Возвращение в Комарово, словно в детство. Разбежался и с невысокой горки в реку. С головой по саму макушку.
Это раньше все горки были высокие, а теперь время, словно разгладило утюгом все вершины, которые тогда казались недосягаемы.
Для меня Репино, Комарово, Сестрорецк, Парголово и прочий загородный пунктир железнодорожных станций - всегда с самого бесштанного детства было, есть и наверное, будет бесплатным приложением к Ленинграду. Всегда одинаковое, еле различимое в деталях.
К пригороду, как правило, прилагалось: небольшое озеро в обрамлении осоки, камышей, утки, высокие корабельные сосны и Финский залив с чайками.
К Питеру пристегивалась заодно и Эстония, которая тут рядом с Финляндией всегда были с Ленинградской областью по соседству. В Ко́хтла-Я́рве мы с родителями отоваривались в эстонских магазинах товарами.
До сих пор помню вкусный фруктовый мармелад в тюбике, теплые шерстяные свитера и красную шапочку с кисточкой. А еще - пиим. Мама моя еще во времена своей молодости работала в Эстонии на шахте. И перевезла в свою взрослую жизнь и мою питерскую юность эстонские слова: хэтайга, пиим, курат – до свидания, молоко, черт!
Пиим было, помнится, очень вкусным и натуральным.
Словом, все это Репино, Парголово, Комарово – моя детская площадка с песочницей. С щучьим прищуром, лосями, болотом, кувшинками, крупнозернистым песочком и первой влюбленностью, которую ее мама просто увела за руку, чтобы мне не повадно было. Комарово - просто было, а я играл там в детство.
А потом, потом я надолго расстался с Комарово, просто уехал на электричке, как человек Рассеянный с остановкой в Дибунах или Балагом.
Балагое, Балагое…
Но внезапно вспомнил о нем, словно прозрел, с помощью того же Игоря, но Скляра, который радостно распевал свой хит «На недельку до второго я уеду в Комарово…». Кажется, в самой середине 80-х!
И вот недавно я вновь очутился в Комарово, которое меня не узнало, и я его не узнал.
Покуда я колобродил, Комарово стало образцовым котеджным поселком со всеми вытекающими.
Потом оказалось, что к хэтайге, пииму и курату добавилось чухонское слово Келломяки. В детстве ничего подобного не было, я был мал и глуп, или лучше так: я был не настолько взрослым и умным, чтобы задумываться над этим.
Всю историю превращения из Келломяк в Комарово и обратно можно прочитать во многочисленных энциклопедиях. Мне нравится версия:
До появления железной дороги эта местность была совершенно незаселённой. Её называли тогда «Хирвисуо», что означает «Лосиное болото», расположенное рядом. Поблизости был холм, где между
сосен подвесили колокол, звон которого созывал рабочих к обеду. Строители прозвали это место «Колокольной горкой», по-фински — «Келломяки».
Все верно. Лосей в моем детстве было едва ли не столько же, как коров. Выходили они из зарослей также внезапно и так же сразу куда-то исчезали, что я никак не успевал испугаться. Добрый взгляд лося был исполнен почти христианского смирения. Это взгляд не зверя, а мамки. Матери природы.
И про колокол все верно. Только вместо церковного в Репино-Комарово звенели сосны.
Сосны – прямые, как верстовые столбы. И гордые, словно выражение «задирать нос» применимо именно к соснам. Таких горделивых и я бы даже сказал надменных сосен нет, кажется, нигде.
Их кроны, особливо когда сиверко с Финского залива налетает внезапно, как ушкуйник, звенят гулко и сочно. Но, конечно, это еще надо услышать, но это все мелочи.
А еще у Комарово появился дачный писательский поселок, до которого я тогда еще просто не дорос. И в этом поселке, правда, через железную дорогу и наискосок – «будка» Ахматовой.
Небольшой выцветший от дождей и все же оставшийся зеленым от сосен, домик, где почила в бозе русская поэзия. А сама хозяйка «будки» переселилась в 1966 году на одноименное кладбище.
Теперь там черный крест и ее горделивый профиль, каменная камея. Как жрица, служит на могилке Анны Андреевны, женщина в черном. Сметает веником с могильных плит, словно время, песок и гасит отгоревшие в маленьком черном чугунном ковчеге поминальные свечи. На все предложения помочь ей деньгами отвечает вежливым отказом. Она – жрица славного имени, очень скромная женщина, ставшая тенью…
А потом из-за поворота выглядывает голубой клинышек неба или воды. И - это уже «Щучье озеро», где все, как в детстве: озеро, камыши, кувшинки, щучья морда из синего омута, запах сосен и тихий, но явный звон.
Это окликает меня мое далекое ленинградское детство.
И я снова с радостным воплем бегу к отцу с брызжущим яркими плавниками и красками большим окунем, трепещущем на крючке.
Я поймал окуня. Я снова в Комарово.
На недельку до второго…