Пушкин, приехав в Оренбург, останавливается на загородной даче военного губернатора В.А.Перовского. Об этом интереснейшем человеке я сейчас писать ничего не буду, так как примерно год назад посвятила ему статью, говоря о толстовском Пьере Безухове. Сейчас скажу лишь, что он познакомился с Пушкиным, скорее всего, в послелицейский период жизни поэта, и помещу его портрет.
А вот другой, тоже интереснейший человек, с которым здесь судьба сводит поэта, несомненно, заслуживает особого разговора. Это Владимир Иванович Даль, всем нам прекрасно известный составитель Толкового словаря, а в ту пору чиновник особых поручений при военном губернаторе.
Пушкин и Даль познакомились примерно за год до этой встречи. Вот как вспоминал сам Владимир Иванович: «Это было именно в 1832 году, когда я, по окончании турецкого и польского походов, приехал в столицу и напечатал первые опыты свои. Пушкин, по обыкновению своему, засыпал меня множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что, казалось, у всякого из нас на уме вертится и только что с языка не срывается. “Сказка сказкой, — говорил он, — а язык наш сам по себе, и ему-то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке. А как это сделать, — надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по-русски и не в сказке... Да нет, трудно, нельзя ещё! А что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! А не даётся в руки, нет!”»
Поэт переезжает от Перовского к Далю и, говоря современным языком, тот становится экскурсоводом Пушкина по «пугачёвским» достопримечательностям города: «ездил с ним в историческую Бердинскую станицу, толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачёвым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместии, куда Пугач поднял было пушку, чтобы обстреливать город, — на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемых преданием Пугачёву, на зауральскую рощу, откуда вор пытался ворваться по льду в крепость, открытую с этой стороны; говорил о незадолго умершем здесь священнике, которого отец высек за то, что мальчик бегал на улицу собирать пятаки, коими Пугач сделал несколько выстрелов в город вместо картечи, — о так называемом секретаре Пугачёва Сычугове, в то время ещё живом, и о бердинских старухах, которые помнят ещё “золотые” палаты Пугача, то есть обитую медною латунью избу».
Уже из Болдина Пушкин напишет жене: «В деревне Берде, где Пугачев простоял шесть месяцев, имел я une bonne fortune [удачу]— нашёл 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от нее не отставал, виноват: и про тебя не подумал». Последняя фраза, конечно, шутка, а вот о встрече с казачкой Ириной Афанасьевной Бунтовой сохранилось немало рассказов. Во-первых, конечно, привожу воспоминания Даля: «Мы отыскали старуху, которая знала, видела и помнила Пугача. Пушкин разговаривал с нею целое утро… Старуха спела также несколько песен, относившихся к тому же предмету, и Пушкин дал ей на прощанье червонец. Мы уехали в город, но червонец наделал большую суматоху. Бабы и старики не могли понять, на что было чужому, приезжему человеку расспрашивать с таким жаром о разбойнике и самозванце, с именем которого было связано в том краю столько страшных воспоминаний, но ещё менее постигали они, за что было отдать червонец. Дело показалось им подозрительным… И казаки на другой же день снарядили подводу в Оренбург, привезли и старуху, и роковой червонец и донесли: “Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос чёрный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под «пугачёвщину» и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти”» (про длинные ногти Пушкина, думаю, все помнят).
Есть ещё одно свидетельство – письмо самарской дворянки Евгении Захаровны Ворониной. Она приехала в Оренбург через несколько часов после отъезда оттуда Пушкина и в письмах родным описала своё путешествие «вслед за Пушкиным». Она тоже побывала у Бунтовой, желая послушать её рассказы и песни, и записала её воспоминания, теперь уже о Пушкине: “Я говорю, а сердце-то у меня не на месте: кто знает, зачем вы расспрашиваете меня о Пугаче? Онамедни тоже приезжали господа, и один всё меня заставлял рассказывать; а другие бабы пришли да и говорят: ”Смотри, старуха, не наболтай на свою голову, ведь – это – Антихрист”… Только он со двора, бабы все так на меня и накинулись. Кто говорит, что его подослали, что меня в тюрьму засадят за мою болтовню; кто говорит: “Антихриста видела, ногти-то у него какие. Да и в Писании сказано, что антихрист будет любить старух, заставлять их песни петь и деньгами станет дарить”. Слегла я со страху, велела телегу заложить везти меня в Оренбург к начальству. Так и говорю: “Смилуйтесь, защитите, коли я чего наплела на свою голову; захворала я с думы”. Те смеются. “Не бойся, — говорят, — это ему сам государь позволил о Пугачёве везде расспрашивать”». Есть в рассказе, записанном Ворониной, и ещё одна трогательная деталь: «Показал он патрет: красавица такая написана: “Вот, говорит, она станет твои песни петь”». Чей портрет, думаю, пояснять не нужно.
Ещё одно свидетельство Даля: «Пушкин… хохотал от души следующему анекдоту: Пугач, ворвавшись в Берды, где испуганный народ собрался в церкви и на паперти, вошёл также в церковь. Народ расступился в страхе, кланялся, падал ниц. Приняв важный вид, Пугач прошёл прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: “Как я давно не сидел на престоле!” В мужицком невежестве своём он воображал, что престол церковный есть царское седалище. Пушкин назвал его за это свиньёй и много хохотал».
Да, наверное, такие впечатления поэту были необходимы!
О пребывании Пушкина в Оренбурге сохранились и забавные воспоминания. Тут можно вспомнить и рассказ Даля, как они с поэтом ходили «в прекрасную баню к инженер-капитану Артюхову, добрейшему, умному, веселому и чрезвычайно забавному собеседнику», забавлявшему Пушкина рассказами об охоте (через год ему будет прислана на память «История Пугачевского бунта»), и запись всё той же Ворониной, подружившейся с женой Даля: «Мадам Даль рассказывала, как всем дамам хотелось видеть Пушкина, когда он был здесь. Он приезжал ненадолго и бывал только у нужных ему по его делу людей или у прежних знакомых. Две её знакомые барышни узнали от неё, что Пушкин будет вечером у её мужа и что они будут сидеть в кабинете Даля. Окно этого кабинета было высоко, но у этого окна росло дерево, эти барышни забрались в сад, влезли на это дерево и из ветвей его смотрели на Пушкина, следили за всеми его движениями, видели, как он от души хохотал; но разговора не было слышно, так как рамы были уже двойные».
Вместе с Далем Пушкин объехал расположенные под Оренбургом крепости, записывая рассказы стариков (в том числе о «Лизавете Харловой», которая упоминается не только в «Истории Пугачёва», но и в «Капитанской дочке»). В одной из крепостей он услышал от старой казачки песню о Пугачеве («Из Гурьева городка протекала кровью река»), строчки которой сохранились в записной книжке поэта.
Затем Пушкин (видимо, опять вместе с Далем) едут в Уральск, где поэт был принят начальником казачьего войска полковником В.О.Покатиловым. «Тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за мое здоровье, наперерыв давали мне все известия, в которых имел нужду, и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной», - сообщит поэт жене.
Здесь Пушкин увидит и дом, где Пугачёв справлял свадьбу с Устиньей Кузнецовой, и здание бывшей войсковой канцелярии, где он содержался после ареста. А ещё запишет ставшие благодаря ему знаменитыми слова Пугачёва «Улица моя тесна...».
А уже из Уральска Пушкин отправится в Болдино, где собирается много работать.
В воспоминаниях Даля о поэте есть и такое: «По пути в Берды Пушкин рассказывал мне, чем он занят теперь, что ещё намерен и надеется сделать». Расскажет он, что Пушкин его «усердно убеждал написать роман»…
В память о встрече Пушкина и Даля в Оренбурге стоит памятник:
Но есть и ещё любопытнейший, как сейчас говорят, «артефакт»: в Санкт-Петербурге хранится икона, раньше находившаяся в Нижнем Новгороде, на которой изображены святые великомученики Косма и Дамиан. Вглядитесь в лица святых!
Святым Косме и Дамиану молились «о прозрении разума к учению грамоте»: «Есть обычай многим учащимся совершати молебная святым бессребреникам Косме и Дамиану» (азбуковник XVII века). Кто и когда решил придать святым черты двух великих людей, мы, надо думать, никогда не узнаем (есть, правда, версия, что икона была написана по заказу семьи Даля после его смерти, возможно, по его завещанию).
******************
Ну, и напоследок – о надзоре за Пушкиным (как же без этого!)
20 сентября 1833 года петербургский обер-полицеймейстер С.А.Кокошкин отправил нижегородскому военному губернатору М.П.Бутурлину «отношение», что «известный поэт, титулярный советник Пушкин, над коим 19 августа 1828 года в столице был учрежден секретный полицейский надзор, 14 сентября выбыл в имение его, состоящее в Нижегородской губернии» (даты, конечно, перепутаны). Кокошкин «покорнейше просит сделать распоряжение об учреждении за Пушкиным секретного надзора по месту пребывания его в подведомственной Вам Губернии», письмо долго пересылалось по инстанциям и, наконец, 9 октября «отношения» были направлены в Казанскую и Оренбургскую губернии секретные отношения. Перовский получил таков предписание: «Известясь, что он, Пушкин, намерен был отправиться из здешней в Казанскую и Оренбургскую губернию, я долгом щитаю о вышесказанном известить Ваше превосходительство, покорнейше прося, в случае прибытия его в Оренбург. Губ., учинить надлежащее распоряжение в учреждении за ним во время пребывания его в Ор. губ., секретного полицейского надзора за образом жизни и поведением его». Сохранилось написанное Перовским распоряжение для своей канцелярии: «Отвечать, что сие отношение получено чрез месяц по отбытии г. Пушкина отсюда, а потому, хотя во время кратковременного его в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как он останавливался в моем доме, то я тем лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий».
А ведь ещё в апреле московский генерал-губернатор князь Д.В.Голицын ответил на «отношение» петербургского военного губернатора П.К.Эссена (тот спрашивал: «По какому случаю признано нужным иметь означенного г. Пушкина под надзором полиции?»), что о причине надзора за Пушкиным не имеет сведений...
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь
