– Николай Максимович, вы уже немного рассказали о «музее» Академии, но хотелось бы еще продолжить об этом.
Ведь музей действительно начал прирастать различными артефактами только благодаря доверию к вашей личности, потому что люди вам доверяют и это факт. Мало того, насколько я знаю, вы и сами стали дарителем этого музея – за свои деньги купили очень много ценных вещей и передали их туда.
И это очень важно, как мне кажется люди должны об этом знать. Музей без доверия не может работать с обществом и с людьми, потому что музей должен вызывать доверие у людей, они должны понимать, что здесь место, где можно хранить, куда можно передавать дорогие для себя памятные вещи, артефакты.
– Ну вот, например, еще такой факт. Михаил Николаевич Барышников... Это до меня было, задолго до меня, купил на аукционе два рисунка Зинаиды Серебряковой и прислал в Академию. Знаете, она очень много рисовала балет. Он прислал эти рисунки в родную школу, посчитал, что это должно висеть там. Супруга Вацлава Нижинского благодаря Фурцевой, прислала балетные туфли и полностью костюм Вацлава Нижинского к «Видению Розы».
К слову, вот этот костюм, это, конечно, настоящий мир искусства, потому что вы видите настоящий цвет. Дело в том, что современные интерпретаторы очень часто делают из этого какое-то малевание, а мир искусства был тем и ценен, что это был настоящий расцвет китча, это сочетание несочетаемого, а вместе с тем безумно красивое. Представить себе, что темно-сиреневый, фиолетовый, такие агрессивные цвета можно соединить с розовым, с очень откровенными цветами – и это получается красиво. Ну, это мог только Бакст сделать.
Родственники Брониславы Нижинской все сделали, чтобы рисунки Вацлава Нижинского, которые он когда-то своей сестре и подарил, тоже оказались в школе. У нас очень много таких удивительных вещей.
Эти все вещи связаны с теми людьми, которые действительно тут выросли, состоялись как личности. Всю жизнь они мечтали об этой улице Зодчего Росси, театральной улице.
Недаром мемуары Тамары Платоновны Карсавиной так и называются «Театральная улица», потому что для них всегда эта улица была самой главной.
Несмотря на то, что Семенова с Улановой основную часть жизни прожили в Москве, они все время говорили «Мы – ленинградки». Я с ними спорил. Ну, естественно с Галиной Сергеевной нет, а с Мариной Тимофеевной очень часто. Говорил: ну, какая вы ленинградка, вы 70 с лишним лет живете в Москве, о чем вы?
И когда я попал на Росси, я понял, о чем она говорила. Она выросла на этой улице. Она там училась, жила. Когда она выпустилась и стала балериной, репетиционная база Мариинского театра тогда находилась там же и они оставались в этом же здании. Они целыми днями проводили в нем. Для них эта улица была тем Ленинградом и Петербургом, о котором они мечтали.
Я очень хочу, чтобы вся школа была музеем. Я как могу завешиваю всю школу портретами, картинами, всеми ликами, связанными с этим учебным заведением, чтобы дети смотрели, хотя бы, может быть, примелькается им эта фотография. Они будут знать, что вот это Лавровский, а это Голейзовский. Хотя Мариуса Петипа они могут отличить, а вот всех остальных нет, к сожалению.
Я это говорю с горечью, потому что новое поколение... Не потому что оно плохое, просто мир усваивания информации изменился. Очень сильно изменился. Это я вам говорю уже как педагог, и я точно могу сказать, что ни один современный человек не помнит, не знает и не будет знать ничего в том объеме, в котором это знало даже наше поколение, хотя мы уже были отравлены не компьютерами. Но уже и у нас были электронные считалки, игрушки, а нынешнее вообще... Они запоминают короткие фразы. Они не могут усвоить большие тесты. У них по-другому работает голова.
Почему я это говорю, потому что я очень часто, делая замечания, понимаю, что мне надо сказать фразу короче, чтобы меня поняли, чтобы меня услышали. Это очень тяжело.
