Экие же вы унылые... Да, не люблю.

Эту хитрую бонаконскую манеру - много и шумно говорить о неочевидном, как о безусловной данности - отметил Петр Палиевский в годы, когда автор этих строк ещё бегала покупать себе игрушки в магазин "Лейпциг". Сменился строй, появился интернет, но бонаконы не переменили свычаев.

"Произведения NN, - зудят они, — это та великая классика, которая поражает масштабом ума и удивляет лаконичностью изложения".

О ком речь? Знамо дело, не о, к примеру, Владимире Высоцком. О нем, получившим фантасмагорическую популярность посредством любительских магнитофонных записей, ничего не надо вколачивать в головы. (Кстати, я его творчество не очень люблю, просто не близко, но невозможно же отрицать крупнейшее явление).

Вчера мне попадалась в сети реклама, сообщающая, что мой давний любимец Лев Лурье "проводит экскурсии по местам Довлатова".

Да, речь об этом "великом классике", которого "сегодня читают все, независимо от возраста, национальности"... Да полноте. Преимущественно бонаконы и читают, энергически заполняя своим культурным божком информационное пространство.

"Теперь культурному петербуржцу пристало знать не только «Петербург Пушкина» или «Петербург Достоевского», но и «Ленинград Довлатова», повествует рекламщик.

Зачем надо? Почему надо? Почему Шонберг, как писал в моей юности опять же Палиевский. И, раз уж мне Петр Васильевич вспоминается, дело не обходится без противопоставления "гения" и "лупоглазых мещан".

"В школе по-прежнему учат самых обычных детей. (А каких надо? Трехногих? ЕЧ) В доме живут неприветливые гражданки, готовые пронзительным криком направить любознательных по ложному следу, лишь бы не толпились под окнами: мол не здесь он жил, а в доме 28, подите прочь. Но мы-то знаем, что «он» жил именно здесь".

Ведь оно самое то самое:

"Кругом обы­ватель, способный только плодиться и есть; он топчет своих же мыслителей; но ты, которому я подмигиваю, ты един­ственный, случайно попавший рядом с этим боровом спра­ва, мы-то с тобой понимаем друг друга... «Боров» при этом должен чувствовать то же самое".

Почему фигуры противопоставления "гения" и "толпы" у литературоведов не возникает, когда речь заходит о Пушкине* или Достоевском? А потому, что прав Петр Васильевич, изложивший основные приемы производства в "гении".

Человек совсем другой эпохи. Вероятно мне, выросшей при беззубом совдепе и вне информационного голода, нашлось бы, за что его покритиковать. Но почему-то - совсем не хочется. А хочется - полюбоваться этим ясным и не слишком добреньким взглядом.

Но не хочу быть голословной. Я как раз вчера, узрев кудрявого юношу Лурье в естественной среде, попыталась вспомнить хоть что-то из "необходимого каждому культурному человеку" Довлатова, не преуспела и залезла в интернет. Мои приблизительные впечатления жестоко подтвердились.

"Ты хочешь выйти замуж? Но что изменится? Что даст этот идиотский штамп? Это лошадиное тавро… Пока мне хорошо, я здесь. А надоест – уйду. И так будет всегда… "

Нормальная логика павиана. Для цивилизованного существа - Церковь признает даже языческий брак, тот самый "штамп", ибо он подразумевает ответственность сторон.

"Да я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв!"

Такое можно сказать другу по телефону, слегка заплетающимся голосом. А после - забыть.

Нет большей трагедии для мужчины, чем полное отсутствие характера!

А мужики-то и не знали. Ошарашивающее откровение. Главное - необычное.

Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.

Глупость. Талантливые представители одной школы, лэйкисты там или классицисты, могут писать в сходной манере, оставаясь талантливыми. Между тем опусы Прилепина отличаются от опусов Быкова, а всё вместе - от творений Рубиной.

"У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека".

... и труженик современной культурной нивы. Только я вижу различие? Утешьте, скажите, что тоже его в чем-то находите!

Строго такую же ценную мысль вполне мог развить (и развивал) слесарь в майке "алкоголичке", за граненым стаканом, на кухне другу - сантехнику. (Речь, кстати, о сантехниках и слесарях советского времени, сегодня представители этих профессий уже не ассоциируются со стаканом, майкой, табуреткой, кухней и пьяными умничаниями). Или вы в самом деле думаете, что за весь свой ночной разговор упомянутые двое ни разу не выскажут подобных "житейских мудростей"? Только спасибо им - за собой не записывали.

Любить публично — это скотство.
Ну да, конечно. Вся человеческая история полна примерами "скотства". Хоть Гаральд Гардрад, хоть Бертран де Борн, хоть вообще Данте Алигьери, умолчим о Петрарке и Гете. Скот на скоте.

Россия — единственная в мире страна, где литератору платят за объем написанного. Не за количество проданных экземпляров. И тем более — не за качество. А за объем. В этом тайная, бессознательная причина нашего катастрофического российского многословья. Допустим, автор хочет вычеркнуть какую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает: "Ненормальный! Это же пять рублей! Кило говядины на рынке..."

Ой! А как насчет того, что Дюма разгонял свои диалоги по причине объема?

"- Сколько их?

- Дюжина.

- В скольких шагах?

- В полусотне".

Нельзя же до такой степени ничего не знать.

Кстати, когда я цитирую, всё время назойливо выскакивает ресурс, благодаря которому (одному из многих) мы можем приобщиться к мудрости. Не стану его убирать, страна должна знать своих героев.
( https://burido.ru/774-tsitaty-dovlatova )

Двое — это больше, чем Ты и Я. Двое — это Мы…

Данте нервно отдыхает. Тем паче он всё одно скот, любит видите ли, публично.

Разбираться с этим можно до бесконечности. В лучших случаях эти фразы - то, что можно сказать в веселой компании, в худших - бессмысленный треск. И во всем - неизбывная стилистика майки-алкоголички и граненого стакана.

Но я злоупотребила вниманием, чтобы доказательно проиллюстрировать: вот это выдается за какого-то современного Вовенарга. Хотя, на наш скромный взгляд, это не Вовенарг. Не Люк. Не де Клапье. И - во всем, что касается интеллекта и таланта - не маркиз.

Между тем - сколько в Санкт-Петербурге "довлатовских" мест, а сколько - посвященных Николаю Гумилёву? Это нормально?

Если в Западной Европе и США буянит "культура отмены", у нас воцарилась "культура подмены". Культ расхристанного (во всех значениях слова), чёрноязычного, вислобрюхого, унылого, релятивистского "гения": в общем смысле и по персоналиям, коих легион.

И завершим мы сегодняшний рассказ тем, без чего бонаконы не были бы бонаконами. Превосходнейшей цитатой из искусствоведа:

«У Довлатова был брат Борис. В школе он шел на золотую медаль. Но за неделю до выпуска помочился из окна школы на директора», – рассказывает Лев Лурье".

Занавес.

____________________________________

*Не надо мне напоминать про "рукой рассеянно бряцал". Помню, и, кстати, наизусть. Но объяснять, в чем различие, пожалуй, поленюсь.

фотографии взяты из открытого доступа