Найти тему
Шестакова Галина • Писатель

Взрослая в пятнадцать. Натка и Рыцарь

— Хорошо все, говорю! — Вадим почти кричал в трубку. — Операция прошла хо-ро-шо! Полина, ты ревешь, что ли?

— Реву!

— А вот не реви! А давай-ка, собирайся потихоньку. Как только можно будет, приедешь.

— Конечно, приеду! — Полина шмыгала носом и смеялась одновременно. — Еще как приеду!

— Ну вот и хорошо. На квартире вчера работы начали, стены ставить. Марья рабочим три недели дала на все про все.

— Ого! Так ведь…

— Успеют, — Вадим усмехнулся. — Марья умеет мотивировать.

— Удивительные девочки. — восхищенно сказала Полина. — Поразительные!

— Ладно, давай без превосходных степеней. Сегодня с Марьей встречаюсь, на квартиру поедем с ней, посмотреть, как и что. Кстати, я план сделал. Камин будет — нереальный!

— Это как?

— А не будет камина! Будет угол, отгороженный невысоким бордюром из дикого камня и засыпанный песком. И на этом песке, сложенный из камней очаг. По сути, получится костер. Можно будет валяться на песочке и жарить мясо на костре, там я еще водопадик сочинил, зелень поставить, вообще, уголок природы будет.

— Шикарно! Ты — гений!

— Ну, не без этого… А еще я придумал, поставим в гостиной дискотечное оборудование, хороший звук, большую панель плазменную, чтобы караоке орать. Или просто вечеринки проводить. А еще сочинилась хорошая сауна, с комнаткой отдыха, огромной ванной два на три метра, овальной, со стеклянной стенкой и сауна двухместная. И спортзальчик.

— Ну ва-а-аще! А места-то им хватит? А денег?

— Ну, ты даешь! Конечно, хватит! И того и другого. Все, давай, прощаться будем.

Машка сидела напротив Вадима, уставшая, с потемневшими глазами, грустная и растерянная.

— Понимаешь, она уже пять дней никак проснуться не может, — сказала она дрогнувшим голосом.

— А доктор что говорит? — Валим нахмурился, глубоко затянулся. Они сидели в кафе. Перед ними стояли чашки с остывшим кофе.

— Говорит, что все в норме. Сердце работает хорошо, — Машка пожала плечами. — Говорит, что швы рубцуются хорошо. Что вообще все хорошо! Только в сознание не приходит!

— Ну ведь операция сложная была. Ты чего раньше времени раскисаешь, Марья?

— Да не раскисаю я. Устала просто. И так хочется, чтоб она проснулась уже!

— И мне хочется. Вы как, кстати, устроились там?

— Да нормально. Тесновато, но нормально. Зато рядом. Доктор сказал, через недельку ее в палату перевезут. И можно будет с ней сидеть.

— Ну вот видишь! Все хорошо! И проснется Наташка скоро. И квартиру сделаете. И все вообще хорошо будет!

— Я знаю. Не сомневаюсь даже.

— Вот и молодец! Слушай, Марья, давай-ка я тебя выгуляю! Сходим, погуляем, воздухом подышишь. В кино сходим! Потом посидим, поедим где-то. Роллы любишь?

— Люблю, — Машка слабо улыбнулась.

— Вот и отлично! Ну, идем?

— Идем.

Они медленно шагали вдоль набережной. День был чудесный — яркое зимнее солнце выбивало из снега бриллиантовые брызги. Морозец был мягким, нежным. Небо разливалось над городом бесконечно-голубым полотнищем.

Они шли и курили, выдыхая блинные струйки дыма.

— Маш… — начал Вадим — Можно откровенно?

— А как иначе-то? — Машка от мороза повеселела, пропали синяки под глазами, щеки румянились яблочно-розовым. — Ты, наверное, про Наташу?

— Ну да… понимаешь, странно все это, конечно…

— Ничего странного! В Натку невозможно не влюбиться! Это же… Это же ангел! Так что ничего необычного.

— Ну как… Я же ее и не видел… Только кукла… И переписка…

— Господи, Рыцарь! Ну вот от тебя я таких терзаний точно не ожидала! Ты же этот… Как его… Рыцарь! Тамплиер! Неформал! Художник, черт возьми! Ну?

— Да знаю я, Марья, знаю. Просто странно так.

— Ничего странного! Вы — идеальная пара. Точно говорю тебе. Так что Наташка проснется и все наладится. Глядишь, и свадьбу сыграем. В новой квартире!

Вадим засмеялся.

— Ох, и фантазия у тебя! Давай, у Наташи спросим, когда проснется.

— Проснется! — Машка тряхнула волосами. — Иначе…

— А вот иначе не будет! — строго сказал Вадим.

— Рыцарь… Ты вообще знаешь, что ты просто обалденный мужик?

— Ну, догадываюсь, — Вадим хохотнул. — Слушай, Марья, руки у тебя красивые такие!

— Тему меняешь? — хмыкнула Машка. — Молодец. Только знаешь, в крови огни у меня, по локоть. Прости уж за банальность.

— Марья. Ты это брось. Винить себя не надо ни в чем. И нет на твоих руках крови. И на Ликиных. И на Наташиных. Понимаешь? Вы просто работали. Вы воевали. Ну, как тебе объяснить?! Ну ты же не дура, в конце концов?

— Не замечена была, вроде.

— Ну! Так какого ты черта тогда?

— Рыцарь, ты нервничаешь?!

— Конечно! А как тут не нервничать! Вы, блин, тащите за собой свое прошлое, как хвост. Зачем? Ты посмотри на себя! На Лику. На Наташу. Вы же до того чистые, на самом деле, что просто слов нет! Такое ощущение, что в грязь упадете и не запачкаетесь! Ведь ничего к вам не прилипло — ни смерть, ни кровь, ни грязь! И души ваши чистые и светлые остались! И сами вы, как цветочки, нежные, хрупкие, вас так и хочется защитить!

