От дурной политики ухожу в лирику. Слушайте.
Год где-то в районе 2010-го. Аляска, Ном. Уходим в Чукотское море. Только гравика, все, как всегда. Не все. В первый же день, за едой в кают-компании, почувствовал чей-то взгляд. Откуда? Потом еще один удар, и я его поймал. Окно, куда отдают грязную посуду. Доел, принес тарелки. Из этого окна на меня смотрела Шер (Cher). Иствикская ведьма. Вылитая она. Но не актриса, и не режиссер. Посудомойка, она же уборщица. Лет сорок. Так когда-то, в молодости, на меня смотрела моя жена.
Почему? Как я это заслужил? Мужик под шестьдесят. Не Бельмондо, и, тем более, не Ален Делон. Просто печенег. В моих старых статьях есть три моих фотографии: в молодости, в среднем возрасте, и в старости. Что там хорошего?
Мало того. Я понадобился еще одной молоденькой девушке. Украинка, из Харькова. Чернявая и красивая. От посудомойки отличалась тем, что почти всегда ходила в алой шелковой блузке, и с золотой цепочкой на шее. Инна ее звали. Первую почему-то забыл. Пусть будет Шер, так даже лучше. Но я сначала про Инну.
Мои вахты всегда ночные, с полдвенадцатого ночи. Поесть надо. Все – в холодильнике, иногда там уже ничего. Нет проблем. Полез в известную мне тумбочку, там Дошираки. Заварил два, только еще сливочного масла добавил и перца. Нормально. Сижу, ем. И вдруг – голосок:
- Да что же вы едите? Подождите! Сейчас я вам чего-нибудь вкусненького приготовлю!
- Девочка, а вы знаете, что сразу после материнского молока я узнал вкус Доширака?
(А вы что, хотите мне сказать, что манная каша не то же самое, что и Доширак? Да я вас!)
Еще чего, готовить. Тебе уже спать давно пора. Вставать ведь ей, может, часов в пять. Поболтали мило, наговорил я ей кучу комплиментов, и отправил спать. Потом еще встречались, именно в это время. А больше она на моей дороге не стояла. Только однажды. Шел я в сауну, а там, на двери, какое-то объявление. Сзади меня – стиралка. Стою, читаю, и вдруг удар в спину. Взгляд, даже больно. Обернулся – Инна. В той же блузке, в руках какие-то женские тряпочки. Смотрит на меня. Потом опустила глаза, и убежала к стиральной машине. А я пошел в баню. Раскрутил регулятор аж до конца, залез на верний полОк, и вызвал образ своей жены. Рассказывать про женщин мне было не нужно, ведь я ничего плохого не сделал. Я говорил про другое. Про то, что снова не смог завершить свой жизненный круг. Потому что, когда мы там шли, были уже сумерки, низкие тучи и дождь. Осень на Аляске. И я во второй раз ничего не увидел.
А про Инну – все. Прощай, девочка!
Потом, дома, я понял все. Жизненный круг. Еще в первой своей статье я обещал вам написать об этом. Но не буду, боюсь. После того круга моя жизнь резко посыпалась, и я не хочу, чтобы посыпалось и в литературе тоже. Это будет моя последняя в жизни статья. Если успею.
Мой личный Бог был со мной и тогда, на завершении этого круга. И он, в качестве подарка, дал мне возможность греховной любви. Даже двух сразу. А я, который отбил уже атаку дивизии малагасийских девушек, сказал ему потом, уже дома:
- Господи! Да ладно, я уж как-нибудь так.
О женщинах на корабле. Вы совершенно неправы, если считаете, что они там постоянно с кем-нибудь спят. Вообще никогда такого не видел. Мы с ними друзья, как и со всеми на корабле, там без дружбы никак. Встретимся через пару рейсов, естественно, обнимемся. Это то же самое, как пожать лапу давнему знакомому: привет! А ты немного постарел!
Нет, одно я видел еще до того. Подруга моей Шер на этом, последнем корабле, которая отличалась от остальных огромной грудью. Я ее видел раньше. И ее тогда прибрал к себе капитан. Я бы на ее месте не стал даже разговаривать с человеком, который считает тельняшку исподним, но вот так получилось. Подчиненная она.
