15 сентября 1836 года Е.Н.Гончарова сообщит брату: «Вот уже три дня как мы вернулись в город; мы сменили квартиру и живём теперь на Мойке близ нового Конюшенного моста в доме княгини Волконской». Да, 1 сентября Пушкин заключил контракт на наём квартиры в бельэтаже дома С.Г.Волконской (на набережной Мойки, 12). Сейчас этот адрес знаком каждому, интересующемуся творчеством Пушкина, а тогда, наверное, воспринимался просто как очередная квартира. Она состояла из одиннадцати комнат с кухней и всеми необходимыми службами («как то: кухнею и при ней комнатою в подвальном этаже, взойдя на двор направо; конюшнею на шесть стойлов, сеновалом, местом в леднике и на чердаке и сухим для вин погребом, сверх того, две комнаты и прачешную взойдя на двор налево, в подвальном этаже во 2-м проходе» - из договора о найме), сроком на два года, с платой 4300 руб. в год. И никто не знает, что поэту суждено прожить здесь менее полугода…
Дом принадлежал княгине С.Г.Волконской, сестре декабриста, получившей его от матери. Здесь останавливалась десятью годами раньше М.Н.Волконская, когда приезжала хлопотать о поездке вслед за мужем в Сибирь, здесь, у бабки, оставила она маленького сына.
С тех пор, как я узнала об этом совпадении, не перестаю задумываться, было ли оно известно Пушкину. Ведь даже если не принимать всерьёз догадок, что именно Мария Волконская была «потаённой любовью» поэта, невозможно не признать, что судьба её Александра Сергеевича волновала. Вспомним рассказ самой Марии о прощальном вечере у Зинаиды Волконской: «Тут был и Пушкин, наш великий поэт… Во время добровольного изгнания в Сибирь жён декабристов он был полон искреннего восторга; он хотел мне поручить своё ''Послание к узникам'', для передачи сосланным, но я уехала в ту же ночь, и он его передал Александрине Муравьевой». Увы, ответа на мой вопрос нет…
Мы знаем расположение комнат в квартире поэта: сохранился зарисованный В.А.Жуковским после смерти Пушкина план с подробными пояснениями.
В музее поэта воссоздана обстановка последних его месяцев. Наверное, прежде всего для нас важен кабинет Пушкина, где он много работал и где оборвалась его жизнь. Комната проходная (вообще вся квартира – это анфилада комнат, непроходной была лишь комната сестёр Гончаровых). Здесь «друзья» поэта – его книги. На столе – любимая чернильница с арапчонком. Из украшений – картина Н.Г.Чернецова «Дарьяльское ущелье», подаренная поэту в 1832 году (на одном из эскизов к ней есть подпись: «Писано для поэта А. С. Пушкина»), под ней – сабля, подарок И.Ф.Паскевича (о её истории я писала здесь). И портрет Жуковского с дарственной надписью «Победителю ученику…» (подробности здесь).
Несмотря на слова в письме отцу «здесь я ничего не делаю», работает Пушкин много. Интересны свидетельства трудов поэта конца лета – начала осени. Во-первых, он готовит к выходу третий том «Современника», где его собственные произведения занимают более 150 страниц.
После его выхода Е.А.Карамзина расскажет в письме сыну о реакции публики: «Все говорят, что он лучше остальных и должен вернуть популярность Пушкину. Я его ещё не видела, но нам кое-что из него читали — там есть прекрасные вещи от издателя, очень милые Вяземского и неописуемая нелепица Гоголя “Нос”». Пушкин, кстати, эту повесть Гоголя сопроводил «примечанием от редакции»: «Н.В.Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки, но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, весёлого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись». Вероятно, не соглашался Гоголь потому, что годом раньше «Московский наблюдатель» отказался печатать «Нос», найдя повесть «плохой, банальной и тривиальной»
Не всё шло гладко. Не обошлось и без цензурных придирок. Подозрения вызывает стихотворение «Полководец». М.А.Дондуков-Корсаков направляет его в Главное управление цензуры с заявлением, что стихотворение «заключает в себе некоторые мысли... о Барклае де Толли, выраженные в таком виде, что Комитет почёл себя не в праве допустить их к напечатанию без разрешения Высшего Начальства». Трудно сказать, что так смутило «князя Дондука». И.Л.Андроников считал, что пушкинское умолчание о военных заслугах Александра I, Ю.Н.Тынянов - что полемика с официальной историей.
Мне кажется, что заключительные строки стихотворения относятся не только к Барклаю:
О люди! жалкий род, достойный слёз и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведёт в восторг и в умиленье!
Во всяком случае, министр С.С.Уваров крамолы в стихотворении не усмотрел: «Я не нахожу препятствия к позволению напечатать оное в означенном повременном издании». А вот статья «Александр Радищев» была запрещена. В резолюции министра сказано: «Статья по себе недурна, и с некоторыми изменениями могла бы быть пропущена. Между тем нахожу неудобным и совершенно излишним возобновлять память о писателе и книге, совершенно забытых и достойных забвения».
Пушкину пришлось спешно работать над статьей «Джон Теннер» (отзыв на воспоминания человека, прожившего около 30 лет среди индейцев), чтобы успеть закончить её и поместить взамен запрещённой статьи о Радищеве. Успел, но каких трудов это стоило! По воспоминаниям Плетнёва, Пушкин во время этой работы как-то сказал ему: «Плохое наше ремесло, братец. Для всякого человека есть праздник, а для журналиста — никогда».
Во-вторых, в сентябре Пушкин заканчивает окончательную отделку «Капитанской дочки». Первую часть романа он пошлёт цензору П.А.Корсакову, который ещё в 1817 году поместил несколько стихотворений юного поэта в издаваемом им тогда журнале «Северный наблюдатель», вместе с письмом: «Некогда, при первых моих шагах на поприще литературы, Вы подали мне дружескую руку. Ныне осмеливаюсь прибегнуть снова к Вашему снисходительному покровительству. Вы один у нас умели сочетать щекотливую должность цензора с чувством литератора (лучших, не нынешних времен)… Осмеливаясь препроводить на разрешение к Вам первую половину моего романа».
Наверное, очень приятно было Пушкину получить ответ, где Корсаков, вспомнив и о дружбе Пушкина с его покойным братом Николаем, пишет: «Можете посудить, с каким удовольствием получил я вчера поверенное цензуре моей ваше новое произведение! с каким наслаждением я прочёл его! или нет; не просто прочёл, — проглотил его! Нетерпеливо жду последующих глав». Повесть была пропущена почти без правок, Корсаков даже предугадывал (и пытался устранить) малейшие поводы для волнения: «У вас выведена на сцену, хотя и самым приличным образом — великая Екатерина; и потому, прежде возвращения вам оригинала я должен о том доложить моему начальнику, по порядку у нас существующему. Но доклада этого вам опасаться не надо; он необходимая проформа, от которой я отступить не имею права».
Как жаль, что таких цензоров и редакторов Пушкину встречалось очень мало!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