— Ну, насчет хрупких, ты погорячился. Но так, так приятно слушать.

— Ну, так слушай! Сама если не можешь сообразить, слушай, что дядька престарелый скажет! Выкинь из головы всю эту бодягу. Вот прямо сейчас — войди и выкинь! И живи, блин, полной ложкой! Ну зачем тебе это? Зачем усложнять то, что просто, как пять копеек! Вы, блин, уникальные! Неповторимые! Это все, что надо знать! Живи, Марья, живи, чтобы каждый день радость приносил! Вот вы же умеете радоваться мелочам? Тому, что обычные люди и не замечают! Так вот и надо так — радоваться мелочам! Радоваться, что вот солнышко. Что, черт возьми, есть у тебя Рената. Да что я учу-то тебя? Сама все знаешь! Ты пойми, жизнь — она на самом деле, очень простая штука. Это люди ее просто своими заморочками усложняют. Напридумывали всяких понятий. И живут по ним. Себя обкрадывают. И у других воруют. Все с ног на голову поставили. Один желудок остался.

— Это как?

— А вот так! Всех стремлений — только бы туловище свое пристроить потеплей. И пожрать, повкусней. Все извратили! Раньше вот, например, понятие «успех» что значило?

— Что? — Машка явно наслаждалась этим разговором.

— Оно значило, что ты хороший художник. Достиг чего-то. Хороший ученый. Хороший врач. Понимаешь? Что ты — профессионал. Не ремесленник, а больше этого. Гений. Уникум. А сейчас? Сейчас — успешный тот, кто тупо намолотил бабла. Для чего? А чтобы опять же — послаще пожрать. То есть, успешный — это тот, кто тупо вкуснее жрет. Чувствуешь, деградация?

— Еще бы!

— Вот! Раньше были кумиры. Сильные. Волевые. Герои. Настоящие люди. А сегодня? Торгаши. Вот и все кумиры. Торгаши и бандюки. Вот и социальные шаблоны тебе, Машенька. И что, ты также хочешь?

—Нет!

— Вот и выкинь из головы всю эту дрянь, насчет нормальных людей и давай шире шаг. В кино опоздаем!

***

— Ну, Мурашки! — шептала Машка. — Ну просыпайся, уже. Ну что ты? Уже две недели почти прошло! Ты, зараза такая, знаешь хоть, что мы тебя тут ждем? Мы же любим тебя! Слышишь? Ну, хорошая моя, давай! Открывай глазки свои. Ну?

Натка лежала неподвижная, безучастная.

Машка, поморщившись, посмотрела на трубки капельниц, которые шли к тонким рукам Натки, на ее осунувшееся, бледное лицо. На ресницы. Машка все ждала, что они, наконец, дрогнут. Она до рези в глазах всматривалась в пушистые Наткины ресницы, стараясь не пропустить этот момент.

— Наташка! — снова зашептала она. — Ты вот знаешь, дорогая моя, неплохо устроилась! Лежишь тут, довольная, спишь себе. А мы, между прочим, волнуемся. И Рыцарь извелся весь! Он, похоже, влюбился в тебя, дурища ты, а тебе вот по фиг! Блин, давай, хорошая моя, просыпайся уже. Все ведь хорошо у тебя, доктор сказал. И сердечко работает. И дышишь сама. И дренаж вчера убрали. Что тебе надо то еще?

Машка вытерла глаза ладошкой, совсем по-девчоночьи шмыгнула носом.

— Наташка! Солнышко ты мое! Давай просыпайся! Любят тебя. Понимаешь? Мы любим. Рыцарь. Тебе надо по-новому жить начинать, а ты спишь!

Но Натка по-прежнему лежала в переплетении капельниц, накрытая белой простыней, под которой явственно проступали контуры ее хрупкого тела.

Машка пристально вглядывалась в лицо Натки.

Тихонько скрипнула дверь. На цыпочках вошла Лика, взъерошенная после сна, в халатике, в тапочках.

— Маш… — шепнула она и тронула Машку за плечо. — Иди поспи. Пять часов утра уже. Я посижу.

— Пойду сейчас. Лика, почему она не просыпается? Ей что, там лучше?

— Не знаю, Маш, — Лика вздохнула. — Не знаю. Просто она очень устала. И сейчас хочет отдохнуть. Наверное, так.

— Наверное. Ну, пусть тогда отдыхает. Мы подождем. Сколько надо, столько и подождем. Мурашки, ты главное, про нас не забывай!

Машка вышла из палаты.

Лика села на стул около кровати, поправила простыню, погладила Натку по щеке.

— Спи, Наташка. Спи, Кузнечик наш любимый! Отдыхай. Ты устала. Очень устала. Столько навалилось на тебя, девочка моя. Тебе отдохнуть надо. Спи, солнышко. Только недолго, ладно?

***

— Не знаю, что тут у вас за проблемы! — Машка, впечатывая шпильки в ламинат, вышагивала перед шеренгой строителей. — Я так понимаю, проблемы с руками у вас!

— Но, Мария Михайловна, — подал голос бригадир, лысый полноватый, весь уютный, как колобок, мужичок. — Пролет длинный слишком — вот стена и завалилась.

— Да что вы говорите? Стена завалилась, а вы и не заметили! Все семь человек не заметили! Или что, надеялись, что я не замечу? Что приеду вот и буду счастлива оттого, что у меня стена кривая?

— Вообще-то, — грубовато сказал крепкий, высокий строитель с бегающими глазками, — все в допусках, между прочим. Под обоями, да с мебелью даже незаметно будет!

