В предыдущей статье я писала о бедах и неприятностях, с которыми Пушкин столкнулся в конце 1835 – начале 1836 г.г. Что ещё нужно упомянуть, говоря об этом времени?
31 декабря 1835 года поэт отправляет А.Х.Бенкендорфу очередное прошение: «Осмеливаюсь беспокоить Ваше сиятельство покорнейшею просьбою. Я желал бы в следующем, 1836 году издать четыре тома статей чисто литературных (как-то повестей, стихотворений etc.), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности, наподобие английских трёхмесячных Reviews [обозрений]. Отказавшись от участия во всех наших журналах, я лишился и своих доходов. Издание таковой Review доставило бы мне вновь независимость, а вместе и способ продолжать труды, мною начатые. Это было бы для меня новым благодеянием государя».
10 января после разговора с императором Бенкендорф оставляет на письме Пушкина резолюцию: «Государь позволил через Цензуры, о чем уведомить Уварова», 14 января об этом извещается Министерство народного просвещения, около 15 января ставится в известность сам Пушкин: царь дал согласие на издание ежеквартального литературного сборника, который поэт и все окружающие называют журналом.
Это было началом знаменитого «Современника», к участию в котором Пушкин стремился привлечь лучших писателей своего времени: П.А.Вяземского, Н.В.Гоголя, Д.В.Давыдова, В.А.Жуковского, публикует подборку из двадцати четырёх «Стихотворений, присланных из Германии» с подписью Ф. Т. (Ф.И.Тютчева). И, конечно, печатает собственные произведения.
Увы, журнал не имел читательского успеха (русской публике ещё только предстояло привыкнуть к новому типу литературных журналов), имел всего 600 подписчиков и доход от него не покрывал ни типографских расходов, ни гонораров сотрудников. При жизни Пушкина вышли четыре номера журнала, а его судьба после гибели поэта, думаю, известна всем.
Практически одновременно с разрешением журнала Пушкин сталкивается с неприятностью. В сентябре 1835 года в журнале «Московский наблюдатель» была опубликована его сатирическая ода, которой он сам дал подзаголовок «Подражание латинскому», «На выздоровление Лукулла». Особую пикантность ситуации придаёт, что сатира была направлена против того самого министра просвещения С.С.Уварова (автора знаменитой фразы: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего Монарха, совершалось в соединённом духе Православия, Самодержавия и народности»), на которого, как отметил в своём дневнике А.В. Никитенко, он был «очень сердит за то, что тот подвергнул его сочинения общей цензуре», и который сейчас должен был выдать предписание «о разрешении камер-юнкеру титулярному советнику Александру Пушкину издать в 1836 г. четыре тома статей».
Предписание было оглашено в Санкт-Петербургском цензурном комитете 21 января, а за несколько дней до того Уваров через Бенкендорфа пожаловался царю на Пушкина, и это сразу же привлекло пристальное внимание к оде. Никитенко запишет: «Враги Уварова читают пьесу с восхищением, но большинство образованной публики недовольно своим поэтом». А.А.Краевский напишет М.П. Погодину: «По-моему, это — большая неосторожность. На Пушкина смотреть нечего: он сорви-голова!»
Что же произошло и почему кто-то радовался, а кто-то осуждал поэта (А.М.Языков, к примеру, писал: «Стихи плохи... Уваров всё-таки лучше всех своих предшественников; он сделал и делает много хорошего и совсем не заслуживает, чтобы в него бросали из-за угла грязью. Впрочем, это наш либерализм, наша свобода тиснения»)?
Поводом к написанию «оды» послужило скандальное происшествие, о котором знали практически все. Уваров по жене был родственником одного из самых богатых людей того времени - Д. Н. Шереметева (ну не могу не добавить в скобках, что того самого Дмитрия Шереметева, который был сыном графа и знаменитой Прасковьи Ковалёвой-Жемчуговой). Когда Шереметев тяжело заболел, Уваров, бывший его единственным наследником, уже начал опечатывать своей личной печатью его имущество. И вдруг – незадача! – Шереметев выздоровел. Что поведение Уварова, мягко говоря, неэтично, было ясно всем.
