Мужики пробирались к запасному выходу на поверхность. Сомнений не было: там, наверху, серьёзно повреждена электроподстанция, поэтому нечего было и думать, что подъёмная клеть работает в обычном режиме. Когда в забое стало абсолютно темно, – светили только лампочки на шахтёрских касках, – даже какое-то облегчение почувствовали: так бывает в тягостном ожидании беды… А случилась беда – ну, и… с ней! Зато уже не ждёшь её, беду-то… И вообще: хуже некуда, чего ждать-то!
Сотников ушёл вперёд. Ещё до наступления темноты Сергей расслышал отдалённый грохот – вроде со стороны новой лавы, что так и не открылась. Поднимемся, – надо Харютину сказать, – решил Сергей.
А сейчас Серёгино сердце сжималось от неясного предчувствия: даром не грохотало… И, скорее всего, наступившая темнота – не единственная беда… а та, что одна не ходит, а ведёт за собой ещё одну.
А мужики громко переговаривались, смеялись, – будто вознаграждали себя за долгое молчание: ну, понятно, – не спустится клеть, раз повреждена электроподстанция… Так сами выберемся! Под Славяносербском, на позиции, хуже бывало, – когда под перекрестным огнём…
- Петро!.. Ты ж, как котяра, в темноте видишь. А дай-ка я за тобой пристроюсь, – двоюродный брат Петра Игнатьева, Василий Ефимов, сдерживал улыбку. – Тебе ж не привыкать – в темноте-то шарахаться. Помнишь, как Гальку свою на спуске к Донцу выслеживал? Ночушка была, мужики, – тьма тьмущая… без луны. А Петру – либо приснилось, что Галька его на берег к Мишке Винокурову бегает… А, скорее всего, Любка Линникова нагадала ему: как ты, Петя, уходишь в третью, тут Гальке твоей свидание выпадает, – на берегу. А Гальке Любка тоже нагадала: брешет, Галя, что в третью работает… Ты, Галя, к Донцу спустись… Увидишь, как Петро твой с Анюткой Дорожкиной работает – в третью-то… Так и выглядывали Петро с Галькой из кустов у Донца… А потом рассмотрели друг дружку, – Васька даже зажмурился, тихо застонал, – таакое, мужики, свидание у них там случилось!.. Как впервые! И ни при чём там Мишка с Анюткой, – сбрехала Любка, Ванга хренова!
Петро беззлобно ткнул брата кулаком между плечами. Вздохнул:
- Галька козу из деревни, от матери, привезла. Говорит, – шахтёрам полезно, Петя, козье молоко. Будешь пить перед сменой. А оно – истинный чёрт рогатый, а не коза: наставит рога, да так и норовит сзади подойти… Обиженный я на неё сильно, на Марту Галькину. Неделю плевался: не буду её молоко пить, я привык к тому, что в пакетах!.. А с Галькой моей спорить!.. Подоила свою Мартусю, налила в чашку, шваркнула передо мной, глазами сверкнула: пей, сказала! Зажмурился я, нос зажал… – Петро мечтательно прикрыл глаза: – А в чашке, мужики, не молоко, – нектар! И сладкое, и чуть-чуть горечь улавливается, – как, бывает, ромашку разотрёшь в пальцах… Я бы сейчас – чашечку-другую…
- И с Галькой – к Донцу, – серьёзно продолжил за брата Василий.
Сотников тоже вспоминал, – глаза Маринкины. Ясно, тревожится за сорванца своего: решил Санька, что вырос для войны… А ещё отчаяние неясное колыхалось в Маринкином взгляде, – будто сказать что-то хотела…
И вспоминал Серёга… Весной было. Калитку ветер с петель сорвал. Шахтёры в тот день с позиций возвращались. И ещё со степи заметил Серёга, что болтается калитка: дом-то издалека видишь… когда месяц под миномётным обстрелом был… Рассмотрел Сергей: Тёмка выбежал, инструменты на траве разложил, – калитку ремонтировать. А Санька Маринкин на велике мимо ехал, остановился. Пока дошёл Серёга со степи, калитка на месте была. Услышал, как Санька сказал Артёму:
- Ты молодец, – что сам догадался.
Тёмка шмыгнул носом:
- Так ты ж помог.
- Ну, помог, – согласился Санька. – Да ты и сам молодец.
- Мы с отцом уже ремонтировали её. Я ещё в тот раз научился.
Санька вздохнул:
- Твой отец всё умеет. Не то, что мой: откуда только руки растут. Не знает, каким концом молотка гвозди вбивать.
Тёмка серьёзно заметил:
- А ты ж вот умеешь! У кого учился?
- Не у него – точно. Я сам по себе… Таким уродился, значит…
И сейчас – только сейчас!.. В этой шахтной темноте Серёгу вдруг озарило… Тёмкины глаза… и Санькины, – да они ж одинаковые!.. У Тёмки и у Саньки… У Саньки и у Тёмки – одинаковые глаза!..
Серёгины опасения оправдались: впереди – завал. Обрушилась порода, повредила кровлю в этом месте… И пока разбрасывали – вручную – глыбы, у Сергея стучало в висках: скорее бы… подняться!!! Отыскать Саньку, в глаза посмотреть… Рядом с Тёмкой поставить, прижать к себе… обоих.