— Ага! — радостно сказала Машка и подошла к строителю. — Незаметно, значит? А теперь скажи мне, орел молодой, ты сам такой умный или ребятки подсказали?

— Не надо на меня орать! — в голосе здоровяка послышались нотки угрозы.

— Ой, какая прелесть! — Машка улыбнулась. — Оно гордое! Оно вот ручищами своими кривыми мне тут стены как попало строит, а потом обижается, что я за такие художества ему не отдалась!

— Слышь, ты! — начал строитель.

— Что? — голос Машки хлестнул по стенам, как удар кнута. Она подошла вплотную к здоровяку, взялась за лацканы его спецовки.

— Ну, герой, давай! — низким голосом, глядя прямо в глаза, сказала она. — Что ты мне хотел сказать? Или, может, ты хотел меня, по морде? Так давай начинай, герой.

Строитель опешил. Он отклонился назад, стараясь увеличить дистанцию. Чувствовал, что такие тонкие и изящные руки этой красноволосой богатенькой красотки стали вдруг твердыми и держали мертво, как железные.

Машка встряхнула его. Сильно. Чтобы чувствовалось, с кем он имеет дело. Страх пробежал по спине строителя холодной струйкой.

— Ты, герой, мне тут зубы не показывай. Я тебя не для этого сюда пригласила. А чтобы ты мне стены сделал ровно. Ты, криворукий, дома бы себе такие стены сделал? Нет. И мне не надо. Так что давай договоримся или ты молча переделываешь все. Или валишь отсюда ко всем чертям. А если недоволен чем-то, давай тут разберемся. Один на один.

Строители молча, с ужасом наблюдали за этой картиной.

Машка вдруг ослепительно улыбнулась, выпустила спецовку из рук и отошла на середину шеренги.

— Значит, так, мальчики! — весело сказала она. — На переделку вам три дня. Не больше. Денег, естественно, не дам. Остальное все в силе — премия будет, как обещала, если в срок уложитесь. И смотрите мне, больше не огорчайте тетю Машу!

Машка помахала ручкой и вышла из квартиры.

Строители хором облегченно выдохнули.

— Да кто она такая? — встрепенулся здоровяк. — Да я эту б@ь в следующий раз пополам сломаю! Пусть только рыпнется еще! Думает, деньги насосала где-то и купила всех, что ли?

Дверь вдруг резко распахнулась.

Вошла Машка. Молча, подошла она к здоровяку, резко выбросила вперед руку, ударив его кулаком в лоб, тут же коленом врезала ему в солнечное сплетение и добавила локтем в челюсть.

Здоровяк жалобно, по-бабьи, охнул и повалился на пол. Тут же он завозился, пытаясь подняться, но ноги подкашивались и он падал снова.

— Вот так и знала, что будете девушку словами плохими ругать! — с улыбкой сказала она. — Ну вот на минуточку нельзя одних оставить! Шалунишки!

Она развернулась и пошла к двери.

— Мария Михайловна! — сказал бригадир.

— А?

— А с Егором что делать?

— А что делать? Встанет сейчас, и давайте, стену исправляйте. Время-то идет! Да не переживай ты так, Василий Тимофеевич, встанет твой Егор, ничего с ним не сделается! Я же легонько. Любя, можно сказать.

В квартиру заглянул Вадим.

— Ну, что тут у вас? — спросил он, и тут же все понял.

— Марья! — сказал он с укоризной. — Нельзя же так!

— Если нельзя, но для дела надо. Ну, не ругайся уже? — Машка по-детски заканючила.

Строители молча наблюдали на эту картину.

— Я, кстати, привез каталог с сантехникой, выбрал все причиндалы, — он протянул глянцевую книжку бригадиру. — Там отмечено. А это, Марья, тебе — смета.

Машка пробежала глазами по листку, кивнула.

— Ты, Марья, иди, я сейчас быстренько замеры сделаю и спущусь.

Машка послушно кивнула и ушла из квартиры. Вадим быстро померил все, что ему было нужно, скрутил рулетку и собрался уходить.

— Вы, мужики, с ней, поаккуратней, — сочувственно сказал он, оборачиваясь у самой двери. — Внешний вид он иногда так обманчив. Вы не поверите, насколько обманчив.

— Кто она такая-то? — спросил здоровяк, держась за скулу и сидя на полу.

— Ты знаешь, как говорят в голливудских фильмах, если я тебе скажу, мне придется тебя убить. Намекну… Крепкий орешек видел?

— Ну, — угрюмо ответил здоровяк.

— Так вот, Брюс Уиллис, просто щенок по сравнению с ней. Так что, поаккуратней.

Вадим хмыкнул и вышел из квартиры.

— Полина! Наташеньке все так же без изменений. Доктор говорит, что это хорошо, потому что через столько времени после операции, обычно дышать самостоятельно уже не могут. А Наташа дышит сама! Значит, организм справляется и все, должно быть, хорошо. Правда, изменений пока особо нет и вероятность, что она проснется половина наполовину. А Рыцарь сегодня купил Наташе подарки и от тебя и себя. Огромную мягкую игрушку — медведя! Наташенька обожает мягкие игрушки. Он такой хороший, мы так рады, что у Наташи есть он и ты тоже. Вы очень нам помогаете, поддерживаете, иначе просто с ума можно сойти, как все это трудно. Лика плачет в коридоре, чтобы Натку не расстраивать. Рената тоже, а я терплю пока. Но как посмотрю на нее, такую маленькую бледную, комок в горле застревает. Орать хочется, почему все так несправедливо? Она счастья больше всех заслужила! Наташенька наша…

Мы вас любим. Спасибо, что вы есть.
Целуем мы все — я, Лика, Рената и Наташенька, огонечек наш.

