Галина Ицкович рассказывает о городе детства и ранней поэтики Эдны Сент-Винсент Миллей.
На двадцатую неделю вялотекущего карантина мы погрузили в машину что подвернулось под руку: смесь летнего и зимнего, телескоп, корзинку для грибов, собачий корм и самое собаку, — и поехали на северо-восток. Строго говоря, мы стартовали не из Нью-Йорка, а из окрестностей городка в Катскилльских горах, где летом неплохо удается скрываться от нью-йоркской духоты, но ведь дело не только в прохладе. Океан! Океан манил. По направлению к побережью, прочь от отрогов Аппалачей, из летних колоний «Борщевого Пояса», заложенного здесь лет сто назад еврейскими эмигрантами, любителями российской дачной традиции.
Выехали на рассвете, по полупустым дорогам за час домчались до Коннектикута. Мимо Стэмфорда и Дэнбери, мимо Бриджпорта и Милфорда, сначала по неспешным «местным», где слева облицованные серым камнем «под готику» поместья с привольными лужайками, а справа стена деревьев; потом по быстрым, но безликим магистралям. По дороге еще заехали в Сэнди-Хук, почтить память погибших там детей. Сэнди-Хук — это тихая лесная дорога, любовно приколоченные звездочки и флажки из жести на почтовых ящиках у дороги и более новые, бросающиеся в глаза плакаты «Love Succeeds» («Любовь побеждает»). Грустно — потому что пока не побеждает…
Объехали более крупный Хартфорд. Здесь пока еще можно наткнуться кое-где на индейские названия, вроде многобуквенного Нугатука, но уже начинают превалировать городки с британскими названиями: Уотербери, Бристоль, Каннингтон, Манчестер и, всеобъемлюще, Нью-Британ. При переезде границы штатов не меняется ничего, разве что ассортимент в магазинах на заправках сменяет символику на кепках и холщовых сумочках с нью-йоркской на коннектикутскую, с коннектикутской на массачусетскую. Ильф и Петров, задумав ознакомиться с «одноэтажной Америкой», доехали до Олбани и повернули налево — потому что, если повернуть направо, начинается совсем уж бессобытийное побережье Атлантики. Ну что ж, нам именно направо, туда, где лиственные непроходимые леса в шестидесяти милях от побережья неохотно пропускают к воде сосны, расступаются перед ними на песчаных косах. Получается такая атлантическая Прибалтика.
Налюбовавшись на приморские курорты ушедшей эпохи Киттери, Кеннебанк и Огункит, к ночи подъехали к Кэмдену. Ну чем тебе так приглянулся Кэмден? Я задумалась, действительно, чем, и тут вспомнила: Миллей! Вот зачем мы ехали сюда. Это город ее детства и отрочества, город ее ранней поэтики.
Я впервые услышала стихи Миллей на уроке разговорного английского в 1992-м. Неформальные эти уроки проводились волонтерами в крохотной «школе» при ООН, и не спрашивайте, как туда затесалась я. Четверостишие о свече было первым запомненным наизусть стихотворением на английском. По удивительному совпадению, в будущем именно за его перевод я получила свой первый литературный гонорар.
Луиз, одна из наших учительниц, объявила как-то, что вместо урока у нас будет прогулка по Гринвич-Виллиджу — и какое счастье, что была эта прогулка! Многие из этих домов, кафешек, крохотных парков и знаковых местечек Виллиджа давно уже перестали существовать. Так я впервые увидела дом, в котором Миллей провела два замечательных года, 1923 и 1924. Я навсегда полюбила нелепый узенький домишко под номером семьдесят пять с половиной, откуда семь минут ходьбы до легендарного театра, «Провинстаун Плейерс», где Эдна поставила две свои пьесы и сыграла в полудюжине, и еще ближе — до любимого ею подпольного кабачка «Чамлис», где в двадцатых собирались все сколько-нибудь стоящие литераторы и актеры. И театр на Макдугал, и кабачoк были конюшнями конца восемнадцатого — начала девятнадцатого векa. Этих конюшен тоже почти не найдешь, а еще в девяностых они попадались на каждом шагу и в Виллидже, и в Челси. Короче говоря, я навсегда полюбила ЭСВМ. Во всяком случае, раннюю ЭСВМ.
Мотель выбрали на полдороге между Кэмденом и Роклендом, с учетом того, что с нами собака. Но вообще-то по Мэну хорошо путешествовать с псом. Собаки везде: на пляжах, без поводков, до девяти утра и с пяти вечера (самый веселый — Гуч Бич в Кеннебанке), в кафе-мороженицах для собак и в многочисленных pet-friendly гостиницах. И правильно, без собак человеку лицом к лицу с природой сложно.
