Как идёт жизнь семьи поэта на Каменном Острове? Сохранились письма сестёр Гончаровых брату. Сохранились письма семьи Карамзиных (так называемая «Тагильская находка»), где о Пушкиных сказано немало. Если судить по этим свидетельствам, можно представить себе достаточно спокойную и безмятежную картину - сёстры пишут о своих успехах: «Мы здесь слывём превосходными наездницами, словом, когда мы проезжаем верхами, со всех сторон и на всех языках, какие только можно себе представить, все восторгаются прекрасными амазонками». Они не ощущают неудобств от траура в семье сестры (ещё раньше Александра Николаевна сообщала: «И вот сестра в трауре; но нас это не коснётся, мы выезжаем с княгиней Вяземской» - можно отметить ещё и внимание друзей Пушкина).
Однако это лишь видимое спокойствие. С одной стороны, снова и снова встаёт вопрос о средствах к существованию. Пушкин занимает и перезанимает, чтобы свести концы с концами. Натали пишет отчаянное письмо брату, то самое, где говорит о необходимости её мужу иметь «свободную голову», чтобы работать. Она просит назначить ей такое же содержание, которое получают её сёстры (пушкинисты И.М.Ободовская и М.А.Дементьев приводят данные: «В 1836 г. Н.Н. получила из гончаровских доходов 1120 руб, тогда как каждая из сестер получала по 4500 руб.»). Я привожу большие цитаты, потому что, мне кажется, они показывают нам истинное лицо жены поэта: «Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, я это делала, но сейчас моё положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного». Рассказав о своём «бедственном положении», она добавит: «Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение; по крайней мере содержание, которое ты мне назначишь, пойдёт на детей, а это уже благородная цель». И отдельно выделю: «Я прошу у тебя этого одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то несмотря на стеснённые обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать».
А «свободная голова» поэту необходима. Он полностью погружён в дела журнала, сохранились многочисленные письма его к друзьям-литераторам (и их к нему), рассказывающие о напряжённейшем поиске новых, достойных произведений. О работе с «Записками» Н.А.Дуровой я писала в прошлый раз. Сейчас хочу остановиться ещё на одном эпизоде. «Участвовать в твоем журнале я рад». Так напишет поэту В.К.Кюхельбекер в письме от 3 августа 1836 года. Значит, и любимого своего Кюхлю, находящегося в далёком Баргузине, хотел Пушкин к работе привлечь! Увы… Подлинник письма сохранился в архиве III Отделения – видимо, письмо было задержано им и, возможно, до Пушкина не дошло.
В письме П.В.Нащокину по возвращении из Москвы Пушкин напишет о «порожнем» экземпляре «Современника»: «Пошли от меня Белинскому… и вели сказать ему, что очень жалею, что с ним не успел увидеться», - выходит, и «неистового Виссариона» хотел заинтересовать.
Очень интересны контакты Пушкина с французскими литераторами. 20 июня П.А.Вяземский писал жене: «На днях был у меня вечер для Жуковского прощальный, он поехал на шесть недель в Дерпт, а для Loeve Veimar встречальный». Встречали барона Франсуа Адольфа Лёве-Веймара, французского литератора, историка и дипломата, приехавшего в Россию с рекомендательными письмами от П.Мериме и А.И.Тургенева (С.Н.Карамзина писала, что «он большой поклонник русских»). Это знакомство Пушкина, тоже бывшего на вечере, очень заинтересовало, 17 июня Лёве-Веймар побывал у него на Каменном Острове. Для него Пушкин перевёл на французский язык одиннадцать русских песен (в том числе так часто упоминаемую им «Не шуми, мати, зеленая дубравушка»), о чём позднее французский литератор вспоминал: «Эту работу Пушкин сделал для меня одного, за несколько месяцев до своей смерти, на даче на Каменном острове... где я провёл много хороших минут». В бумагах Пушкина сохранилось адресованное Лёве-Веймару письмо французского романиста Ж.Жанена, творчеством которого Александр Сергеевич интересовался (в апреле 1830 года он писал В.Ф.Вяземской о его книге: «Это одно из самых замечательных сочинений настоящего времени»). Знакомство было кратковременным, но, видимо, приятным для обоих.