— Маша! Как ты меня обрадовала! Я верю, что Наташа поправится, и раз дышит сама, значит, все будет хорошо!!! Она очень, очень хочет жить, и ее жизнелюбие победит. Она даже тетрадку завела и записывала, все, что хочет сделать после операции.

Полина.

— Да нет же, говорю, все нормально! — Вадим сидел на кухне перед ноутбуком и говорил в трубку. — Сердце работает хорошо, дышит сама, мышцы в тонусе. Просто не просыпается. Полина, ты опять ревешь?

— Реву! А что мне еще остается?

— Ну, тут либо реветь, либо не реветь. Слушай прекрати, а то нервируешь. Я тут всю ночь с планом работал, кофе цистерну выпил. Нервы никуда. А ты хлюпаешь, аж из трубки капает.

— А доктор что говорит?

— Доктор говорит, что все хорошо. Надо просто подождать. Вообще-то, он сам не понимает, что происходит.

— Может, она не хочет просыпаться? Может, ей там лучше?

— Ой, я тебя умоляю! Полина, это человек, который не будет прятаться от проблем — тем более во сне. Точно тебе говорю. Мы с девчонками решили, что она просто решила отдохнуть.

— А вот знаешь, дети так иногда, надо просыпаться, но так не хочется. И не просыпаются. Во сне им хорошо. А проснутся — надо в школу идти, двойки получать. И они спят.

— Глупости! Не такой она человек! Она двоек не боится, точно тебе говорю. А ты бы ехала уже сюда, а то сидишь там, в своем Питере, ревешь.

— Да не могу пока, выставка через месяц, а еще столько сделать нужно! Вот выставка пройдет, сразу приеду!

— Ну, тут вопрос приоритетов, — недовольно хмыкнул Вадим, прикуривая сигарету.

— Ой, Вадим. Начинается. Ты со своей независимостью и свободой иногда такой гадкий!

— А что! Свобода — это главное. Остальное — условности. Ладно, я понимаю, выставка — это нужно. Да и делать пока тебе тут нечего. Но вот проснется, будь любезна, бросить все и приехать!

— А то что?

— А то прокляну! — Вадим засмеялся. — Ладно, кукольная мама, рожай в муках маленьких человечков! Не буду мешать твоим потугам и схваткам!

— Вадим, ты козел, — нежно сказала Полина.

— Не без этого, — ответил Вадим и отключил телефон.

Он долго смотрел на фотографию Натки в рамочке, которую он стащил из ее квартиры.

— Ну, Наташка, давай, хватит уже дрыхнуть, — прошептал он. — Тебя тут такие дела ждут. И я.

— Понимаете, Вадим, — профессор глубоко затянулся папиросой, задумчиво глядя в окно курилки. — Я давно оперирую. Но мозг — настолько неизученный орган, что я не могу вам ничего сказать определенного. Я точно знаю, что все сделано очень хорошо. Как вы видите, процессы заживления идут быстро.

Вадим молчал. Его коробили эти бесстыдно-откровенные подробности — процессы заживления, дренаж, мозг. Это была Наташа — и, по его мнению, о ней не стоило так говорить. Но врачи, у них своя этика, свои нормы морали. И это Вадим тоже знал. Но все-таки, это Наташа. И нельзя ее так препарировать.

— А почему мозг не хочет включиться, не могу сказать, — продолжил доктор. — В конце концов, это же травма. Представьте, что я резал по живому мозгу. Хоть и очень бережно, но резал. Момент шока мы исключать не можем. Одно могу сказать определенно — это не кома. Точнее, не кома в полном понимании этого слова. Это больше похоже на сон. На очень глубокий сон.

— Почему тогда она не просыпается? — Вадим едва сдержался, чтобы слова не прозвучали с нотами отчаяния.

— Почему? Сложно сказать. Могу лишь предположить, но это не очень научно. Мне кажется, что она просто решила воспользоваться этой возможностью и отдохнуть. Или что еще вероятней, происходит некая перезагрузка. Форматирование каких-то файлов, скажем так, и попытка изменить настройки. Вы представьте только, в каком стрессе эта девочка жила последнее время! Страх. Желание жить. Сейчас это все удаляется из памяти. А может, она просто не хочет просыпаться? Такое тоже возможно.

— А она… Слышит?

— Сложно сказать. Не хочется выглядеть дилетантом, но не знаю. Но я специально разрешил девочкам постоянно быть рядом, чтобы она чувствовала их. Слышала. И поэтому разрешил ваш визит.

— Спасибо, профессор.

— Вадим, одна просьба. Если вы боитесь, лучше не надо. Не входите к ней. Вы должны нести заряд только положительный.

— Не беспокойтесь, профессор. Я несу положительный заряд. Положительней некуда.

Доктор пристально посмотрел на Вадима, улыбнулся и лукаво прищурился.

— У меня такое ощущение, Вадим, что вы влюблены.

— Ну, не без этого.

— Тогда, вперед! Быть может, именно вас она и ждет все эти дни!

Вадим тщательно затушил сигарету в железной пепельнице и поднялся.

— Я могу идти?

— Можете, Вадим. Идите уже. И если, — профессор покачал головой. — Ну, тогда я начну верить в чудеса!

Вадим быстро прошел по коридору, решительно открыл дверь в палату. У кровати сидели Машка с Ренатой. Они тут же молча встали и вышли. Машка ободряюще улыбнулась Вадиму.

Вадим медленно подошел к Натке, сел на стул, еще теплый после Машки, кашлянул, смущенно прочищая горло.

— Ну, привет, — тихо сказал он. — Вот и увиделись.

Он смотрел, почти не мигая, на тонкое Наткино лицо, на черные пушистые ресницы, на красивые, бледно-розовые губы, на тонкую, изящную шею и хрупкие руки, лежащие поверх простыни.

На очертания ее тела, такого тонкого, что, казалось, что Натка вот-вот растворится и простыня опадет мягкими складками.