Кэмден — городок непростой. Кроме очаровательной бухты (осмотр займет от силы пять минут, разве что вы помешаны на шхунах), здесь есть свой собственный оперный театр, а значит, и театралы, и вообще — культурная жизнь. Здесь выросла Эдна. Такова традиция, что выпускная церемония проводится в самом престижном зале города. Выпускной Миллей состоялся как раз в Кэмденском оперном театре. Мы подходим к афише и вдруг понимаем, что числа на ней сегодняшние и завтрашние. Театр работает! Бродвей замер еще в марте и не скоро откроется, а потому театральная афиша кажется поистине магическим окном в доковидный мир. Эх, знать бы заранее, оставили бы свободный вечерок для театра…
Горa Битти высится за коваными воротами в конце центральной улицы, здесь сестры Миллей, по воспоминаниям младшей, Нормы, любили собирать цветы. Во времена Миллей никакого забора, конечно же, не было, беги себе с холма до самой воды. Кэмденцы уверяют, что это чуть не единственное такое место на побережье, где горы спускаются прямо в океан.
Счастливой нет другой такой —
Лицом в траву!
Я ста цветов коснусь рукой
И не сорву.
Обрыв и облака — гляжу,
И тих мой взгляд.
Здесь бриз баюкает траву
Вперед, назад.
Когда ж огни из городка
Прорежут тьму,
Свой отыщу средь них — и вниз,
Вниз по холму!
(«Afternoon on A Hill»)
Вот он, этот «холм», с которого виден и городок, и гавань. Я стою на Битти, и ветер, прохладный даже в разгар лета, ласкает мои побледневшие от масочного режима щеки.
Валуны, травы, кустарники и хвойные огромные деревья приглашают пройти по тропкам. Всего шаг в сторону от тропы, и видишь нескончаемые, как сианьские армии, ряды грибов. Держим себя в руках! — нет, в основном виднеются грузди. Не солить же грузди в мотеле! Но, уже спустившись, у самого подножья встречаем молодого, насколько можно судить под маской, азиата:
— Вы собираете грибы?! Вот, это вам!
Он протягивает целую кепку лисичек:
— Берите, я не удержался и собрал. Я повар, хорошо знаю эти грибы. Тут их не собирают, а зря, они очень дорогие.
Случайная эта встреча почему-то наполняет меня дурашливой радостью. Грибы горят оранжевыми огоньками, освещая тропинку. Под горой — прекрасный парк и библиотека, где находится часть архива Миллей, но с шапкой грибов в библиотеку не пойдешь. Хотя совсем не факт, что грибы сохранятся до возвращения домой. В них больше поэзии, чем во всех библиотеках Новой Англии. В конце концов, мы ищем ощущений, а не фактов, ну ее, эту библиотеку, которая, скорее всего, закрыта. Проходим мимо. А на противоположной стороне, ближе к причалу, парк, и там я вижу… Эдну! Ошибки быть не может, это она. Она стоит в кустах, недалеко от скамейки, готовая то ли присесть на нее, то ли сбежать вниз к воде с бронзовой копной безумных волос. Она была маленькой и изящной, карьера пианистки не состоялась именно из-за маленьких рук… Я сажусь у ее ног, хотя бы посидеть рядышком.
В трех минутах езды от бронзовой Эдны — «Уайтхолл Инн», гостиница, где Норма подрабатывала официанткой, благодаря ее протекции на концерте самодеятельности Миллей впервые прочитала вслух «Ренессанс». Белая усадьба на холме, три длинные горы и лес. Совсем как в знаменитой поэме, по существу, оплатившей ее образование в престижном Вассаре (точнее, услышавшая то самое авторское исполнение Кэролайн Дoу собрала средства для того, чтобы Миллей могла поступить в Вассар).
Еще три минуты по дороге на Белфаст (вот она, Ирландия, куда эмигрировала-то!) и Линкольнвилль, и мы сворачиваем в тихий тупик под названием Миллей-роуд. Наверное, они жили и тут. За семьей Миллей не угонишься: выставив папу Генри, Кора, отважная эмансипированная мать трех дочек, переезжала из города в город, объездив все окрестности и сменив десяток адресов. История, то есть доступные туристу веб-сайты, сохранила только информацию о домике на берегу реки Мегантикук, что тоже, впрочем, неважно, потому что его снесли давным-давно, но мы все равно проходим и по Вашингтон-стрит. Проникаться тут особо нечем, разве что двухфасадным масонским храмом, нынче гостиницей.
Продолжение следует...
