Вчера торопился к выходу из Эрмитажа (посмотрел что хотел, шёл обедать). Нёсся через анфилады. Вдруг буквально из-за угла меня остановил взгляд.
Это ведь не абстрактная идея любви во мраморе. Скульптор явно где-то видел эту женщину.
Мадонна, Мария, Богородица. Каков единственный способ изобразить её убедительно, «похоже»? Вспомнить свою маму, наверное. И знаете что — я развернулся и пошёл обратно по залам. Смотреть в глаза эрмитажных мадонн, искать матерей — упоительная игра.
Мне кажется, я нашёл: среди плоских (простите), «из головы» написанных лиц — нет-нет, да и и мелькал живой взгляд. Все это «похожие» богородицы с настоящим взглядом матери — немного неожиданные. То рыжая, то глаза в кучу, то рот гузкой. Как говорится —индивидуальные черты.
Представляете картину: мастерская, гений по памяти пишет маму, мама смотрит на него прямо из памяти и улыбается (хмурится?), гений что-то ей говорит... Что? Я словами не смогу за гения, я не поэт. Давайте дадим сказать поэтам, они одной крови с художниками .
Я помню ночь
— Бывало, раздевает няня и полушепотом бранит, а сладкий сон, глаза туманя, к ее плечу меня клонит. Ты перекрестишь, поцелуешь, напомнишь мне, что он со мной. И верой в счастье очаруешь... Я помню, помню голос твой! Я помню ночь, тепло кроватки, лампадку в сумраке угла и тени от цепей лампадки... Не ты ли ангелом была?
Иван Бунин, «К матери»
Правда, мама? Не откажешь
— Мама! Глянь-ка из окошка. Знать, вчера недаром кошка умывала нос: грязи нет, весь двор одело, посветлело, побелело. Видно, есть мороз. <...> Уж теперь не будет спору: за салазки, да и в гору весело бежать! Правда, мама? Не откажешь, а сама, наверно, скажешь: «Ну, скорей гулять!»
Афанасий Фет, «Мама! Глянь-ка»
Ах, мама, мама, ты мой адвокат
— А на свиданье, руки разбросав как крылья чайки, старенькая мама — меня молила, падая в слезах, чтоб я сказал им всё. Но я упрямый. Ах, мама, мама, ты мой адвокат. Любовь не бросить мордой в снег апрельский. Сегодня выведут на тёмный двор солдат и старшина скомандует им: «Целься!».
Александр Розенбаум, «Мне пел-нашёптывал начальник из сыскной...»
Ты держишь в руках
— Ночь синим плащом скрыла наш дом и мы вдвоём, мама. Снег легкий, как дым, вьётся над ним. Поговорим, мама. Ты держишь в руках каждый мой шаг. Пусть будет так, мама. Жизнь — странный круиз, то вверх, то вниз. Только держись, мама. Мама, прав календарь, за декабрём будет январь. И всё-таки, мама, время не в счёт, не жалей ни о чём.
Положи голову на моё плечо.
Максим Леонидов, «Мама»
Мысль о тебе удаляется
— Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга. Нет! как платформа с вывеской «Вырица» или «Тарту». Но надвигаются лица, не знающие друг друга. Местности, нанесенные точно вчера на карту.
И заполняют вакуум.
Видимо, никому из нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах недостаточно извести.
«В нашей семье, — волнуясь, ты бы вставила, — не было ни военных, ни великих мыслителей».
— Правильно: невским струям отраженье еще одной вещи невыносимо. Где там матери и ее кастрюлям уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына! То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела тает, ссылаясь на неспособность клеток — то есть, извилин! — вспомнить, как ты хотела, пудря щеку, выглядеть напоследок.
Остается, затылок от взгляда прикрыв руками, бормотать на ходу «умерла, умерла», покуда города рвут сырую сетчатку из грубой ткани, дребезжа, как сдаваемая посуда.
Иосиф Бродский «17 марта 1983. Смерть мамы»
По теме: Кристальный череп мечты: какая фальшь, но красота!