Владыка. Из записной книжки дипломата
С детства для меня священники были окутаны своеобразным ореолом. Мне казалось, что они обладают такими знаниями, которые другим людям были неведомы. Я бы даже назвал это сокровенной тайной. Возможно, в этом проявились детские ощущения. До окончания средней школы я жил с родителями в северном Казахстане. Нашими соседями была немецкая семья. Когда я учился в начальной школе, то иногда мы с мамой заходили к ним на посиделки в долгие зимние вечера. Взрослые разговаривали о чём-то своём. А я был поглощён разглядыванием толстенной книги с картинками, пленявшими меня своей красотой и загадочностью. Хотя она была очень старая, но удивительно хорошо сохранённая. Хозяева берегли её «пуще глаза своего». Глава семейства – дядя Кристиан, давая её мне в первый раз, пояснил, что это – библия, изданная давным-давно в Германии. Она досталась ему по наследству от отца. По всей вероятности, ещё во времена Екатерины Великой книгу привезли в Россию далёкие предки дяди Кристиана, переселившиеся из какого-нибудь Вюртемберга или Гессена. Книга вызывала во мне благоговейный трепет необычной обложкой, тисненой кожей, бронзовыми застёжками, готическим шрифтом и великолепными иллюстрациями. Люди, изображённые на них, поражали детское воображение величественными позами и сказочными одеяниями. Книга будила во мне детские мистические фантазии. Не раз и не два в моих снах появлялись они живыми. Их голоса завораживали какой-то особенной, неземной мелодичностью. Рождение таких снов, вероятно, отчасти было обусловлено приятной семейной атмосферой в доме дяди Кристиана. В ней ещё сохранился дух патриархальности, свойственный многим немецким семьям лютеранского вероисповедания, проживавшим в то время в нашей стране.
Как сожалел я тогда, что не знал немецкого языка! Как мне хотелось прочесть текст, написанный устремлёнными вверх изящными буквами!
Советская школа, хотя и строилась на идеологической основе, пронизанной атеизмом, тем не менее, давала школьникам широкий кругозор, прививала уважение к культуре. Сформированное школой моё материалистическое сознание отлично уживалось с восприятием мировой культуры, многие блестящие образцы которой проникнуты библейскими сюжетами. Поэтому знакомство с произведениями мирового искусства на религиозную тематику обогащало меня духовно и эстетически. Ведь хорошо известно, что, не изучив исторического контекста творений великих мастеров Возрождения, невозможно постичь их сути и подлинного художественного богатства.
А русские иконы?! Это целый мир! Ещё до конца не понятый и недооценённый. Какое интеллектуальное наслаждение я испытывал при чтении сочинений церковных или религиозных философов и писателей, а также книг академика Б.В. Раушенбаха, посвящённых богословской эстетике! Или православные храмы с их неповторимой очаровательной архитектурой! Почему-то подсознательно, при виде старинных русских церквей, я вспоминаю наши народные сказки. С детских лет для меня, провинциального мальчишки, Москва всегда ассоциировалась с Кремлём, который воспринимался мной как сердце страны. На доступных мне в ту пору фотографиях и открытках Кремль и его церковные соборы, Красная площадь были единым целым. Как невозможно представить Московский Кремль без его соборов, так и необозримое поле русской культуры немыслимо без православной религии. К такому убеждению я приходил по мере взросления.
Постепенно я начал понимать, какое место занимала религия в мировой истории, в строительстве Российского государства и в формировании духовно-нравственных ценностей нашего народа. Гуманитарное университетское образование, знакомство с мировой художественной литературой и искусством позволили мне без идеологических шор оценивать всё, что происходило в мире в стародавние времена и происходит в наши дни. Моё особое почтительное отношение к священнослужителям сохранялось всегда. Я понимал, что они обладают теми глубокими знаниями, которые недоступны мне. Прежде всего – это история религии, церковно-славянский язык, знание святоотеческих преданий, обрядов и обычаев. Всё это также для меня имело флёр завораживающей таинственности. Случавшиеся время от времени беседы с церковнослужителями оставляли у меня впечатления, что эти люди в большинстве своём обладают особой культурой речи, которую в наши дни не часто встретишь. Увы, такова действительность. Один из современных отечественных философов назвал её «отходом от традиционной системы ценностей» или «игрой на понижение».
Неразгаданной и непостижимой тайной для меня остаётся принятие молодыми людьми, а иногда и не очень, решения навсегда связать свою жизнь с монастырём. Оставить мирскую жизнь, порой весьма перспективную профессиональную карьеру, житейские радости и посвятить остаток дней своих служению Богу. Какую силу воли надо при этом иметь?! Я бы никогда этого сделать не смог. Но с уважением отношусь к выбору других, тех, кто нашёл в себе внутренние силы сделать это.
Иногда при виде внешне привлекательного молодого монаха меня посещает мысль: «Какие красивые дети могли бы быть у него». На эту деликатную тему я никогда ни с кем не говорил. Но мне кажется, что подобные мысли могут посещать женщин и девушек, при виде молодых красавцев в монашеском облачении.
