Григорий торопился в Говоруху: сам не заметил, как задержался. И почему-то сейчас особенно не хотелось уходить из дома. Не мог оторваться от Любашиных вареников с вишней… А в груди разливалось тепло… Не сводил с Любаши благодарных и виноватых глаз. Люба краснела от Гришкиного взгляда, незаметно поправляла на груди домашнюю выгоревшую блузку, а пуговицы без конца расстёгивались… Гришка удивлялся: когда ж она успела, – вон в огороде снова целая бельевая верёвка полотенец, крошечных Анюткиных платьиц, трусиков, панамочек, носочков… А на столе в расписной глиняной миске – свекрухин подарок! – дымятся в вишнёвом соку полумесяцы вареников. Одной рукой Любаша держит на руках Анютку, ласково приговаривает: помощница ты моя, доченька, маленькая… Другой – достаёт шумовкой из кипящей воды готовые вареники. А ещё… Когда-то Гришка слышал от мужиков, – кажется, Юрка Кравчук разочарованно рассказывал:
- Если девчонкой беременна, – всё, мужики, забудьте, что жена была красивой… Дочка половину красоты забирает. Проверено!
Анютке – год, и она красавица: Гришка до сих пор и не знал, что у него такие красивые глаза, – пока, будто в зеркало, не взглянул в дочкины… Волосы тоже его, папины, – тёмно-русые… А вьются крупными колечками, – как у Любаши. Любаша что-то там ещё про ушки говорит, – что как у папы… про пяточки, про бровки и про форму ноготочков Анюткиных, – во всём видит его, Гришкино… Дочка – красавица, соглашался Григорий. А в эту встречу вдруг застеснялся по-мальчишески, даже чуть оробел… Получалось, Анютка не только не забрала мамину красоту, а рождением своим добавила в Любашины глаза густой синевы… И волосы Любины слегка потемнели, и грудь, почти незаметная, налилась, как осенние яблочки. Стройные ножки мелькали от плиты к столу, и Гришка жарко вспыхивал – от своего бесстыдства прошедшей ночью…
Как не хотелось уходить от Любаши с Анютой…
В соседнем дворе Остаповых заметил Катерину, замедлил шаги. Катя с мальчишками жила сейчас у матери: в их с Сергеем доме на другом конце Замостья совсем безнадёжно повреждена крыша, – ещё прошлой осенью каратели работали по Славяносербску и сёлам тяжёлой артиллерией, а Серёга, котяра мартовский, что-то не спешит с позиций проведать дом и жену с сыновьями… Отец Катин погиб зимой под Станицей Луганской, – кому ж крышу-то ремонтировать… К матери перешла с мальчишками.
Катя раскладывала по вымытым бутылям красивые крепкие помидоры, веточки укропа, вишнёвые и смородиновые листья, ядрёный красный перец – куда ж без него! Ни один донбасский рецепт помидоров на зиму не обходится без чеснока и жгучего перца. И у Григория вдруг счастливо отлегло от сердца, – как и от того, что вернулись в луганскую степь журавли: значит, весна никуда не делась… Значит, не такая уж хозяйка здесь – всемогущая, взбалмошная гражданская война, раз ничего не могла поделать с приходом весны… И красивые Катины помидоры просто и счастливо уверяли: значит, будет и зима, – и тут не властна война что-то изменить в привычном течении жизни…
Мальчишки деловито помогали Катерине, – особенно старший, Гришка: поспешно брал из материных рук ведро с колодезной водой, чуть стеснительно и заботливо поглядывал, как круглый живот приподнимает над коленями лёгкое платье.
Катя не видела Григория, а он слышал: она – совсем как его Любаша маленькой Анютке! – что-то ласковое говорила своим мальчишкам.
Гришка вздохнул:
-Ох, Катюша! Что-то не так шло у нас с тобой… С нашей юности и до самой войны… А война, – видишь, как всё проясняет: сейчас я точно знаю, что хочу сказать тебе спасибо,– за то,что сложилось вот так, и у меня есть Любаша и Анютка… И я очень хочу, чтобы ты Серёгу своего рассмотрела, – третьего же родишь ему, вижу, скоро…
Катя подняла глаза от бутылей, замерла:
- Гриша!