И неизменную, такую жалкую растерянность в Маринкиных глазах – все эти годы! – вспоминал… И – спокойно-уверенные, насмешливые слова Виталика:
- Марина беременна. От меня. Она любит меня. Ты же понимаешь: мужик всегда безошибочно знает… если его женщина любит…
Ну, как – после такой презрительно-насмешливой, спокойной Виталиковой уверенности – могло возникнуть сомнение..! У него, тогдашнего двадцатидвухлетнего Серёги Сотникова, у которого и с девчонкой-то – по-серьёзному! – всё впервые случилось…
А когда, случалось, почему-то тянуло его к этому хулиганистому мальчишке, – не задумывался, просто какая-то светлая радость была в сердце… И тогда, у калитки, отмахнулся: ну, показалось, что похожи мальчишки глазами… Отмахнулся, а сердце сжалось в сладкой тревоге… Да разве ж до сердца было, если с позиций – в забой… И снова – под Станицу Луганскую…
Только бы скорее выбраться на-гора! В школу бы побежать, к Марине. Спросить… Не спросить, а просто сказать: сын…
… За девчоночьими косичками Марина Павловна не заметила, что из убежища исчезла Варя Харютина. Обеспокоенно оглядывалась, потом заметалась между ребятами. Дима Бережной догадался:
- Варьку ищете? Вышла она. Тут телефон тупит по страшному, – связи нет. – Дима секунду подумал, решился: – Она с Санькой побежала разговаривать.
Марина поднялась в школьный двор. Варя нетерпеливо набирала номер – снова и снова… прижимала к уху телефон, прикрывала глаза… И снова отчаянно набирала Санькин номер. Марина Павловна не почувствовала боли – успела обхватить Варьку руками, прикрыть её, когда уже падали вместе на заросший травой школьный двор… ВСУ работали по посёлку перекрёстным огнём.
… До полуночи… далеко? – Марина ненадолго пришла в себя. – Смена… скоро поднимется?
Учительница литературы и Варюшка Харютина лежали на маленьком диванчике в школьном медпункте. Над ними склонилась Таня Сотникова – в дни, когда случался обстрел, родители старались дежурить в школе, помогали педагогам спускать ребят в убежище. Они с учительницей физкультуры перенесли сюда Варю и Марину Павловну. Простынка давно промокла от крови... И телефон не работал, – связи второй день не было. В учительской Татьяна отыскала чей-то забытый – с весны, видно, – шарфик. Перебинтовала Маринину грудь… и живот. Десять… одиннадцать!.. Двенадцать, тринадцать осколочных ранений… Перевела дыхание: с Варей полегче… кажется… И тут же закрыла дрожащей ладонью глаза: у Варюшки на виске – глубокая чёрная рана…
Из убежища прибежала школьная медсестра, Ксюшка Иванушкина, девчушка совсем, – недавняя выпускница. Стала осматривать учительницу, отшатнулась, заплакала:
- Как она жить будет… с этим!..
Марина нашла Танину руку:
- Ты скажи ему… Серёжке… Сергею скажи… про сына. Не суди его… Сергея. Так сложилось у нас с ним. Про Саню скажи ему…
Так и не сказала Таня Сергею про Саньку. Не потому, что боялась той давней… несбывшейся Серёжкиной любви. Если боялась, – то лишь того, как они, отец с сыном, справятся сейчас с этим трудным известием…
… Санька угрюмо молчал. Ни за что не соглашался уходить с позиций под Славяносербском. Когда Сергей напомнил ему про школу, поднял глаза:
- Я за маму…и Варьку…
Заплакал – впервые за эти дни. По-мальчишески всхлипывал, вытирал слёзы рукавом.
Вечером Иван Данилович, пожилой ополченец из Луганска, обеспокоенно посоветовал Сергею:
- Машина в Терновский едет. – Кивнул на мальчишку: – Ты б Сергеевича своего всё ж отправил бы домой.
Серёга замер: Сергеевича?.. А Данилыч откуда знает… про Сергеевича?..
Данилыч улыбнулся:
- Да как не догадаться! Глаза ж твои, Сотников. Уж ты постарался!..
Санька хмуро поправил Данилыча:
- Витальевич я.
Сергей прижал к себе Саню:
- Нет, Сань. Данилыч прав: Сергеевич ты.
Санька горько, недоверчиво усмехнулся:
- Это… как?
Сергей вздохнул:
- А в двух словах, сын, не скажешь. Домой вот поедем, – расскажу.
Дома Татьяна покормила мальчишек, уложила их в Тёмкиной комнате. Постояла на пороге, посмотрела на Тёмку и Саню… Вздохнула: как же сказать Сергею про сына…
А Сергей достал сигареты, но так и не закурил. Прижался лбом к оконному стеклу. Подбирал слова, как объяснить Тане про Саньку… рассказать о том, что он понял ещё там, в шахте… Между полднем и полночью. Таня подошла к Сергею, виновато взглянула, положила ему на плечи ладони:
- Серёженька!.. Я сказать тебе должна…
А Серёга тоже смотрел виновато:
- Сначала – я…
Саню – Александра Сергеевича Сотникова – приняли в седьмой класс Луганского кадетского корпуса. Война не окончена, и израненным, усталым берегам Луганки и Северского Донца нужны защитники. А Таня знала, что весной у них с Сергеем родится дочка. Сестра двум братьям. Девчонка, – к окончанию войны?..
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Навигация по каналу «Полевые цветы»