— Наташа, — сказал он, осторожно прикасаясь к тонким длинным пальцам. Рука была теплой. — Ты давай просыпайся. Не дело тут лежать уже. Я уже соскучился. Очень. И девчонки истосковались все, слышишь? Марья скоро на людей кидаться будет! Ты знаешь, что я придумал? Я сейчас с тобой посижу, поговорю немножко, а ты утром возьмешь и проснешься как будто так и надо.

Вадим помолчал, с болью посмотрел на короткий ежик волос на Наткиной голове.

— Ты вот проснешься и мы с тобой пойдем парик купим. Или два. А потом твои волосики отрастут и будешь ты самая красивая на свете, Наташка. Хотя, ты и так самая красивая. Ты только не ругайся, я стащил у тебя фотографию. Ну, там в джунглях каких-то. Лика сказала, это в Колумбии. А еще тебе привет от маленькой валькирии. И от Полины. Они тебя тоже ждут. В общем, Наташка, давай просыпайся. Ты знаешь, мир тебя заждался. Он без тебя не такой. Скучный. И серый.

***

— Не гони так! — попросил Вадим в трехсотый раз.

Но Лика только улыбнулась, ввинчиваясь в плотный поток городского движения. Она небрежно вела ярко-красный джип, взятый Машкой в прокате, одновременно рассказывая Вадиму о Питере, своей работе и неудачном замужестве.

— Вот ты мне скажи, — спросила Лика, свернув во дворы, чтобы объехать пробку. — Ты вот такой… Мужик. Вот нормально так себя вести? Сам-то он размазня, я потом поняла. И эгоист, каких поискать! Неужели не понимал сам, что не то делает? Да и вообще, — Лика презрительно фыркнула. — Настоящих мужиков нет! То есть, они есть, но все на войне. Ну, и ты вот еще.

— Лика, не надо делать из моей скромной персоны икону мускулинности! Я обычный. С заморочками, конечно, но ничего такого нет во мне, демонического.

— Ага! Вот насчет обычности — это ты кокетничаешь! Что, по-твоему, обычные люди делают какие-то пистолеты и ножи из Звездных Войн, гоняют на мотоцикле и вообще!

— Да не в ножах дело, Лика. Обычный, в смысле обычный. С обычными человеческими недостатками. Из мяса и костей, в общем, с дурным, кстати, характером.

— Ой, ну неужели у тебя недостатки есть?

— Да перестань. Конечно, есть. Но суть твоего вопроса я понял. Только сразу давай договоримся, я — не эталон. Не эталон гендерного поведения, не эталон человечности и не эталон вообще ничего. И не пример для подражания, уж тем более… А то вы меня канонизировать все пытаетесь, а мне это не нравится. Блин, не гони только так! В общем, для мужика, я думаю, главное, умение брать ответственность. Брать самому. Брать и нести. Большую, маленькую, неважно. За Родину, за жену или за котенка, которого подобрал на улице, неважно совершенно.

— Ответственность перед кем?

— А перед собой. И перед тем, за кого берешь ответственность. И этого достаточно. А вся эта лабуда про высший суд и прочее… Кто его знает, так ли это? А вот себя никогда не обманешь.

— Сложно, — протянула Лика, выворачивая на стоянку перед кафе.

— Да несложно это, просто я объяснить не могу по-человечески. Вообще, все просто в жизни. Есть черное, есть белое. А остальное — оттенки. Либо того, либо другого. Есть только свет или тьма. Остальное — производные от одного или другого.

— А серое?

— А серое — это никакое. Не то, ни се. Как вот муж твой бывший. Вот знаешь, я когда-то работал. Ходил на работу. Каждое утро. Каждый вечер шел с работы. Ну вот как вы мечтаете. И постепенно понял, что становлюсь серым. Иду утром на работу — в одном и том же киоске покупаю каждый день одни и те же сигареты. И знаешь, как понял? Прошу свои сигареты, а их нет. Кончились. И все, картина мира рушится! Мозг сразу задымился, как так? Вот тогда и дошло до меня, что собрал свою жизнь из… из пикселей! И мышление — тоже пиксельное стало. И все. Серый — самый страшный цвет, Лика. Уж лучше — черный. Он хоть идеологию имеет. Принципы. А серые — ничего. Идеология желудка. Принципы поглощения. Вот и все! И уж конечно, ответственности никакой. И вы туда же все рветесь. Дурочки. А вообще, один секрет знаю. Тебе скажу. Вы не сможете быть, как все. Потому что обычные люди — это в большинстве своем, люди бездействия. Они гордятся тем, чего не сделали, как это ни странно. Вот кто-то не курит и гордится этим безмерно. Кто-то не пьет и тоже горд до задницы. Кто-то сексом не занимается и нагородил себе моральных принципов, обоснований и прочего. Кто-то гордится стабильностью своей и это тоже оттого, что так много не сделано. Кто-то денег намолотил — тоже, по большому счету, многое не сделал и все они придумывают очень убедительные обоснования для своего бездействия. Но на самом деле, время людей дела проходит — наступают времена людей слова. Причем ни слова — а слов! Словесей, я бы сказал. Гламур, понты, эти девочки и мальчики медово-сахарные, мода, телевизор — все это порождение словесей. Пустых, трескучих, но убогих. А вы с девочками — люди дела. Ладно, Лика, хватит философствовать, пошли пообедаем. Потом, думаю, можно на ледовый городок сходить. Хочешь?

— А горка там есть?

— Горка есть. Большая.

Они посидели в кафе, потом пошли на городок. Лика, едва увидев высоченную горку, радостно сверкнула глазами.

— Хочу прокатиться! — как маленькая, сказала она, дернув Вадима за рукав.

Вадим критически осмотрел Ликин наряд.