Шотландия, Абердин. Мы задержались на корабле, и насчет выпить идем уже в сумерках. Из-за угла – капитан и она. Из кабака идут. И он ее по дороге откровенно лапает. Увидел нас, убрал руку. Сделали вид, что ничего не заметили, и спросили, где нам выпить. Получили координаты, и пошли дальше. Да, это тот самый пивбар, где я помогал шотландской девушке таскать тяжеленные телеги с мусором. А она отбивалась так, словно я хотел ее изнасиловать. Потом сдалась, и я ей помог. Помните?
И снова – Шер. Среди обеда подходит ко мне, наклоняется и спрашивает, когда она может убрать мою каюту. Вся кают-кампания бросает ложки, и смотрит на нас. Да когда хотите! Желательно побыстрей, мне ведь после вахты спать надо.
У нее в Мурманске есть муж, но вот так случилось. Пришла, а я карты в “пауке” перекладываю.
- Вы играйте, играйте, а я подожду!
Нет. Предложить ей присесть, потом поговорить. Зачем?
- Вы настоящий интеллигент!
Звучит примерно так же, как: я вас люблю.
Пропал. Ухожу. Уборки минут на десять, прихожу через двадцать. Знаю, что будет ждать сколько-то, но ведь у нее еще каюты. Ушла. Дышу не ровно, потом успокаиваюсь. И так весь рейс. Иду в курилку по ее стороне, и слышу частый звук ее каблучков. Словно бежит за мной. В другой раз. Бельишко чистое принес, но койку еще не перестелил. Лень.
- Можно я вам перестелю?
- Ну что Вы, Шер! У Вас ведь и так много работы.
Эти постоянные глаза из окна. И глаза тех, кто за нами наблюдает. Но ни от кого ни единого слова, и естественно, никакой похабщины. Все свои, все друзья.
Конец рейса, выходим с вещами на борт, ждем катер. Шер хватает меня за руку и прижимается ко мне. Подруге: снимай! Моя фотография есть в Мурманске. Ну, хоть это.
Мы в Номе. Ждем самолет. Закатили в какую-то столовую. Она увидела меня, и подвинулась. Не хочу или не могу? Ушел в тот кабачок, где я квасил пару дней назад. Там встретил знакомого американца, я им тогда рассказал за жизненный круг, и они поняли мой дурной английский. Хлопает меня по плечу, и руками изображает круг. Выпили. Потом пришел начальник рейса, мелкий, заросший черной бородой, и очень умный еврей. Ему тоже скучно показалось в столовой. Выпили втроем. Поесть там тоже давали.
…..
Какого хрена? Нам бы лететь или в Англию, или в Исландию, оттуда - домой. Нас протащили через пол-Аляски, через Канаду и почти через все Штаты. Хьюстон, штат Техас. Жара неимоверная. А у Шер с собой была переодевашка. Красиво ей в летнем. Сделал ей комплимент, поулыбались. А я уже весь мокрый. Америка Америкой, но кондишен в аэропорту не включен. Почему? Впрочем, я не буду сильно ругать Хьюстон. Ведь там, в дьюти-фри, я купил прекрасные кожаные перчатки для жены и дочек. Напрягся, и вспомнил их руки. В размер попал.
Тридцать градусов, а я в верблюжьем свитере. Под ним тельняшка. Сниму свитер, а меня за тельняшку посадят? Хрен их знает. Иду пить пиво. Хочу выйти на улицу, там хоть попить с сигаретой. Официантка рявкает мне что-то типа: лакай здесь! Сажусь, лакаю, и много. Ох уж эти правила жизни! Кстати, и в Европе то же самое. Потом напишу. Лично у меня правило единственное: если ты никому не мешаешь, делай, что хочешь.
…..
Москва. Возле аэропорта прощаемся. Им – в Мурманск. Жму мужикам руки, потом подхожу к ней. Она обнимает меня так крепко, как только может обнять любящая женщина. Больше не увидимся. Прощай, Шер!
Ухожу. Что-то мне дурно после этого, надо еще покурить. Лучше бы выпить, но нету. Подхожу к курилке, а там – Морозов. Ну, который у Петросяна был. Улыбаюсь, а он боится. Сейчас начнет приставать, автограф выпрашивать. А мне не до него. Покурил, сказал ему: удачи вам! Выдохнул, и пошел в сторону азропорта. Домой.
