Старенькая бабушка каждый день видела из окна, как пожилая женщина раза по два выходит из подъезда и входит в него. Присмотрелась – и узнала дочь еще одной старушки, что на пятом этаже живет.
Подумала: и чего это она разбегалась? И начала следить. Заметила, в какое время женщина появляется по утрам. Долго ли бывает у матери.
В руках у пожилой дочери – сумки. Вероятно, продукты. А еще – стиральные порошки и разные нужные вещи.
Спросить – неудобно. Потому что старушка с пятого этажа и ее дочь, можно сказать, заклятые враги. Они даже как-то подрались – лет пятнадцать назад.
В те годы жильцы сами прибирались в подъездах и на лестницах. Как-то не сошлись в чем-то. Слово за слово. И дошло до «решительных действий».
С тех пор не здороваются. Не общаются.
И вот смотрит – дочь туда-сюда, туда-сюда – носится. Причем недели три. Чего это она забегала?
Ответа нет, конечно. Откуда узнаешь? И у других соседей не спросить. Потому что за последние лет пять кто-то помер – из стариков, кто-то переехал. Или еще что-нибудь. Не у кого спросить.
И тогда она сама догадалась, в чем дело. Вероятно, та старушка – заболела. Ей ведь тоже под девяносто. Поэтому дочь и забегала.
Прошла еще неделя. И мысль про хворь – что у старушки на пятом этаже - постепенно уступила место другой. Подумалось: вот как чужие-то дети своих родителей престарелых уважают. Не то, что моя. Приходит раз в неделю. Купит молока, хлеба, сыра и сметану. Лекарство принесет. Если попросишь – мяса купит. Заварку.
Купит, доставит, посидит – и нет ее. А у этой – у «вражины» - смотри-ка – дочь каждый день появляется.
А почему так? Я не заслужила внимание дочери, что ли? Одна поднимала. Годы голодные были. Пятидесятые-шестидесятые. Война недавно прошла. Денег не хватало. Декретных отпусков тогда не давали. Родишь – и почти сразу ребеночка в ясли. Тяжело было.
Муж тогда горькую пил. Шатался где-то. Поэтому все на себе тащила, как ишак.
Дочери образование дала, за хорошего человека замуж выдала. Внуков поднять помогла. Ее старшая дочь, можно сказать, выросла у бабушки. Утром – в садик отведешь. Вечером заберешь. Родители в гости приходили. Не более.
А сейчас? Старая стала. Из дома не выйти – сил нет. Да и голова кружится: свалишься еще на лестнице, не дай Бог. Или на улице.
Глаза болят. Телевизор не посмотреть, носок не связать, книжку не почитать. Глаза очень болят! Вот и сидишь, как кикимора.
А дочь придет раз в неделю. Даже чай не попьет. Скажешь, садись, мол, со мной пообедать. Глаза выпучит, руками замашет, тараторит, что дома пообедала. Что наелась. Тогда зачем шла-то? Шла зачем, если с матерью стакан чая выпить не хочет?
Посидит – и уйдет. Ей всегда некогда. И зимой, и летом. Весь год все некогда и некогда. С матерью посидеть ей, видите ли, некогда.
А у «вражины» - посмотри – дочь от матери не вылезает. Несмотря на то, что сама немолодая. Под семьдесят. Почему? Потому что мать любит. Жалеет ее.
А я все одна и одна. Никому не нужна.
Вот так, вырастишь дочь, и не нужна.
Сильно себя накрутила бедная старушка. И жалела себя – очень. Она как брошенная на помойке сиротка. Одинокая, презираемая собственной дочерью – жестокой и хладнокровной, как змея. Понимаете, сердца у нее нет.
Дочь позвонила – про здоровье узнать. Мать холодным ледяным голосом ответила, что «ничего». Что «подохнет» и будет на полу валяться. Никому же не нужна! Кому старуха нужна? Никому не нужна. И отключила телефон.
Приходит встревоженная дочь. Бабушка сидит на диване, смотрит концерт. Там артисты семидесятых годов поют. Запись. И у нее на душе хорошо.
Увидела дочь, бровки нахмурила. Не разговаривает.
Смилостивилась. Решила поведать о своих бедах: «Все одна и одна. Никому не нужна. И тебе тоже не нужна. Ты же вечно пол моешь и стираешь. Тебе пол матери родной дороже. Придешь – чашку чая со мной выпить отказываешься. А у «вражины» дочь постоянно у матери. Я из окна видела. Ходит и ходит. Потому что мать жалеет. Любит ее».
И плачет – остановиться не может.
А дочь ответила, что ей Бога благодарить надо, что с головой и на ногах. А у «вражины» - инсульт. Встать не может. Поэтому дочь у нее. Постоянно. И добавила: «Ты этого хочешь»?
Но пришла новая обида. Что ее, бабушку, дурочкой считают: «Взяла и, как ребенка, отчитала. Будто я ничего не понимаю. А голосом каким? Нетерпимым. Злым каким-то. Высокомерным».
И снова слезки.