала, учились все. Мосты, переправы, устройства бродов и запруд, а как мы проходы в минных полях проделывали, это же кино снимать надо?! Снимали свои мины, обезвреживали немецкие, большими специалистами они были в их установке, трое из моего взвода погибли при разминировании, их гибель я держал на своей совести, значит, не всему научил, значит, не всё рассказал. Вызов в штаб, гарантировал сложное задание, просто так туда не звали. В штабе толком ничего не объяснили, ограничились лишь: «Приедешь, в хозяйство второго батальона, всё сам увидишь, но задача трудная!». Поди, гадай теперь! Двоих бойцов взял с собой, всегда сподручнее работать с проверенными людьми, тут каждый взгляд жизни стоит, не то, что слово.
Комбат сам вывез меня к реке, здесь, мол, твоё поле боя и указал на старую каменную церковь, которая стояла на нашем берегу.
- Нужно разрушить эту церковь, так, чтобы она завалила глубокое место под берегом. Немцы на двух баржах собираются ценный груз вывезти, нельзя это допустить.
- Допустить нельзя, но церковь рушить не буду! Комбат от удивления чуть не проглотил папиросу.
- Не выполнение приказа в военное время…!
- Я знаю, товарищ майор, приказ выполню, но церковь рушить не буду. По взгляду командира, я понял, что затаил он на меня обиду, что ж дальше видно будет. Осматривая огромный холм с каменными выступами, который река и так подмыла, я уже продумывал, где и сколько заложить зарядов. Излазил его потом, всё должно было получиться.
Всю ночь со своими помощниками готовил заряды, как только рассвело, то получив в помощь бойцов, приступил к их установке. Копать было трудно, земля вперемешку с камнем, да ещё и на валуны натыкались, некоторые приходилось выкапывать, это место было важное, другие обходили. Один раз на нашу работу приезжал посмотреть командир батальона, к нам он не подошёл, может, остерегался большого количества взрывчатки, а может, не хотел встречаться со мной. Как бы там ни было, вечером я доложил ему, что всё готово, было не понятно, слышит ли он меня вообще, лишь выждав минуту, он разрешил подрыв. Всё прошло, так как я и задумал, огромная часть холма съехала в воду, подняв волну, самая глубокая часть реки была перегорожена, вода пошла в низину на том берегу, но это было не страшно, там только на лодке и можно было пройти, баржа сядет крепко, приказ выполнен, церковь цела.
Собираясь отбыть в расположение своего подразделения, получил приказ на обратном пути прибыть в штаб полка, я понял, что произошло, доложил обо мне комбат командованию, готовился к худшему. Войдя в большой саманный дом, здесь был штаб, увидел полковника, который рассматривал карту, доложил, как положено о своём прибытии. Полковник долго на меня смотрел, а потом спросил:
- Крещёный? Я секунду помедлил:
- Так точно.
- Иди, воюй, сержант. Через два дня при наведении переправы попал под немецкие самолёты, осколок бомбы разрезал мне ногу до самой кости, в госпитале ногу спасли, но сгибаться она перестала, отвоевался, одним словом. Полгода преподавал в школе для сапёров, где когда-то учился сам, а когда Красная армия ушла далеко на запад, комиссовали совсем, вернулся к родителям, на шахте мне теперь работы не было.
