Глава 19
Время действия - 1860 год.
Над степью плыл терпкий запах разомлевших на солнце трав. Ласково шумело море, набрасывая на берег бирюзово-прозрачные язычки прибоя. Кудахтала в зарослях колючего кустарника курица, вторили ей в сараюшке приятельницы.
- Опять в кушарах снеслась! Ищи теперь это яйцо... – Василиса тыльной стороной ладони смахнула со лба пот.
- Аааа... – пропел рядом с ней детский голосок.
Васёнка повернулась к сыну:
- Да, сынок, не там, где надо, курица яичко снесла!
Мальчонка внимательно посмотрел на мать круглыми, чёрными, словно спелые смородинки, глазками и вдруг весело засмеялся, потянулся ручонками, словно желая обнять её.
- Нет, сынок, не возьму тебя. Видишь, некогда мне!
Василиса сноровисто вязала косу из луковых головок, связывая их тонкой лентой. Хорош, ой, хорош урожай! Она отбросила готовую связку в сторону и начала новую.
- Вот она, мама какая! Не хочет маленького Павлушу обнять, не хочет его приласкать... – шутливо запела подошедшая Аннушка.
- Да когда мне его ласкать, делов-то сколь... – сказала Василиса. – Вечор в новом доме прибиралась, расставляла всё по местам, а с утра на огороды. Лук весь наружу выпер да посох, собрала от греха. Чеснока накопала. Сёма к дому всё перевёз да к Фадею подался, кузню ладить. Теперь затемно вернётся.
- Ну, раз тебе недосуг, тогда я понянькаю крестничка своего! – Аннушка подхватила ребёнка на руки.
- Ой, Аннушка, не подымала бы ты его. Тяжёленький ведь стал! – Василиса покосилась на потяжелевшую фигуру подруги.
- Ничего, не страшно! – Анна звонко чмокнула малыша в пухленькую щёчку. – Папкин сынок, черноглазенький. Эх, жених вырастет какой, Бог даст, тьфу-тьфу-тьфу не сглазить. Девки сохнуть станут по нём.
- Да уж, не оглянешься, невесту в дом приведёт! – засмеялась Васёнка.
- Дай-то Бог! А я ведь опять письмо написала своим. В деревню. Так, мол, и так. Теперя я матросская жена, и ожидаем мы в семье прибавления.
- Молодец! Порадуются за тебя. И кое-кому на деревне рты заткнут. От меня-то поклон передавала?
- Передала. И про Павлушу написала, - гостья снова звонко чмокнула малыша в голенькую спинку.
- А на то письмо-то ответа не было?
- Нет, не было. Да кто ж писать-то за их станет? Добро бы, кто прочитал им моё послание, а уж ответа и не жду. Про избы новые вот тоже прописала. Каменные, мол, с подвалами.
- Ну, уж и каменные! – усмехнулась Васёнка.
- А как иначе объяснишь? Не дерево, не турлук, не саман. Камень и есть, хоть и ракушечный.
Дома андреевцы поставили к концу лета. Высокие, светлые, крытые черепицей, они вознеслись над землянками, превратившимися теперь в подвалы для хранения продуктов. Ровным рядком выстроились дома вдоль берега моря.
- В этом деле красота – не последнее дело! - рассуждали мужчины. – Вот стоят они по линеечке, как матросы в строю, и любо-дорого взглянуть. Порядок опять же. Сразу понятно – служивые люди здесь живут.
Внутри домов сделали деревянные полы и крашеные светло-голубой краской потолки. Дерево покупали у торговцев, доставивших сухие звонкие доски из Малороссии. Дорого взяли, очень дорого. Да Бога гневить нечего, было на что купить. Урожай собрали отменный, а едоков пока мало. Излишки продали с хорошей выгодой, на эти барыши и гуляли.
Василиса обустраивала свой дом так, как увидела когда-то у казаков.
В горнице в красном углу под иконами столик, покрытый белоснежной вязаной скатертью. Столик Семён сработал сам из обрезков покупного дерева. На столике молитвенник. Читать Васёнка не умела, но к книгам, особенно церковным, относилась с большим почтением. По выходным, когда погода не позволяла съездить на службу в Севастополь, Семён открывал потрёпанный молитвослов и читал благодарственные каноны.
Большой сундук с приданым, привезённый Василисой, разместился теперь у глухой стены. В простенке между двух окон повесили зеркало. То самое, которое Семён купил для молодой жены. Под зеркалом поставили небольшой комодик для женских вещичек и украшений, собранный из разных обрезков и дощечек. Преимущество комода перед обычным сундуком и его удобство Семён оценил ещё на корабле, увидев его в капитанской каюте. Собирал его холодными зимними вечерами при свете лампы, когда сурово и неприветливо ревело море, а ледяной ветер пытался ворваться в дверь и маленькие окна, забранные деревянными щитами. Василиса сидела рядом с рукоделием в руках, напевала песни, вспоминая родную деревню, рассказывала про своих родных.
Правда, холодов было не так уж и много, а снег не выпал вовсе. Разве что оседал иногда иней на траве по утрам, да и тот таял, чуть только солнышко поднималось над горизонтом. Ждала Васёнка, что хотя бы на Рождество увидит она кружащий с неба белый пух, но напрасно – светило солнце, и в воздухе стоял какой-то совсем весенний сладкий аромат, только никак не понять было, откуда он. В крещенскую ночь мужчины окунались в ледяные волны родного моря, а жены ахали, крестились, тревожно вглядываясь в темь – не пропал ли родимый, тут ли.
- Кажись, всё увязала! – Василиса поднялась с земли, отряхнула подол. – Дайкось, развешаю, да отдохнём маленько с тобой, Анюта, квасу выпьём. А там и стадо наше придет, пойду коров доить. Ты не ходи, вашу я сама обихожу. А ты Павлика понянчишь.
Мальчонка, услышав своё имя, радостно загулил, запрыгал на руках у Анны, потянулся к матери. Однако Василиса взяла сына, только когда развесила все связки в тени под навесом, и он, счастливо вздохнув, положил головёнку ей на плечо.
- Ах, же ты, котёночек мой! – засмеялась Васёнка. – Да мой же ты славный!
Она поднялась по ступеням нового дома, вошла в прохладный полумрак, опустила сына на дощатый, гладко выструганный пол, сунула ему в руки деревянную погремушку.
- Ставни-то на день позакрывала... – Аннушка, войдя следом, с интересом рассматривала убранство комнаты: аккуратную белёную печь, полки, на которых была красиво расставлена новая посуда, кружевные подзоры под ними.
- Дак зной-то на улице какой! – отозвалась Васёнка, доставая из-под печи кувшин. – Враз в избе жарко станет. Это уж когда осень придет, да зимой, тогда и света много нужно будет.
- А у нас с ночи окна настежь. И воздуха чистого побольше чтобы, и света, и тепла. Люблю тепло.
- Намёрзлась, сердешная, в наши деревенские морозы да метели! – Василиса налила в кружку квас, придвинула подруге.
Взяла сына на руки, принялась кормить его грудью.
- Намерзлась, - отозвалась Анна. – Боялась я, что шибко холодно зимой будет. Помнишь, как в деревне говорили про Крым? Ветры, мол, ледяные. А оказалось, что ничего страшного нет.
- Пугали нас, чтобы не соглашались ехать, - усмехнулась Васёнка. – Барин-то аж позеленел, когда я вышла вперед на торгах. Как подумаю, что могла к нему в постелю попасть, тошно делается.
Она опустила накормленного сына на пол, поправила рубаху. Спрыгнул с печи кот с драными ушами, подошёл к мальчику, улёгся рядом. Малыш протянул ручонку, положил её на пушистую спинку. Кот громко замурлыкал, перевернулся кверху животом, изогнулся, лукаво поглядывая на ребенка. А тот, громко визжа от восторга, взялся колотить погремушкой по полу.
- Как же я хочу такого ребятёнка! – Аннушка с любовью смотрела на мальчика. – Вишь, с Боцманом дружит. Он, Боцман, строгий кот, не всякого к себе допустит. А тут нате вам – друзяки какие! Видно, душа у крестника моего добрая, живое любит.
- Ничего, скоро и у вас дитё будет, Бог даст! Да и Павлушка тебе, считай, родной.
Аннушка счастливо улыбнулась.
- Не боишься? – осторожно спросила Василиса.
- А чего мне бояться? Сказала же матушка твоя, что мне детей рожать. Значит, всё будет хорошо. Будут детки у нас, и не один.
- Ну и правильно, - с облегчением вздохнула Васёнка. – А я только когда время пришло мне, испугалась. Думаю, мало ли... Всякое бывает. А когда за окном птица запела, спокойнее мне стало.
- Какая птица? – удивилась Анна.
- Не знаю, вроде синички. Цвинь-пинь, цвинь-пинь. Она первый раз на кладбище явилась мне, когда из деревни нас увозили. А потом в метель цвинькала, когда мы замерзали. И там, в заброшенном городе, она тоже появлялась. Не маменькина ли это душа рядом со мною, не она ли оберегает меня?
- Может быть, она и есть.
- В ту ночь, когда схватки у меня начались, страшно мне стало. Хоть и весна ужо была, а погода такая дурная выдалась – ветер воет, море ревёт. Да помнишь, наверное. Я молюсь, молюсь... Сёма за тобой побежал, и тут я слышу – за окошком птичка поет. Веришь, нет – холод, ветер, ночь, окошко деревянным щитом закрыто, а она цвинькает. Да таково громко! Вот, думаю, матушка успокоить меня пришла. Так и вышло – недолго мучилась я, и сынок вот какой родился! – Василиса с нежностью смотрела на малыша.
- А ты знаешь, показалось мне, что Полюшка наша повеселела. А то всё будто неживая ходила!
- Дай-то Бог. Шутка ли, такой мальчонка славный у неё был, а видишь как вышло...
Маленькие жители в Андреевке начали появляться к весне. Они громко кричали, требовали от молодых мамаш молока и внимания, а в общем были крепкими и здоровыми детьми. Малыши радовали молодых родителей, доставляя им обычные хлопоты, и только в землянке хрупкой беленькой Полюшки и большого, похожего на медведя, Матвея радость угасла, едва появившись. Потому что их сынок, крепкий, лобастенький мальчик, прожил всего лишь две недели. Он не плакал, только тихо сопел, трудно, с хрипом дышал, и так же тихо отошёл в мир иной, упокоившись недалеко от посёлка, за рощей.
Подруги утешали Полюшку, как могли, да разве можно утешить молодую мать, потерявшую своё первое дитя... К тому же свои ребятишки у соседей росли здоровыми, и это ранило осиротевших родителей сильнее.
- В отца мальчонка пошёл, большенький. А Полюшка – птичка-невеличка. Видать, когда рожала, что-то не так пошло, - Аннушка задумчиво смотрела на узкую полоску яркого света, пробившегося между ставен.
- Вот и погост в Андреевке появился. Подоле* бы его не было, - вздохнула Василиса.
--------
* - подольше
--------
- Подоле бы он не разрастался. А ведь Полюшка боится, что с другими детишками у неё так же будет. Забегала как-то ко мне, посудачили мы о том о сём. Она между делом и сказала про это.
- А ты что?
- Да что же я отвечу... Говорю, это, мол, первый у тебя был, оттого и трудно родила, и ребёночек с того помер. А второй, мол, легко пойдёт. Да только всё равно, взяла она себе в голову плохое. Так я пообещала ей, что попрошу Тимофея гречанку ту позвать. Ну, помнишь, что лечила меня, когда мы приехали? Семён за ней ездил.
- Помню, как не помнить! Помогла она тебе тогда. Полюшке тоже поможет. Успокоилась, повеселела?
- Повеселела. Только, сдается мне, что не только от того, что успокоилась, радостная она ходит. Видно, понесла она.
- Дай-то бог! – Василиса перекрестилась. – А то уж мне перед нею совестно как-то. Вроде и не виноваты мы ни в чем, а совестно. Наши детки растут, а...
- Замолчи, не накликай беду! – испугалась Аннушка.
Женщины суеверно стали плевать, стучать по крышке стола.
Кот, поиграв немного с мальчиком, отскочил в сторону и заманчиво разлёгся на полу, подставляя пушистое брюшко. Вот только достать до него Павлуша никак не мог. Он призывно гукал, махал ручкой, пытаясь дотянуться, но тщетно. Тогда он уперся локотками в пол, с усилием стараясь подтянуть тело.
Женщины замерли, наблюдая за попытками малыша. А тот медленно пополз к пушистому другу. Наконец, он дотянулся до кота, весело закричал что-то, и их игра возобновилась.
- Надо же, - наконец сказала Аннушка, - Боцман его ползать учит! Глядишь, и ходить Павлуша за ним научится!
- Впервой вижу ведь! – Василиса была удивлена не меньше подруги. – Расскажу Сёме. Федюньку-то нашего я сама учила и ползать, и ходить. А сыном и заниматься недосуг.
- Скучаешь по Феде?
- Скучаю, – вздохнула Васёнка. – Как не скучать. Здоров ли он, обласкан ли...
Замычали вдалеке коровы.
- Ох, стадо возвращается. Пора идти доить. Забирай Павлушу. А то у нас оставайся, - Василиса поднялась с лавки.
- Нет, к себе пойду. Тимофей скоро с огорода вернётся. Приедет, а меня нет. Не годится это!
- Не жалеешь, что вышла за него? – лукаво спросила Васёнка.
- Что ты, что ты! – замахала руками Аннушка.
- Так ведь старик же! Помнишь, как мы боялись, что за стариков замуж идти придется? – Василиса засмеялась.
- Помню. Только ведь я на него смотрю, а вижу не старика, а парня молодого. Глаза у него молодые совсем. И тело крепкое.
- И я тоже так же. Тогда, до операции, смотрела на Сёму, а увечья его не замечала. Видела глаза его, большие, чёрные, и перед взором парень с рисунка того вставал.
- Родные... – Аннушка улыбнулась.
- Ой, что же это я! – спохватилась Васёнка. – Корову-то!
Когда матросы ещё были холостыми и жили артелью, стадо они держали общее, доили по очереди. Кормились в то время с одного котла, вот и не было им нужды делиться на подворья. Потом обзавелись семьями, у каждого появился свой очаг, и удои стали распределять поровну. А весной сообща решили, что пора каждому иметь своё хозяйство. Докупили вскладчину коров на рынке, бросили жребий, кому какой владеть, и развели их по разным хлевам, которых к тому времени поставили в достатке.
Василиса схватила с лавки у двери ведро и выметнулась из дома. Следом за ней, подняв крестника на руки, вышла Анна.
Над морем, тихим и ласковым, стояло белёсое размытое пятно.
- Эка! Шторм ведь будет, - пробормотала Аннушка себе под нос.
Она уже давно приметила, что перед бурей поднимается над морем муть. И не облако, и не туча, а вроде как краски на ткани поплыли. И вид такой неопрятный, грязноватый, и на душе сразу тревожно становится.
- Смотри, Павлуша, вооон лодка под парусом на море! – Анна показала мальчику рукой вдаль. – Вот вырастешь, тоже будешь под парусом ходить!
- Аааа? – удивился тот.
- Под парусом! Моряком будет Павлик, как батька. Ловко будет Павлуша паруса ставить, хорошим будем матросом!
Мальчик внимательно посмотрел на Аннушку, нахмурил лобик, а потом вдруг радостно засмеялся и захлопал в ладоши, запрыгал на руках у крестной матери.
Положив малыша на большое лоскутное одеяло, расстеленное на траве, Анна принялась чистить картошку для ужина. Мелковата здесь картошка, совсем не такие урожаи собирали они в деревне. Там картоха и хлеб, и мясо для крестьянина. А тут – разве что в похлебку положить да иногда с рыбкой соленой поесть. Зато созревает быстро. А в хороший год, говорят, можно и дважды за лето посадить и собрать.
К возвращению мужа с огорода Аннушка успела сварить на маленькой уличной печке кулеш и вскипятить большой самовар, чтобы хватило и на вечерний чай, и на помывку после трудового дня.
- Чатырдаг видно. Никак шторм начинается! – сказал Тимофей, снимая с телеги мешки с овощами. – Спущу сразу в землянку, там рассыплю. Иначе дождем намочит, сушить долго придется.
- Да и над морем муть какая-то. На волнах барашки вон появились. А кто-то под парусом ходит.
Тимофей приложил руку козырьком к глазам, вгляделся в даль:
- Яхта прогулочная. Ништо, успеют уйти в гавань.
Пришла Василиса, принесла только что надоенное молоко.
- Вот и я. Не утомил вас сынок мой? – весело спросила она.
- Да что ты! Мы с ним так весело провели время! – Аннушка подняла Павлика на руки, поцеловала его пухлые щечки. – Такой любимый мальчик!
Василиса взяла сына из рук крестной, побежала к дому. Пора было кормить ужином Семёна, да и вечерних хлопот хватало. Она раскрыла ставни, распахнула окна, чтобы впустить в комнаты свежего ароматного воздуха. Прибрала во дворе и, с удовлетворением оглядевшись, вошла в дом.
- Ну что, сынок, сейчас придет батька, вечерять станем, - пропела она сыну.
Вдруг резкий порыв ветра рванул кружевную скатерть под иконами, хлопнул створками окна, закрыв и снова распахнув их, а потом... Потом он сорвал со стены зеркало и с силой швырнул его на пол.
Василиса охнула, спрятала заплакавшего Павлика за печь, кинулась закрывать окна.
- О, Господи, смотри-ка, ураган какой поднялся! – она подняла с пола зеркало. Блестящая его поверхность была разбита. – Свят, свят, свят...
Василиса в ужасе перекрестилась.
- Что же это, Господи...
А за печкой надрывался в плаче перепуганный Павлуша.
- Не бойся, сынок, не бойся! Это ветер. Это всего лишь ветер! – Василиса прижала сына к груди. – Ничего, ничего.
Захлестали в стекла окон крупные капли дождя, сверкнула с почерневшего неба молния.
- А лук-то! Сорвет ведь ветер, попортит дождем! - Васёнка метнулась на улицу. – Сынок, я сейчас вернусь.
Море ревело, волны свирепо кидались на берег, с треском стаскивали мелкие камни и песок, швыряли их обратно. На скотных дворах и возле домов суетились андреевцы. Ураган рвал листву с деревьев, бросал струи дождя в лица людей.
Из потока воды вынырнул Семён:
- Ты чего здесь, лапушка? Домой бы шла! Где Павлик?
- В избе он. Сейчас уйду, только лук парусиной прикрою, чтобы не мочило. А ты? Ты-то? Промок ведь весь.
- Полундра! Яхта терпит бедствие! – раздался крик Тихона. – Братцы, люди тонут!
Семён сорвался с места, кинулся к берегу, а уже через минуту он стаскивал в воду шаланду. Елисей и Фёдор поставили вёсла, и лодка с тремя матросами на борту медленно, преодолевая сопротивление волн и ветра, двинулась на помощь несчастным.
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 18) Венчание
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки