Наверное, с конца седьмого класса каждое утро, – всё равно, солнечное или дождливое, хмурое, – для Кати было светлым и радостным. Она лежала с закрытыми глазами, ещё в утреннем полусне, и улыбалась: впереди – целый день счастья, потому что в класс войдёт Денис Ловыгин… Войдёт, и ей снова покажется, что она оторвалась от земли, – даже дух захватывает от этого полёта ввысь: Денис отыскивал её глазами… А потом, уже перед летними каникулами, на перемене Денис взял Катину сумку, под изумлённым взглядом двоечника Димки Привалова, Катиного соседа по парте, собрал её учебники и тетради и перенёс за свою третью парту у окна. Димка бестолково хлопал глазами: Катя Евсеева выручала его на математике… и на русском, и на географии, и на истории, – и вообще, выручала: можно было оставаться абсолютно спокойным на любой контрольной, да и с домашними заданиями не напрягаться. Катька, хоть и отличница, а всё равно – красивая…и не жадина, и не задавака. А Ловыгин исподлобья взглянул на Димку, и Димка понял, что по поводу Катиных вещей не стоит ничего уточнять.
А когда в класс вошла Евгения Максимовна, Денис на секунду опустил глаза, и тут же поднял на классного руководителя отчаянный взгляд: у них в классе не принято было самовольно пересаживаться на другую парту, но – что делать! – если Евгения Максимовна так и не догадалась сама, что Денису необходимо сидеть вместе с Катей!
И Евгения Максимовна незаметно улыбнулась, кивнула головой.
А этим утром Катя собиралась в школу, долго выбирала заколки для волос, потом смотрела в зеркало, трогала пальцами припухшие от слёз веки… и вдруг подумала, что не сможет войти в класс… Не сможет сидеть одна за их третьей партой у окна. Вчера ей было так стыдно, что не могла сдержаться… и часто оглядывалась на последнюю парту, куда пересел Денис. Чувствовала свой жалкий, растерянный взгляд, и всё равно оглядывалась… А он не поднимал от парты глаза.
Катя не знала, что Денис тоже не спал всю ночь, не знала, как он затягивался сигаретой, сдерживался, чтобы не закашлять…и задыхался от горького дыма, и прятал от ополченца Игоря выступившие слёзы: курил впервые в жизни. Не знала о его беспросветном отчаянии – от того, что не сдержался, не пожалел её, Катюшку… их уходящее детство не пожалел. И теперь ему тяжело, и ненавидит он себя за обидные слова, что сказал ей тем первым утром, – после того, что случилось у них, когда на берегу Луганки вечер кружился в падающих листьях. Сказал, – потому что не знал, что теперь со всем этим делать: с её болью и горькими всхлипами, с их стыдом… С их вчерашним детством, – а оно ушло и не оглянулось… Если бы знала это Катя, – побежала бы в школу… Нашла бы его глаза… И он бы понял, что она простила его, – за такие горькие, обидные слова…
А сейчас его слова звучали для неё с безжалостной ясностью… И просто немыслимым казалось, – пойти в школу, увидеть его…
Катюша незаметно прошла в конец огорода, – надо было подождать, пока все пройдут в школу, и улица опустеет. А потом спустилась по тропинке к речке, посидела на берегу. Не плакала, – слёз уже не было, лишь что-то больно давило в груди, и дышать было нечем. Поэтому и пошла в степь, – там много воздуха… Колючего мелкого дождя не замечала.
А Матвей с Анюткой тоже спустились к Луганке. Внимательно осмотрели сухую траву: здесь остались зайчата, когда зайчиха неторопливо и важно упрыгала за кусты тёрна. Сейчас зайчат не было. Анютка горестно посмотрела на Матвея, а он подумал и сказал:
- Я знаю. Листопаднички за эти дни подросли и тоже упрыгали, – наверное, в степь. Пойдём туда, где Луганка поворачивает в Холодную Балку.
У мальчишки промокли ботинки, но он знал, как Анютке хотелось ещё раз увидеть зайчат. И они побежали вдоль берега.