В стихотворении Пушкин, обращаясь к «богачу младому», рассказывает:
А между тем наследник твой,
Как ворон к мертвечине падкий,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Уже скупой его сургуч
Пятнал замки твоей конторы;
И мнил загресть он злата горы
В пыли бумажных куч.
В сатире есть и прямые намёки на «деятельность» Уварова: на ранней стадии карьеры он спекулировал казёнными дровами, которые выдавались для зимнего отопления помещений университета, и это даст повод поэту описать мечты наследника:
Теперь мне честность — трын-трава!
Жену обсчитывать не буду,
И воровать уже забуду
Казённые дрова!
Пушкин закончит оду обращением к «воскресшему»:
Пора! Введи в свои чертоги
Жену красавицу — и боги
Ваш брак благословят(что, кстати, Шереметев в скором времени и сделал).
Рассказывают об объяснении Пушкина с Бенкендорфом по этому поводу. Когда Бенкендорф спросил, на кого написано стихотворение, Пушкин ответил: «На вас» — и, видя недоумение графа, прибавил: «Вы не верите? Отчего же другой уверен, что это на него?». Поэту сделали выговор и предложили дать свои объяснения министру.
Сохранился черновик письма поэта с объяснением (что было написано в окончательном письме и было ли оно вообще, сказать невозможно). Поэт признаёт: «Сатирическая часть направлена против гнусной жадности наследника, который во время болезни своего родственника приказывает уже наложить печати на имущество, которого он жаждет. Признаюсь, что подобный анекдот получил огласку и что я воспользовался поэтическим выражением, проскользнувшим на этот счёт», - однако же пишет: «В образе низкого скупца, пройдохи, ворующего казённые дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т. д.— публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. Тем хуже для публики… Я прошу только, чтобы мне доказали, что я его назвал, — какая черта моей оды может быть к нему применена, или же, что я намекал». Совершенно естественно, что назвать кого-либо – значило признать справедливость обличения. Ничего и никого названо не было, но ещё одного врага Пушкин получил.
Интересно, что обижен на Уварова был не только Пушкин. Французский подданный, профессор Казанского университета Альфонс Жобар, боровшийся с министром из-за вопиющих злоупотреблений (Уваров даже пытался, хоть и безуспешно, объявить его сумасшедшим),перевёл пушкинскую сатиру на французский язык и послал Уварову с сообщением, что решил «познакомить Европу с этим необыкновенным произведением», копию перевода он распространил в публике. (Д.В.Давыдов писал Пушкину: «Читая письмо, я хохотал, как дурак. Этот Жобар – злая бестия, ловко доклевавший журавля, подбитого соколом»), однако Пушкин, и так перенесший много неприятностей, просил перевод не печатать.
Были, конечно, в это время у Пушкина и приятные встречи. «Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь», - когда-то написал он. Так и теперь. На одной из суббот у Жуковского он знакомится с молодым поэтом А.В.Кольцовым, приехавшим из Воронежа. А.А.Краевский вспоминал: «Памятником этих вечеров осталась картина, изображающая большую часть посетителей, между которыми изображен и Кольцов, приглашённый Жуковским. Тут познакомился он с Пушкиным, взявшим тетрадь его стихов для “Современника”».
А 18 января, тоже у Жуковского, Гоголь впервые читает свою новую комедию «Ревизор». Присутствовавший на чтении Е.Ф.Розен вспоминал: Пушкин был так увлечён «Ревизором», что «во всё время чтения катался от смеха».
А больше всего сил даёт, видимо, то, о чём поэт писал П.В.Нащокину: «Моё семейство умножается, растёт, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно; ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
