.-Эту ошибку можно исправить!
Валерий Михайлович остановился. Дверь в кабинете математики была приоткрыта. Семиклассники решали примеры. Евгения Максимовна склонилась над мальчишкой, что-то негромко объяснила. Потом положила ему на голову свою ладонь, чуть пригладила светлые вихры, улыбнулась:
-Хорошо! И ничего сложного, если быть внимательным.
Эту ошибку можно исправить… Сколько лет прошло, как практикантка Евгения Максимовна уверенно поддержала простыми учительскими словами нагловатого девятикласссника?.. Шесть лет. Когда увидел Женю, – Евгению Максимовну, – на августовском педсовете, здесь, в этой школе, где ему предложили быть директором, сначала не поверил своим глазам. Даже усмехнулся про себя:
- Видно, Сухачёв, участь у тебя такая: не только во сне её видеть, а и в каждой женщине, что чем-то похожа на студентку физмата Женю Ярцеву.
И тут они встретились взглядами, – на секунду. Валерий замер: Женя!!! Конечно, она!..
А Евгения Максимовна безразлично отвернулась к окну.
Сухачёв плохо слышал, о чём говорит Серафима Андреевна, начальник Отдела образования. Он смотрел на Женю, и ему очень хотелось снова увидеть её глаза… А она не поворачивалась. Причёска изменилась: теперь её светлые волосы были собраны на затылке совсем по-учительски. А плечики по-прежнему узкие, и прядь волос она легко, почти незаметно, отбрасывает совсем так же, как шесть лет назад…
Сухачёву, как мальчишке, просто не терпелось: скорее бы закончился педсовет! Скорее бы подойти к ней, за руки взять… Рассказать, как искал её, как снится она ему до сих пор…Как несколько раз со своей ротой они подходили к самому посёлку – выбивали отсюда вконец озверевших «айдаровцев», и школу он видел, – мужики ремонтировали повреждённую крышу… И получается, всё это время Женя была здесь, в Ясном Доле…И сумасбродная война неистово кружилась между ними, не давала пересечься их путям…
Обо всём этом ему надо было рассказать Жене… А главное – узнать, почему она тогда уехала от него сюда, в маленький посёлок, уехала так неожиданно, необъяснимо…
А Евгения Максимовна не захотела разговаривать. Всего на пару секунд задержалась на ступеньках, едва взглянула на него, вежливо и холодно пожала плечами:
- Увидела – вспомнила…
Потом он узнал, что у Жени есть дочка. Горько усмехнулся: значит, Ларка тогда правду сказала… Что-то изменилось в Жениной жизни, пока он был на позициях под Зимогорьем, – изменилось так, что она забыла их ласковый берег Луганки, забыла вечереющую сентябрьскую степь… И целую неделю их неземного счастья…
-Уехала с каким-то… Высоким и красивым, – за показным сочувствием Ларка плохо скрывала безжалостную насмешку.
Тогда, под Зимогорьем, выдалось короткое затишье. Валерка ушёл в степь, упал лицом вниз, на пожелтевшую мокрую траву… Теперь он точно знал: не все раны – от пули. Те хоть лечатся… Заживают. А эта боль – навсегда.
Так и вышло: когда он снова истекал кровью под облетевшими терновыми кустами, – семь осколочных ранений… – приподнимался на локте, дотягивался губами до сохранившихся на колючих ветках тёмно-синих, с сизым налётом ягод, вдруг понял, что не так уж сильна эта боль, – по сравнению с той, что он никогда не встретится с Женей…
А её слова: эту ошибку можно исправить – он часто повторял, когда, казалось, у мужиков на позициях не оставалось никакой надежды… Эту ошибку можно исправить! – говорил командир с позывным Скиф, и слышал сдержанно-взволнованный голос практикантки Евгении Ярцевой…
…В один из нечастых приездов в Луганск Валерий оторопел: окна его квартиры на третьем этаже светились. Верил и не верил в счастье… Присел на скамейку, закурил. Не выдержал, отбросил сигарету, вбежал на третий этаж. Дверь открыла Лариса. Старалась улыбаться виновато, а улыбка получалась, как всегда – снисходительно-насмешливая, уверенная:
- Не ждал, вижу. Да не стой на пороге! Ключи от нашей квартиры так и остались лежать у меня в сумочке. Видишь, – пригодились.
Валерий молчал. Снисходительная уверенность вдруг изменила Ларисе. Она расплакалась: сначала явно картинно, а потом испуганно, – от того, что он молчал…
- Валера!.. Ты не представляешь, через что я прошла…
Лариса долго рассказывала, что там, в европейском городе, Богдан стал совсем другим. Не прошло месяца, как он уже не называл её пани Ларыса…Хмуро обращался одним словом: слухай!.. И она слухала, что ей надо ехать у Польщу на заробиткы, – он уси жинкы издять… Грошикы прывозять. А ты сыдыш – начэ у своему Луганську (вон все женщины ездят… Денежки привозят. А ты сидишь, словно в своём Луганске).
В каком-то затрапезном халате – по-видимому, халат этот являлся неоспоримой принадлежностью тутЭшньои (здешней – прим. автора) цивилизации, – потому что луганские мужики ходили в камуфляжных потрёпанных брюках, – Богдан с утра мрачно слонялся по комнате:
- Слухай!.. – Останавливался напротив Ларисы, окидывал её сожалеющим взглядом, ухмылялся: – Звисно, у пэвный спосиб ты грошикив нэ заробыш… Ты на сэбэ у люстерко давно дывылась?.. Але ж там, у Европи, платять нэ лише за кохання…Ты цилком зможеш мыты посуд, – тэбэ визьмуть, там таки кобылы самэ й потрибни. А, може, хтось и… Тоди – подвийна оплата, тож намагатымэшся спивмистыты!(Ясно, определённым способом ты денежек не заработаешь…Ты на себя давно в зеркальце смотрела?.. Но там, в Европе, платят не только за любовь. Ты вполне можешь мыть посуду, – тебя возьмут, там такие кобылы и нужны. А, может, кто-то… Тогда – двойная оплата, поэтому будешь стараться совместить!).
Растерянная пани Ларыса пыталась возразить: она же всё-таки педагогический окончила… Может, в здешнюю школу?
Богдан запахивал халат, презрительно объяснял:
- Слухай!.. Цэ ж тоби нэ у Луганську. Тут москальська мова нэ пидэ.(Слушай! Это же тебе не в Луганске. Тут москальский язык не пройдёт)
Пани Ларыса всё же – тайком от Богдана – побывала в нескольких школах… Вслед слышала:
- Москалив нэ трэба й за мильйон рублив!(Москалей не надо и за миллион рублей)
Призрак посудомойщицы в Польше замаячил вполне конкретно…Пани Ларыса решительно сказала, что уезжает назад, в Луганск… Богдан задумчиво посмотрел на неё, сказал, – не раньше, чем отработаешь потраченные на тебя деньги…
Как ей пришлось – без вещей, как стояла, – выскользнуть из Богдановой съёмной комнаты, как потом добиралась до Луганска, – Лариса рассказывала сквозь рыдания, на плече у Сухачёва.
- Валер!.. Давай попробуем сначала. Нам же было хорошо с тобой, – помнишь?
Валерку передёрнуло: хорошо – это не про то, как им было с Ларисой…Но от слёз у неё покраснел нос, распухли не накрашенные веки… Сухачёв вздохнул: Коломиец перед отъездом продал свою квартиру, – получается, Ларке некуда идти…С родителями у неё полный разлад, да и уехали они давно. И Лариса осталась.
… К весне в школе на Евгению Максимовну стали поглядывать с нескрываемым любопытством. Анжела Анатольевна – сочувственно, с лёгкой завистью: ну, и что, что мужа нет… Зато ребёночек будет! Ирина Юрьевна злорадствовала: ясно, чего Женька заявилась сюда из Луганска!.. А то – куда ж там, красавица! Вот и пусть попробует, – одна, с ребёнком! Думала, в сказку попала!
Таисия Марковна дождалась, когда Женя останется одна в кабинете:
- А Вы не волнуйтесь, Женечка! Я вижу, что Вы всё равно вместе с ним. А он – с Вами. Он где?
Женя чуть слышно ответила:
-Служит…
- Был бы жив, – вздохнула Таисия Марковна. – А только вижу я вас вместе.
В начале лета родилась Анютка. Когда малышку регистрировали, Анжела Анатольевна грустно улыбнулась:
- Я думала, Максимовной запишешь, – по своему отцу. А она у тебя, значит, Анна Валерьевна. Красиво!.. Любишь, значит…
Так и росла Анечка, – прямо в классе, где мама проводила свои любимые уроки математики, а ещё – географии и биологии. Евгения Максимовна присматривалась к девчонкам, незаметно улыбалась: вот чему точно не надо учиться! Женское, материнское начало в девочках сильнее всего. Её двоечницы по математике так заботились о крошечной Анютке, так удивительно умели справляться с малышкой, когда Евгении Максимовне надо было идти на педсовет, что все их ошибки в решении задач оказывались несущественными: их легко можно исправить, ошибки по алгебре и геометрии…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9
Навигация по каналу «Полевые цветы»