А оттого, что родились в войну… и выросли в войну, – до подготовительного класса! – они хорошо научились отличать от всех других звуков пока ещё отдалённые выстрелы. Матвей замер: теперь выстрелы будут приближаться с каждой минутой, и бежать никуда нельзя, и стоять тоже нельзя, когда идёт перекрестный обстрел… Он взял Анютку за руку:
- Пригнись! И быстро бежим к старому ставку, – там недавно глину брали для стройки, осталась глубокая яма. Спрячемся там, пока стреляют.
Катя тоже расслышала выстрелы. Беспомощно оглянулась: до посёлка далеко. А впереди – ровная степь, и выстрелы всё ближе… И, наверное, она больше никогда не увидит Дениса… И в университет не поступит, – а ей так хотелось стать учительницей начальных классов!
Катя брела к какой-то страшной безвозвратности, а война зловеще хохотала в лицо девчонке, в шальном остервенении куражилась в свисте пуль, грозила миномётным обстрелом… Катя опустилась в мокрую траву за чуть приметным перевалом, легла, прижалась к земле, прикрыла голову руками. Тряслась от холода: под таким упорным дождём незаметно насквозь промокла куртка и брючки…Пахла полынь, и Катя заплакала: совсем недавно они с Денисом на велосипедах ездили за этот перевал, к степной кринице. Денис набирал в ладони самую вкусную в мире воду, протягивал Кате, и она склонялась к его ладоням, и вода чуть слышно пахла полынью… а потом они целовались, и его волосы тоже пахли полынью…
А в яме около старого ставка прижались друг к дружке дошколята, Анютка с Матвеем. На головы им сыпалась глина, они прикрывали глаза и вздрагивали от выстрелов. Анюта негромко спросила:
- Как ты думаешь, – зайчата с зайчихой успели спрятаться? – И вдруг заплакала, – горько, безутешно…
Матвею тоже хотелось плакать, но он из всех сил сдерживал слёзы: ну, вот ещё! Что он, – девчонка, что ли!.. Зайчиха увела зайчат, – там, за Луганкой, ложбинка, где можно укрыться от выстрелов. И ничего здесь не страшно, только холодно, – от промокшей куртки и сырой глины. А папа сейчас на позиции, и крёстный тоже, и вся их шахтёрская смена на позиции. А здесь не страшно, – они с Анюткой успели запрыгнуть в глубокую яму. И он утешал Анютку:
- Зайчиха – она умная. Она увела зайчат, – знаешь ложбинку? Они сейчас там.
Евгения Максимовна вернулась в школу: дома Анютки не было. Сухачёв строго приказал ей спуститься в убежище. Женя закачала головой. Он взял её за плечи:
- Я сейчас – к Матвею домой. Думаю, они там.
- Я с тобой!
- А я сказал – в убежище!
Остановился у двора Синицыных. Калитка закрыта на замок. Директор школы вспомнил: отец Матвея – на позициях под Станицей Луганской, а матери у мальчишки нет, – три года назад погибла от осколочных ранений. Матвей живёт у тётки. Сухачёв заторопился на другой конец посёлка: убедиться бы, что сорванцы там, и отправиться на поиски Катюшки, а заодно – и Дениса… Эти – точно в степи. Здесь так сложилось: всё, что касается любви, – происходит здесь… Вот и Катя с Денисом свою тайну… обиды и надежды отважились доверить тишине осенней степи. А тишина вдруг обратилась выстрелами…
Малышей у тётки не было. Опасения директора подтверждались: скорее всего, убежали к Луганке, – куда ж ещё! Быстро шёл к берегу, и думал о том, что Катюше и Денису надо поскорее встретиться, – чтобы исправить ошибку… А ещё почему-то вспоминал, как в университетском коридоре увидел Анютку, – тогда он ещё не знал, что девчушка эта – Женина дочка… А сейчас слышал её важный и серьёзный голосок:
- Анна Валерьевна!..
Но разве в это можно было поверить…
Сухачёв поднялся от Луганки в степь. Стреляли совсем близко, – он уже рассмотрел миномёт 82-го калибра, видел миномётный расчёт, даже слышал голоса… Шёл всему этому навстречу, перекрестно махал руками над головой, до хрипоты перекрикивал выстрелы, матерился и умолял:
- Да остановитесь же!.. Там дети! Там мои дети! Не стреляйте, мужики!
- …Анна Валерьевна! – чётко расслышал Анюткин голосок. И уже летел в какую-то черноту, и успел увидеть Женю Ярцеву, свою студентку-практикантку…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»