Заторопилась, – вытирала руки беленьким полотенечком, шла к нему за калитку. В глазах – тревога и… обида скрытая:
- Как там… как ополченец мой, – воюет?..
Ох, Катерина… Наделали мы с тобой дел, – до войны-то…
А вслух сказал – успокоил Катюшу:
- А чего ж, – воюет. Как все. Жив-здоров.
Катя усмехнулась:
- Не торопится домой… Слышно, – у вас там, на позициях, не только ополченцы… И ополченки горячие воюют…
Гришка секунду помолчал. Серьёзно ответил:
- И ополченки, Катя, воюют. – Приобнял за плечи: – Ты береги себя. Мальчишек береги.
Катюша доверчиво взглянула в Гришкины глаза, в горьком стыде беспомощно призналась:
- Соскучилась я, Гриш, по Серёжке… Ты скажи ему там… И ребята скучают, каждый день вспоминают. Только и разговоров, как на Донец, на рыбалку, с отцом поедут…
-Скажу, Катя.
…А сила – да, немеряная в луганской степи. Налетит, бывало, июльский ветер, иссушит её – до последней предрассветной росинки… А едва упадут дождевые капли, задышит ласковая Луганка мятной свежестью, – и тут же торжествующе поднимет зеленовато-жёлтые зонтики молочай, затрепещут радостно листья донника, всколыхнётся горьковатым запахом сизоватая полынь в мелких жёлтых шариках-соцветиях – и нет под небом ничего сильнее этой луганской нежности…
С утра почувствовала Катерина, как потянуло поясницу… Пробовала картошку прополоть, надеялась: расхожусь потихоньку, – пройдёт. А тянуло всё сильнее и упорнее. Заглянула в спальню к мальчишкам, прикрыла разметавшихся во сне Гришку с Васильком. Решилась всё же к Любаше сходить. Лишний раз стыдилась в медпункте бывать, но понимала: тянущая боль ничего не даст сделать ни в доме, ни в огороде… И не ехать же в Славяносербск – под перекрёстным миномётным обстрелом. До родов ещё больше месяца, – видно, так что-то.
Семилетний Гришка проснулся, сладко потянулся. Прислушался: в доме тишина. Выглянул в окно – бабуля в самом конце огорода картошку полет. Толкнул малого:
- На рыбалку пойдёшь? Я вчера удочку сделал, – попробуем?
Василёк вскочил в радостной готовности:
- А мама разрешила, Гриш?
Гришка улыбнулся:
- Мамы нет. А мы – быстро. Увидишь, – она обрадуется, если мы хоть пару карасей поймаем. Помнишь, папа ловил. – Гришка вздохнул: – Мама невесёлая отчего-то. Вот мы и обрадуем её.
Шли по заросшему подорожником берегу ставка (прим. автора: так в Луганске называют небольшой пруд). Василёк отстал: под листьями лопуха заметил лягушат, засмотрелся. А Гришка уже спустился к самой воде… Чуть споткнулся о прибрежный камень, не удержался, упал… И в ту же секунду услышал оглушительный взрыв, успел испугаться за малого…
Василёк от страха забился под лопух, сидел там с притихшими лягушатами… Ждал, что сейчас брат прибежит к нему. И тогда уже будет совсем не страшно: Гришка – он смелый и сильный, как папа. В наступившей, такой тихой-тихой после взрыва тишине негромко позвал:
-Гришка!..
И сам не понял, почему вдруг отчаянно закричал:
- Гриишка!
Смотрел, как растекается по траве лужа крови, – уже целый маленький ставок… А Гришка лежал в этой луже… Василёк приподнялся, ждал, что Гришка вот-вот встанет… или хотя бы шевельнётся. А потом сбежал на берег. Присел рядом с братом, осторожно тронул за плечо:
- Гришка!..
Изумлённо посмотрел на свою окровавленную ладошку, на Гришкину голову… Безутешно плакал и повторял: Гришка!..
И чтобы уж чаша до самых краёв наполнилась горечью, в эту самую минуту распорядилась взбалмошная самозванка война, что нежданной хозяйкой явилась сюда ещё прошлым летом… Мало ей показалось этой лужи мальчишеской крови, – распорядилась так, что упал в колючие низкие заросли тёрна под Станицей Луганской Серёга Степанов. Чтобы себе в угоду одной кровью – отца и сына – полить этим утром луганскую землю…
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»