— Ты знаешь, — сказал он. — Ты меня, конечно, извини, но в твоей юбчонке и чулочках ты себе одно место отморозишь. И окрестным мужикам несказанную радость доставишь бесплатным стриптизом. Может, в следующий раз? Кстати, все хотел спросить, да стеснялся. Вы почему в мини и чулках ходите? Это что, фирменный стиль? Дресс-код? Или что? Вызов социуму?

Лика рассмеялась.

— Да проще все. Привычка. В коротком бегать удобней. А чулки… Ты даже представить не можешь, сколько у них может быть применений. Вот и все! — Лика пожала плечами. — Привыкли. В другом уже не получается. А с горки я все равно прокачусь!

— Ну, иди. — хмыкнул Вадим. — Только не говори, что я не предупреждал. И когда поедешь, коленки вместе держи.

Лика радостно сунула в руки Вадиму свою сумку и убежала к лестнице.

Вадим закурил, стоя у подножия горки.

— Рыцарь! — раздался сверху звонкий Ликин голос.

Вадим задрал голову. Лика стояла на самом начале спуска, размахивая руками и счастливо улыбаясь.

— Смотри! — крикнула она и покатилась вниз, стоя на чуть согнутых ногах.

Вадим чертыхнулся, моментально представив, что будет, если эта хохочущая блондинка гробанется. Но Лика не гробанулась. С развевающимися золотистыми волосами она летела вниз, визжа от восторга.

— Блин, как маленькая, ей богу! — пробормотал он, прищурившись и любуясь стройной фигуркой.

Лика вприпрыжку подбежала к нему, повисла на рукаве.

— Видел? — воскликнула она.

— А то! Ты как на таких каблучищах-то?

— А я на цыпочках! — гордо сказала Лика — Чтобы скорость не терять!

— Молодец!

— А то!

Они весело засмеялись. В кармане Вадима зазвонил телефон.

— Аллё? — сказал он в трубку, вдруг оцепенел и уставился на Лику стеклянными глазами. Помолчав минуты две, он скорее выдохнул, чем сказал. — Понял, уже едем.

— Что там? — Лика испуганно посмотрела на Вадима и вдруг увидела, как его окаменевшее лицо вдруг словно медленно освещается изнутри лампочкой.

— Чего стоишь, блондинка? — весело крикнул он, сграбастал Лику в объятия и крепко прижал к себе так, что перебил дыхание. — Поехали скорей, Наташка проснулась!

— Маша! Какое, счастье, что Наташенька проснулась! Я вчера и плакала от счастья и смеялась, и сердце просто выпрыгивало от такой радости!!! Я с утра встала и ждала... ощущение такое было... праздника, ожидание чуда! И ... случилось!
Натка такая молодец, только пусть не перетруждается, потихоньку... надо, восстановится. А все, девочки вы — вы такие молодцы, что ее вытягивали к жизни!
Я приеду обязательно посмотрю по расписанию и напишу, когда получится.

И напиши мне, пожалуйста, по секрету, как знакомство прошло? Мне, конечно, что скрывать о-о-о-очень любопытно! А то, что влюбится... даже не вопрос, он уже в вас во всех влюбился!
Боже... пишу и такая радость, что она проснулась... просто невозможно, как я счастлива!!!! Поцелуй ее от меня, скажи — люблю ее очень—очень! Молилась за нее каждый день.

Полина.

***

Вадим устало потер глаза, глянул на часы.

— Ого! — воскликнул он, обернулся к Наташе. — Уже шесть утра! Представляешь, всю ночь проболтали!

Натка улыбнулась и слегка пошевелила губами. Говорить она еще не могла, только улыбаться и произносить бессвязные звуки. Тело тоже пока было неподвижным, только пальцы правой руки слегка могли шевелиться. Именно этой рукой она и «общалась» с Вадимом. Тот держал ее ладошку в своей и она пожатием пальцев отвечала ему. Он все понимал. И Натка сейчас придумывала, как при помощи пальцев попросить его, чтобы он ее поцеловал.

Вадим рассказал ей о себе, рассказал, как они ждали, когда она проснется, как он гулял с девчонками, как они ему нравятся.

Рассказал, что у Полины скоро выставка, что она скоро приедет.

Рассказал, как идет ремонт в квартире.

Натка слушала, впитывая в себя его слова, его голос, его манеру говорить — чуть грубоватую, иногда резкую. Впитывала его глаза. Его губы. Прикосновение руки. Ей казалось, что вместе с теплом, в ее руку от него струится его сила.

И ей очень хотелось, чтобы он ее поцеловал.

— Ты знаешь, Наташ, — каким-то новым, мягким, голосом сказал Вадим. — Я думаю, нам надо это обсудить.

Натка вдруг почувствовала, как сильнее забилось ее сердце. Ей очень хотелось, чтобы вот прямо сейчас, ее губы смогли сложить звуки в слова, но ничего не получилось. Она слегка сжала пальцы, чтобы подбодрить Вадима, прикрыла глаза и улыбнулась.

— Я не знаю, как это сказать. Черт! Ну, скажу как есть. Я, ты знаешь, никогда еще не встречал таких, как ты. Ты просто… Ты чудо, Наташка! Удивительное природное явление. Как будто облако света ошиблось и прилетело на землю в образе девочки. Ты вот знаешь, ты как будто душа открытая. Я когда еще куклу увидел, подумал, что таких не бывает! Но ты мне уже тогда понравилась. Черт! Как мальчишка, ей-богу, смущаюсь! Того и гляди, краснеть начну и заикаться!

Натка опять пожала руку Вадима. Сердце ходило ходуном. Она сама, похоже, начала краснеть, но даже не могла поднять ладошку, чтобы прикрыть щеки.

