"Мам, не приезжай. Я не знаю, почему ты так неисправима. Почему ты никогда меня не любила, мам? Может, потому, что я слишком похожа на отца, который стал по-настоящему счастлив в новой семье, где нет тебя? Знаешь, мам, в этой глуши и, как ты говоришь, тьмутаракани, у меня есть всё: любящий муж, прекрасные дети и тишина, в которой так легко услышать Бога. Ты хмыкаешь, читая эти строки и думаешь: какой там Бог, совсем одичала... Тебе не понять. Тебе не услышать его песен, что звучат мелодией летнего дождя по увитыми лесами сопкам и прыгают через хрустальные ручьи, а осенью берут последние, пронзительные аккорды безумным шелестом опавшей листвы. Тебе не понять, как он бывает ласков и благосклонен в утреннем штиле, как горько плачет, срываясь на нас тайфунами с небес, и как бывает зол в бушующем шторме. Как жаль, что ты никогда не сможешь этого понять.
После твоего последнего приезда Маша стала говорить, что я лишила её детства, что другое дело было бы там, в Москве! Узнаёшь свою работу? Ты подробно объяснила моему мужу, что его занятие в заповеднике - сплошной позор, что от нас всех из-за близости к морю воняет тухлыми водорослями, а отдыхающим, что жили в наших домиках, ты советовала не быть свиньями и выгоняла с их же гамаков. Ах да! Ещё Ванины родители, которые..."
Надя бросила дописывать письмо и поспешила на стук в двери. Это была молодая женщина, которая с мужем и двухлетним малышом снимала у них домик. Вид у неё был потрёпанный.
— Простите, что так рано...
— Ничего, я уже встала.
— У меня ребёнок всю ночь плохо спал и сейчас капризничает. У вас есть что-нибудь от животика? В посёлке нет аптек, а я свою не взяла...
— Вы уверены, что это животик? Давайте я посмотрю его.
Надя зашагала по садовой дорожке.
— А вы разбираетесь, да?
— Я фельдшер.
— О! Повезло нам!
Малыша мучал не животик, а красное горло. Надя дала женщине имеющееся у неё лекарство для обработки, выписала рецепт и посоветовала съездить в аптеку пгт З-но.
Итак... Скоро всех будить. Важный день! Нужно закончить письмо.
"...Ещё Ванины родители, мам, которые до сих пор в осадке от твоих благодарностей за то, что хоть кто-то взял в меня в жёны. Да... Ты умеешь произвести впечатление!
Так что, пожалуйста, не приезжай. Мы тут сами как-нибудь... По-дурацки и нелепо, неправильно, глупо, дико... Проживём. Видишь, я всё таки оказалась нужна! Нет, ты не думай, я не злюсь. Я отпускаю обиды! Хотя... ты ведь даже не осознаёшь за что можно обижаться на тебя. Но я прощаю тебя и всё равно люблю. Твоя дочь Надежда."
Надя запечатала конверт и разбудила домочадцев. Позавтракав и нарядившись, вся семья отправилась в школу на самое первое Машино сентября. У первоклассницы подпрыгивал на голове пушистый белый бант, а трёхлетний Саша ехал у папы на шее и, как маленький разбойник, стрелял во всех воображаемым пистолетом.
— Потише, ковбой, не то слетишь! - смеялся Иван.
Первоклассники уже выстраивались на спортивной площадке перед школой.
— Доброе утро, Антонина Васильевна! - улыбнулась Надя высокой, сильной женщине в белой блузке, - вот, принимайте нашу первоклассницу.
Маша торжественно вручила учительнице букет гладиолусов. Только Надя могла понять, что Антонина волнуется, для остальных же она выглядела подтянутой, уверенной в себе женщиной с крепкой рукой.
— Спасибо, моя хорошая! Вставай вон там! Эээ, Вань...- наклонилась она к Ивану и с полуигривой обидой зашептала, - а где же эдельвейсы? Что, думаешь, только жене хочется такой красоты?
— Прости, Тонь, я ведь редко сейчас сажусь на лошадь. Ещё с весны больше занимаюсь поставками кормов... Но, если хочешь... - пристыженно оправдывался Ваня.
— Да шучу я, Господи!
Антонина подмигнула Наде и зычным голосом обратилась к своим подопечным:
— Тааак, первый класс! Все собрались? Ну, что вы стоите, как... (у неё чуть не вырвалось "как бабки на базаре") как попало! Я же сказала, по линеечке, вот, видите?..
Антонина окунулась в азы воспитания вверенных ей чад.
— Пап! Пап! - крикнула Маша Ивану и показала воображаемые щелчки фотоаппарата.
— Точно! Надо ведь Маруську поснимать, - вспомнил Ваня и достал фотоаппарат.
Вечером того же дня ловили крабов. Ваня нырял, а Надя ждала его в шлюпке и каждый раз беспокоилась, что он пропадает так надолго. Вынырнул позади! Ещё один, самый здоровенный краб, оказался закинутым на дно шлюпки в сеть.
— Вань, хватит, куда нам столько.
— Пожалуй, да.
Берега Оленевки медленно рыжели от заката. Пляжи уже не так забиты палатками, но всё равно посёлок в ближайшие две недели обещал быть людным. Шлюпку подхватывали тихие волны и качали в такт дыханию морей.
— Что-то Матвей давно не приезжал. Я так рада, что вы хоть разговаривать стали.
Ваня хмыкнул.
— Что?
— Не приедет он пока. Он жене подарок из плавания привёз, да такой, что она, не раздумывая, подала на развод.
— ???
— Cuфuлисом Юльку наградил. Теперь лечится.
— Да...
— Смотри, орлы!
Раскинув широкие, метровые крылья, над маленьким полуостровом кружили благородные птицы.
— В детстве я боялся, что они могут унести меня. Люди рассказывали...
— Хорошо, что у них не получилось. - Надя обняла его и приложилась ухом к прохладной, ещё влажной гpyди. - А теперь шиш им. Никому я тебя не отдам.
С зелёных сопок сорвался ветер. Он дунул на чёрных, не безобидных орлов и птицы скрылись за синий горизонт.
Оленевка - заботливая мать с огромными ясными глазами. Как и у Нади, её зрачки меняли цвет. В зимнем холоде они горели синим, а с приходом осени в них поселялся ласковый и тёплый, светло-карий цвет. Да-да, именно тот, что круглый год смотрит на Надю из-под пушистых Ваниных ресниц.
Конец.
Н а ч а л о *** П р е д ы д у щ а я
Дорогие читатели! Если вы также, как и я, полюбили Приморский край, у меня родилась идея для ещё одного рассказа. Во второстепенной роли в нем будет задействован уже взрослый Саша (сын Нади и Вани).
Ссылка на него: Катись к маме (спустя 25 лет)