Осенью 1836 года Лёве-Веймар женился на Ольге Голынской, родственнице Н.Н.Пушкиной (их называют кузинами, но на самом деле Ольга была четвероюродной сестрой отца Натали). О гибели Пушкина он узнал уже во Франции и откликнулся на неё статьёй, напечатанной 3 марта 1837 года в «Journal des Debats». Наверное, я ещё вернусь к этой статье (в ней дана высочайшая оценка Пушкина), пока приведу только её первую фразу - «Россия потеряла своего поистине самого знаменитого писателя».
Поскольку Пушкин был ещё в трауре, он мог не посещать придворные праздники и, наверное, был рад больше времени проводить дома, с семьёй. Сохранился язвительный рассказ К.П.Брюллова, записанный его знакомым: «Вскоре после того как я приехал в Петербург, вечером, ко мне пришёл Пушкин и звал к себе ужинать. Я был не в духе, не хотел идти и долго отказывался, но он меня переупрямил и утащил с собой. Дети Пушкина уже спали, он их будил и выносил ко мне поодиночке на руках. Не шло это к нему, было грустно, рисовало передо мною картину натянутого семейного счастья, и я его спросил: “На кой чёрт ты женился?” Он мне отвечал: “Я хотел ехать за границу — меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что мне делать, — и женился”».
Конечно, Пушкин хотел побывать за границей (и Лёве-Веймар писал: «Какою грустью проникался его взор, когда он говорил о Лондоне и в особенности о Париже! С каким жаром он мечтал об удовольствии посещений знаменитых людей, великих ораторов и великих писателей. Это была его мечта!»), однако фразе о «натянутом семейном счастье» я почему-то не очень верю (может быть, сказалось, что «великий Карл» «был не в духе»?)
Это было и время маленьких семейных радостей. В субботу, 27 июня, в Предтеченской церкви на Каменном Острове состоялись крестины новорождённой Наташи Пушкиной, крёстными были М.Ю.Виельгорский и Е.И.Загряжская. Накануне Е.Н.Гончарова писала брату: «В этот же день Таша впервые сойдёт вниз, потому что до сих пор Тётушка не позволяла ей спускаться, хотя она вполне хорошо себя чувствует, из-за страшной сырости в нижних комнатах. Вчера она в первый раз выехала в карете, а Саша и я сопровождали её верхом». Этот же день был и днём рождения А.Н.Гончаровой, так что, видимо, отмечали сразу два события.
6 августа на Островах состоялся бал, открывающий «сезон на водах», на который Пушкин сопровождал жену и своячениц. Сохранились воспоминания Н.М. Колмакова: «Помню, на одном из балов был и Александр Сергеевич Пушкин со своею красавицею-женою… Супруги невольно останавливали взоры всех. Бал кончился. Наталья Николаевна в ожидании экипажа стояла, прислонясь к колонне у входа, а военная молодежь, по преимуществу из кавалергардов, окружала её, рассыпаясь в любезностях. Несколько в стороне, около другой колонны, стоял в задумчивости Александр Сергеевич, не принимая ни малейшего участия в этом разговоре». Кавалергарды… Но имя Дантеса не названо, как-то вообще его никто из Гончаровых в ту пору в письмах не поминает, хотя Софья Карамзина и расскажет брату, что Дантес «забавлял» её «весьма комичными вспышками своих страстных чувств (всё по отношению к прекрасной Натали)».
К причинам трагедии и развитию её, наверное, я ещё вернусь, а пока мне очень хочется верить, что больше было таких прогулок, как эта, изображённая художником И.Захаровым:
Хорошо известно, что Пушкины не особенно стремились в это время бывать в многолюдном обществе. Александр Карамзин в письмах брату описывает свои попытки наведаться к ним.