— А когда мы с тобой переписываться начали, тут вообще! Мистика просто! Я прямо чувствовал, все чувствовал. Настроение твое, даже знал точно, когда улыбаешься, когда хмуришься. И на фотографию твою смотрел постоянно. Все представлял, какой голос у тебя? Как ты смеешься? Что любишь? Я даже с куклой разговаривать начал потихоньку, представляешь? Что, дурак?

Натка улыбнулась и опять сжала Вадиму руку. Ей так хотелось его обнять, прильнуть к его небритой щеке щекой, чтобы он говорил ей все это на ухо. Но тело предательски не хотело двигаться.

— Это, наверное, вообще… не совсем… так, наверное, не бывает! Но раньше я думал, что таких, как ты, тоже не бывает. Ошибался. Значит, все бывает, правда? Блин, никак не могу сказать! Все вокруг да около, как пацан! В общем, Наташка…

Вадим вдохнул в себя побольше воздуха, как будто собирался нырнуть в холодную воду. Натка чувствовала, как закружилась голова, как затрепетало сердце, как краска прилила к щекам. Она закрыла глаза на секунду, потом уставилась в глаза Вадима, стараясь не пропустить ничего.

— Наташка, я, похоже, люблю тебя.

Натка почувствовала, как горячая волна толкнула в грудь изнутри. Как глаза ее стали влажными. Как шевельнулись губы.

— Поцелуй меня, — еле слышно прошептала она. — Пожалуйста.

— Машка, зараза, не урони! — ворчала Лика.

Они с Машкой осторожно заносили сервированный стол в Наткину палату. Рядом суетилась Рената, следя затем, чтобы ничего не упало. — Ты, Красная, как всегда, гениальна! Нельзя было сначала стол занести, а потом уже накрыть его?

— Нет! — решительно тряхнула волосами Машка. — Эффект сюрприза пропал бы!

— А сюрприз в том, чтобы смотреть, как вы корячитесь? — весело спросила Натки с кровати.

За три дня Речь Натки восстановилась полностью и она с удовольствием пользовалась этим, почти не умолкая. Стала возвращаться и подвижность: Натка уже могла жестикулировать руками, шевелить пальцами на ногах и садиться, подтягиваясь за специальную ручку. Пальцы на руках, правда, не всегда хорошо еще слушались ее, но профессор говорил, что восстановление идет быстро и уже через неделю Натка сможет вставать самостоятельно.

— Машка, что за праздник у нас? — спросила Натка. — Позавчера только праздновали, вроде?

— У нас сейчас каждый день праздник! — наставительно сказала Машка. — Позавчера был праздник по поводу пробуждения спящей красавицы. Сегодня, сегодня тоже праздник.

— Магхия, но позавчегха мы без алкоголя были, а сегодня ты купила коньяк. Наташе нельзя коньяк. И нельзя мясо! — Рената облегченно выдохнула, когда стол, наконец-то, утвердился на полу. — Пгхофессогх будет гхугать. Это нагхушение, Магхия.

— Ох, чухонка ты неразумная, — Машка приобняла Ренатку. — Какое нарушение? Мы для Натки соки купили, фрукты, пюре фруктовое и мясное для детского питания. Все пгхедусмотгхено!

— А коньяка для детского питания нет у вас там? — Натка наморщила нос. — С@ка ты, Машка, я же от зависти лопну. Вы, значит, будете коньячок с мясом, а я сок с пюре? Очень равноценная, знаешь ли, замена!

— Кузнечик, потерпи немного, — Лика что-то жевала. — Скоро тебе можно будет. А пока так.

— Ох, ну, что за праздник-то? Хоть скажите, а то меня трясет уже.

— Всему свое время! — Машка спичкой стала зажигать свечи. — Потерпи.

В палату вошел Вадим с букетом искусственных гербер.

— Вот, Наташка, это тебе! — он протянул букет Натке. — Прости, что искусственные, живые категорически запрещено.

Натка молча приняла букет, прижала к груди. Глаза ее засияли.

— Ой, я не могу! — Машка всплеснула руками. — Мурашки, ты светишься просто! Это надо же, какая любовь!

— Завидно? — спросил Вадим усмехнувшись.

Он поцеловал Натку и присел на краешек кровати рядом с ней.

— Ну, не без этого, — передразнила Машка Вадима. — Смотрю на вас, и от зависти душа чернеет.

— И у меня! — Лика откручивала пробки с бутылок. — Завидно так, аж зубы больно!

— Заразы! — сказали Вадим и Натка хором.

Все засмеялись. Девчонки уселись за стол. Вадим остался сидеть рядом с Наткой на кровати, держа ее руку в ладонях.

— Рыцарь, иди за стол уже! — позвала Машка.

— Я попозже, — ответил Вадим. — Я с Наташкой посижу. Соскучился. Со вчерашнего вечера не виделись.

— Блин, вот смотришь на влюбленных и думаешь, почему они глупые такие становятся? — проворчала Машка. — Ладно, сидите, возлюбленные дети мои. Будем вам прислуживать и подносить яства и питье.

— Давай, Муха, начинай уже! — Натка улыбнулась, прижалась щекой к щеке Вадима.

— Минуточку внимания! — торжественно объявила Машка, вставая с бокалом в руке.

Вадим с Наткой держали стаканы с соком. Вадим из солидарности отказался от коньяка, вызвав у Лики с Машкой праведный гнев. Впрочем, бунт был подавлен властным мановением руки и грозным сдвиганием бровей.

— Сегодня у нас особый случай, — продолжала Машка, с нежностью глядя на Натку и Вадима. — Сегодня утром давняя мечта Наташина получила материальное воплощение. Мы получили вот эти карточки, — она вытащила из кармана шорт три золотые пластиковые карты, — резидентов Клубного Дома. С сегодняшнего дня мы являемся совладельцами нашей общей квартиры! Нет, нашего общего дома! Мурашки, дорогая ты наша! Все благодаря тебе!

Машка протянула карточки Лике и Натке.

— А Рыцарю? — ревностно спросила Лика.

— Сделаем и Рыцарю, — тряхнула головой Машка.

— Эй, девушки, — Вадим удивленно вскинул брови. — Вы что это, за меня решаете тут?

— А что? — Машка удивленно пожала плечами. — Разве вы не с Наташей будете вместе?

— Будем, конечно, — сказала Натка. — Но только Маш, пора бы привыкнуть. Рыцарь — мужик. И за него решать не надо. Правда?

— Именно! — подтвердил Вадим. — Не надо! А вдруг я Наташку в свою берлогу заберу от вас?

— Это как? — удивленно выдохнули Машка с Ликой. — Что значит…

— Мурашки, скажи ему! — по-детски протянула Лика.

— А что я? — Натка с видимым удовольствием от ситуации пожала плечами. — Как мужчина скажет, так и будет.

— Обалдеть, — оцепенело, протянула Машка. — Эй, так вы что тут… Блин, я ничего не понимаю!

— Да не расстраивайся ты раньше времени, Красна Марья, — хохотнул Вадим. — Никто вас разлучать не собирается. Это я просто, чтобы статус-кво утвердить.

— Статус-кво! — ворчливо сказала Машка. — Чуть праздник не испортил! Зараза ты, Рыцарь!

— Не без этого, — мурлыкнула Натка и поцеловала Вадима в скулу.

— Ой, ну как спелись уже! — восхищенно сказала Лика. — За три дня так спелись! Когда успели-то?

— Да мы раньше спелись, — Вадим пригубил сок. — Вы пейте, давайте уже!

Когда Натка уснула, компания перебралась в палату, в которой жили девчонки.

— Послушай, Рыцарь, — Машка открыла окно и свесившись, курила. — Ты правда Наташку так любишь?

— А что, есть сомнения? — Вадим налил, наконец, себе коньяк и потягивал его с явным удовольствием.

— Не то чтобы сомнения, просто как-то быстро у вас все… Смотрю на вас и кажется, что вы сто лет уже. Правда, вот завидно даже!

— Ох, Марья, не надо завидовать. Не на пользу это. А насчет ста лет и не такое бывает! Мы же с Наташкой общались долго. Да и какая разница, боже мой! Ты чего, любовь поди, изучать собралась? Логический базис хочешь подвести?

— Ну… Просто понять.

— А вот это зря. Непонятная это штука. И каждому дается по вере его и по готовности принять. А мы с Наташкой были готовы и давно ждали. Вот нам и отмерилось.

— Эх… — Лика вздохнула. — Мне-то когда отмерится? Все любят, аж смотреть противно. Одна я, как неприкаянная!

— Не переживай, Лика-Анжелика, — Вадим погладил ее по голове. — И на твоей улице праздник будет. Точно тебе говорю. Вот Наташка выздоровеет, переедете все в квартиру и сразу и у тебя все случится.

— Что значит, переедете? — фыркнула Машка. — Переедем!

— Марья! — Вадим задумчиво потер переносицу. — Ты не дави на меня. Не надо. Дай привыкнуть мне. Тут же момент один есть, который мне нужно как-то принять…

— Это какой? Какой-такой момент?

— Мне немного неуютно, что квартиру эту ты купила. И что я свою часть, к сожалению, внести не смогу. И альфонсом себя чувствовать не хочу. Уж прости, если обидел.

— Ну, дает! — восхищенно сказала Машка. — Вот это мужик!

— Гусары с женщин денег не берут! — кивнула Лика.

— Знаешь, Рыцарь, — Машка закрыла окно. — Не думай ты об этом. Ну, купила. Без тебя все равно бы не было ничего. И вклад твой — это стены, камин и все, что ты там напридумывал. Мотаешься, смотришь, чтоб все хорошо делали, ездишь, всякие лампочки-двери-смесители выбираешь. Не было бы тебя, и так здорово бы все не придумали. Так что забудь. И тоже, привыкай, что мы такие.

— Тебе с нами под одной крышей жить! — изрекла наставительно Лика.

— Кстати, — Вадим усмехнулся. — Девушки, давайте договоримся. Вы вот ходите как вздумается. Марья в шортиках, которые еле видно, да в маечке. Лика в рубашке мужской на голое тело. Вы как-то принимайте в расчет, что я же мужик. Живой. И это обилие эротики немного из равновесия выбивает, между прочим.

— Так удобно же! — возразила Машка. — И мы к тебе, как к своему относимся, не стесняемся нисколько.

— Ну, то, что не стесняетесь, я понял уже. Но все-таки, как-то побольше прикрывайтесь, ладно?

— Пуританин! — воскликнула Машка.

— Монах! — поддакнула Лика.

Вадим засмеялся.

— Да не монах, — сказал он. — И поэтому и прошу. А то куплю вам мешки из-под картошки и будете, как пугала ходить, если по-хорошему не понимаете!

— В доме появился мужчина, — тихо сказала Рената. — Пгхидется подчиниться.

— Ну, — Машка задумчиво почесала затылок. — Значит, подчинимся. Кстати, давайте за это и выпьем!

— За подчинение? — подозрительно спросила Лика.

— Дурища! За мужчину! — ответила Машка. — За Рыцаря!

Продолжение ЗДЕСЬ

Анонсы Telegram // Анонсы в Вайбере подпишитесь и не пропустите новые истории

Спасибо за прочтение. Лайк, подписка и комментарий❣️❣️❣️

Книга написана в соавторстве с Дмитрием Пейпоненом. Каноничный текст на сайте Проза.ру

НАВИГАЦИЯ по роману "Взрослая в пятнадцать" ЗДЕСЬ (ссылки на все опубликованные главы)