Почему-то именно об этом я подумал, впервые увидев митрополита Варненского и Великопреславского Кирилла, посетив его с протокольным визитом, когда прибыл в черноморскую столицу Болгарии во время моей дипломатической службы в российском генеральном консульстве. Выглядел он молодо. Ему тогда едва исполнилось пятьдесят лет.
Его строгая мужская красота сразу бросалась в глаза. В густых чёрных слегка волнистых волосах и в роскошной окладистой бороде серебрилась редкая седина. Правильные черты лица, внимательный взгляд выразительных, необычных для болгарина ярко голубых глаз из-под широких бровей, бархатный голос, образная речь, неспешные уверенные манеры вызывали симпатию к нему с первых минут знакомства.
Ещё до прибытия в Варну о нём мне много рассказывал мой давний товарищ и коллега Леонид Сергеевич Баснин, к сожалению, рано ушедший из жизни. Работая там генеральным консулом, он многократно встречался с отцом Кириллом. По его словам, эти встречи не только были полезны ему с практической стороны, но и насыщали его эмоционально и обогащали новыми знаниями. Постепенно в их отношениях исчезала официальность, появлялась доверительность.
Вначале митрополит Кирилл встретил меня c почтительной сдержанностью.Но когда я передал ему приветы и добрые пожелания от своего предшественника, лицо его осветилось радостью и добротой. Я почувствовал, что это сразу расположило его ко мне. Наш разговор потерял протокольный характер, он продолжался, словно мы были старые приятели, встретившиеся после долгой разлуки. Видимо, чтобы сделать приятное гостю, он перешёл на русский язык, демонстрируя его безупречное знание.
Мне было известно, что в начале 80-х годов он был настоятелем Болгарского подворья в Москве и что учился в Московской духовной академии. Знал и об его научных занятиях. Многочисленные книги в книжных шкафах и на рабочем столе свидетельствовали об этом. Рукописи, лежащие там, говорили о том, что накануне моего визита владыка работал с ними. Легко и непринуждённо лилась наша беседа. Её темы касались и современности, и старины глубокой. В словах отца Кирилла чувствовалась твёрдая убеждённость, но при этом в них не было никакой категоричности и рисовки в напускной принципиальности духовного иерарха. Я не мог отказать себе в удовольствии упомянуть о том благоприятном впечатлении, которое на меня произвёл кафедральный собор, находящийся в непосредственной близости от резиденции митрополита. Владыка в ответ с особым чувством, как будто он делится со мной сокровенной тайной, сказал, что это не просто православный собор, а храм-памятник, посвящённый погибшим русским воинам и болгарским ополченцам в русско-турецкой войне 1877-1878 годов.
– В богоборческий период после 1944 года его чуть было не разрушили, – с горечью в голосе уточнил он. – И лишь когда митрополит Иосиф, служивший в тот период, написал на входе в собор, что это храм-памятник, а властям пригрозил, что при попытке его уничтожить он совершит акт самосожжения, власти отступили. Так наш кафедральный собор был спасён для потомков.
Эти слова были произнесены им с такой убеждённостью, с такой верой, что я невольно подумал: «Случись сейчас нечто подобное, то митрополит Кирилл, наверняка, сделал бы то же самое».
Владыка напомнил также о том, что идею сооружения храма высказал генерал Дондуков-Корсаков при посещении Варны после освобождения Болгарии.
– Император Николай Александрович – ктитор нашего храма, – с ноткой гордости подчеркнул владыка. – Он выделял средства на его сооружение. Подарил иконостас. А русские архитекторы и живописцы помогали в его создании.
– Вы знаете, ваше высокопреосвященство, – делился я своими впечатлениями, – когда впервые видишь этот храм, то остаётся ощущение его монументальности, даже, я бы сказал, крепостной мощи. А стоит войти в него, то сразу подпадаешь под обаяние его уюта и красоты, которыми нельзя не залюбоваться.
– Наверное, это от того, – высказал предположение владыка, – что при его проектировании и возведении стен были использованы материалы разрушенной варненской крепости. А русские мастера участвовали в росписях его внутреннего убранства.
Позже, подъезжая к Варне с южного направления или приплывая со стороны моря на яхте моих болгарских друзей, я всякий раз любовался открывающейся великолепной картиной раскинувшегося на берегу города, архитектурной доминантой которого был кафедральный собор, и вспоминал нашу первую беседу с митрополитом Кириллом.
Хотя наш разговор, обнаружив много общих интересов в историческом прошлом России и Болгарии, набирал силу, тем не менее, мне не хотелось выходить за протокольные рамки. Я пригласил владыку пожаловать на приём в нашем генеральном консульстве по случаю начала моей дипломатической миссии. Он с благодарностью принял приглашение и, в свою очередь, просил меня приходить, по возможности, в храм на богослужения.
Продолжение следует
Tags: Проза Project: Moloko Author: Щелкунов Анатолий