В Натальин день (26 августа) Александр и Владимир Карамзины с приятелем Аркадием Россетом отправились «в увеселительную прогулку к Пушкиным на дачу», однако те ехали на именины к Н.К.Загряжской, и друзья «приехали только для того, чтобы посмотреть туалеты этих дам и посадить их в экипаж». «На третий день» после этого друзья предприняли новую попытку. «Приехали: “Наталья Николаевна приказали извиниться, оне нездоровы и не могут принять”. Гневные восклицания и проклятия вырвались из ваших мужских грудей. Мы послали к чёрту всех женщин, живущих на островах и хворающих не ко времени, и воротились домой, смущённые ещё более, чем в первый раз. Вот чем ограничились пока что наши визиты. Если бы не это столь услужливое заболевание, Пушкины приехали бы в Царское и провели бы там вчерашний и позавчерашний день».
Не приехали Пушкины на именины самого Александра Карамзина 30 августа. Не было ли нездоровье Натали тактическим ходом? Ведь в этот же день отмечал именины наследник цесаревич Александр Николаевич, Пушкины были приглашены в Елагин дворец, но в камер-фурьерском журнале против фамилии Пушкиных помета: «Не было».
День рождения Натали (27 августа), видимо, отмечался в семейном кругу. Сохранился счёт: 26 августа куплено три бутылки шампанского марки «Креман» и «Лафит» на сумму 32 рубля.
2 сентября Пушкин с женой и свояченицами смотрел в Александринском театре «Ревизора». Вернувшись, они обнаружили дома упорно дожидавшихся их братьев Карамзиных, но расчёт тех на приятный вечер не оправдался: «Поелику оне в карете спали, то пришли совершенно заспанные. Александрин не вышла к нам, а прямо пошла лечь; Пушкин сказал 2 слова и пошел лечь, 2 другие вышли к нам, зевая, и стали просить, чтобы мы уехали, потому что им хочется спать, но мы объявили, что заставим их с нами просидеть столько же, сколько мы сидели без них. В самом деле мы просидели более часа. Пушкина не могла вынести так долго, и, после отвергнутых просьб о нашем отъезде, она ушла первая. Но Гончариха высидела все 1 1/4 часов, но чуть не заснула на диване».
Мелкие и, казалось бы, ничтожные подробности… Но почему же они так интересны нам (по крайней мере, мне)? Может быть, потому, что так недолго продлятся эти тихие вечера, сохранится этот семейный уют?
Я не нашла никаких сведений, кто автор этой картины (буду рада, если кто-нибудь из читателей сообщит мне), но решила всё же поместить её - очень редко изображали такую гармонию:
Вероятно, Пушкин снова собирался уехать осенью. В конце июля, передавая брату Дмитрию просьбу поэта «прислать ему писчей бумаги разных сортов», Александрина напишет: «Не задержи с отправкой, потому что, мне кажется, он скоро уедет в деревню», - но потом тщательно зачеркнёт эти строки. Почему? В начале августа, вспомнив, видимо, советы брата уехать, Натали напишет ему: «Что касается советов, что ты мне даёшь, то ещё в прошлом году у моего мужа было такое намерение, но он не мог его осуществить, так как не смог получить отпуск».
Уже в октябре Пушкин напишет отцу, который в ту пору жил в Москве. Рассказав о доме («Вы спрашиваете у меня новостей о Натали и о детворе. Слава Богу, все здоровы»), он вспомнит о брате и зяте, требующих от него денег, и пояснит: «Я не в состоянии содержать всех: я сам в очень расстроенных обстоятельствах, обременён многочисленной семьёй, содержу её своим трудом и не смею заглядывать в будущее». И горько подведёт итог: «Я рассчитывал побывать в Михайловском — и не мог. Это расстроит мои дела по меньшей мере ещё на год. В деревне я бы много работал; здесь я ничего не делаю, а только исхожу жёлчью».
А года у него в запасе уже не будет…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь