Иван Иванович Пстыго родился 10 апреля 1918 года в Башкирии в деревне Сухополь. Его отец, Иван Григорьевич, по тем временам считался самым грамотным человеком. Он окончил сельскую приходскую школу и писал и читал всем знакомым письма. Мать, Евдокия Фоминична, была маленького роста, щупленькая, но исключительно трудолюбивая. Родные не знали, когда она спала. Засыпали — она что-то делала, просыпались — она уже была вся в работе. Так же у Ивана Пстыго было ещё пять сестёр и два брата.
В семь лет Иван начал учиться в Валентиновской начальной школе, а после четвёртого класса учился в Архангельской неполной средней школе, которая находилась на расстоянии восемнадцати верст от дома. Всю неделю, он жил прямо в классе, а в субботу пешком отправлялся домой. Ходить в школу приходилось даже в лютые морозы в лаптях и ветхом зипуне. Когда впоследствии Пстыго вспоминал эти переходы, то невольно вздрагивал, и ему казалось, что стоит он голый на тридцатиградусном морозе. Осенью 1934 года Иван переехал жить в Уфу, где продолжил обучение, а в 1936 году его призвали в армию. Из работы областной призывной комиссии молодому человеку больше всего запомнился один эпизод. Надо было бежать по темному коридору, а затем неожиданно разверзался пол, и в темноте молодой призывник вдруг падал вниз. Тотчас же врач хватал его за руку и считал пульс, а затем проверял зрачки и что-то записывал в журнал. После призывной комиссии Пстыго взяли служить лётчиком и направили в Энгельсское военное авиационное училище.
После катастрофы 21 июля 1941 года и смерти штурмана Дементьева, лейтенант Пстыго почти месяц добирался до расположения своего полка. Когда он, взволнованный, ввалился в землянку командира Родякина, тот ему почему-то шёпотом сказал:
— Слушай — а мы тебя давно похоронили...
— Требую воскресить, товарищ майор!
Оказывается, летчики другого звена, летавшие вместе с Пстыго на переправу, видели его приземление на горящем самолете и так же, как и немцы подумали, что экипаж погиб. О чём и доложили начальству. Ещё один печальный момент был в том, что домой отправили похоронку. Пстыго тут же написал родным большое и обстоятельное письмо: дескать, произошло недоразумение, и хотя меня действительно подбили, но я жив и еще повоюю. Как ему потом рассказывали, отец, увидев почерк сына, сразу успокоился, а мать долго не могла поверить: всё твердила, что это постарались однополчане.
В августе, сентябре 1942 года войска Юго-Западного фронта терпели поражение от сил вермахта. Немцы стремились окружить Киевскую группировку советских войск. В это время 211 бомбардировочный авиаполк находился возле Миргорода, и вот в один из дней лётчикам буквально пришлось бежать, спасая самолёты и бросая оставшуюся материальную часть, и даже часть персонала. Немецкие танки и мотоциклы внезапно выехали прямо к аэродрому.
Невольно началась суматоха, еще вот-вот и паника. Командир полка Родякин и начальник штаба Савинов, оба бледные как полотно, жестко и четко отдают приказания, вплоть до того, что каждому летчику называют номер его самолета.
— Пстыго! Номер семь!
Иван Иванович рванул к самолёту. Штурман был уже в кабине. За Пстыго увязался техник звена:
— Товарищ командир, а меня оставите?
— Садись!
Тут кто-то еще из техсостава:
— Товарищ командир а меня — на погибель?
— Живо садись!
В итоге, в штурманскую кабину набилось четыре человека. На взлете хвост машины поднялся с трудом, самолёт еле оторвался от земли, но полетели. Только на запасном аэродроме, лётчики узнали, что после упорных и ожесточенных боев наши войска оставили Киев.
За первые месяцы боёв 211 бомбардировочный понес большие потери, и тогда полк отослали в среднюю полосу России на переформирование, а лётчиков посадили изучать новый самолет— штурмовик Ил-2. Эта машина сразу понравилась Пстыго. Бронированный, ИЛ-2 имел хорошую маневренность. Развиваемая им скорость у земли была более 400 километров в час, что позволяло стремительно атаковать наземные цели, а надежная броня защищала летчика и машину от огня противника и повышала его живучесть. Две пушки калибром 23 миллиметра и два скорострельных пулемета делали Ил-2 боевым и грозным оружием на поле боя. Штурмовик имел солидную бомбовую нагрузку — до 400 килограммов, и восемь направляющих балок для подвески эрэсов — реактивных снарядов. Минусом первых моделей илов было то, что сначала они выпускались одноместными. И если спереди штурмовик превышал по огневой мощи любой из самолётов противника, то сзади был совершенно не прикрыт, чем и пользовались немецкие истребители, уклоняясь от лобовой атаки и заходя в хвост советским машинам. В связи с большими боевыми потерями одноместного варианта, советскими инженерами было принято решение дополнительно оборудовать ИЛ-2 кабиной стрелка. Но двухместные штурмовики массово появились в войсках только в 1943 году.
Обратно на фронт Иван Иванович Пстыго попал только в марте 42 года. Ещё в декабре он лёг в госпиталь с рецидивом ревматизма. Это была память о детстве, о тех суровых переходах до школы и обратно. После госпиталя его направили работать инструктором, но сердце молодого лётчика не лежало к наставнической деятельности, и он буквально сбежал с 504 штурмовым авиаполком обратно на фронт. Пстыго сначала взяли командиром звена, но уже скоро назначили заместителем командира эскадрильи, а после Иван Иванович уже возглавил и саму эскадрилью.
В один из майских дней в штабе полка появился командующий восьмой воздушной армией генерал Хрюкин. В те дни под Харьковым советские войска опять терпели поражение, и отступая не успевали уничтожать ценную технику и боеприпасы. На станции Приколотное врагу удалось захватить несколько эшелонов, причем два эшелона с горючим. Генерал Хрюкин приказал уничтожить станцию. Командир полка высказался за вылет всех самолетов одновременно, а ведущим назначил Пстыго, но Иван Иванович воспротивился.
— Столько самолетов не поведу!
Хрюкин вскинул брови:
— Как "не поведу"?!
— При такой погоде я их не соберу, скорее — растеряю, товарищ генерал. День действительно был серый, видимости никакой, шел мелкий, но частый дождь.
— Допустим, - сказал генерал, -Дальше? Не останавливайтесь на полпути, старший лейтенант. Отвергая чужое, утверждайте свое. Ваш план?
— Мы бы втроем туда проскочили.
— И что вы там сделаете?
— Думаю, больше, чем 12 штурмовиков.
— Да... — с сомнением произнес Хрюкин, поразмыслил и разрешил: — Давай, старший лейтенант, дерзай!
К станции тройка штурмовиков подошла на малой высоте. Плохая погода скрыла от зениток противника наши самолёты, которые сразу же наскочили на длинные цепочки эшелонов. О стрельбе эрэсами не могло быть и речи — взрывная волна от реактивных снарядов повредила бы низколетящие самолеты. И тогда Пстыго крикнул: Бомбы! Они были с замедленным взрывом. Сбросив бомбы, Илы ушли на запад. Развернулись. И тут взорам советским лётчикам предстала ошеломляющая картина. На станции всё рвётся, горит: до облаков поднимается не только дым, но и пламя.
Уже буквально через несколько месяцев старший лейтенант Пстыго вновь встретился с командующим восьмой воздушной армией, и вновь ему пришлось выполнять трудную задачу на трёх штурмовиках, вместо вылета всего полка. 22 августа 1942 года генерал Хрюкин снова прибыл в штаб 504 авиаполка. В это время уже шла Сталинградская битва. В районе хутора Вертячий, противник навел переправу. Её нужно было немедленно уничтожить!
Но в это время в полку было всего 12 самолётов, которые только что вернулись с задания изрядно побитые, и готовых к вылету было всего три машины. В штабе воцарилось молчание. Все понимали, что штурмовать переправу тремя самолётами бессмысленно. Они вряд ли выйдут на боевой курс под плотным огнём зенитных батарей. Но даже если долетят, то попасть в тонкую нитку моста почти невозможно. Для гарантированного уничтожения переправы, нужно было 2-3 десятка сбросов авиабомб. И тут в тишине раздался голос Пстыго:
— Товарищ генерал, "тройка" для меня счастливое число, Разрешите лететь?
Генерал узнал лётчика. Он вывел его из штабной землянки и взял за руку:
— Ты вообще-то, старший лейтенант, понимаешь значение возложенной на тебя задачи?
— Понимаю.
— Это же основная переправа на Сталинград!
— И это понимаю.
— Но переправы не должно быть!
— Переправы не будет.
— А если бомбами не попадешь?
— Все равно — переправы не будет!
Тогда командарм отпустил руку Пстыго и сказал убежденно:
— Я тебя понял, старший лейтенант, Благославляю!
Ночь была лунная. Пстыго со своими ведомыми Иваном Докукиным и Василием Батраковым подлетели к Дону на высоте 2250 метров. Немцы хоть и притопили понтоны, но переправа была видна, словно кто-то натянул чёрную нитку поперёк реки. Пстыго решил не рисковать и ввёл самолёт в пикирование под углом 60 градусов. Это было очень опасно, особенно в ночных условиях, ведь ИЛ-2 не пикирующий бомбардировщик. Пстыго прицелился, а когда понял, что промахнуться не сможет, нажал на бомбосбрасыватель и одновременно взял ручку на себя. Из пике машина выходила со страшной перегрузкой, Пстыго казалось, что самолет вот-вот развалится: в нем всё скрипело, но тот скрежет потонул в радостных возгласах ведомых.
— Попал! Попал!.. — доносилось по радио. Только теперь Иван оглянулся, все 6 бомб легли в районе переправы. Две или три попали прямо в мост. Несколько понтонов точно были уничтожены, а остальные сорвались со своих креплений и теперь дрейфовали по реке.
— Ударьте по войскам! Скомандовал Пстыго, и ведомые не замедлили выполнить приказ, а после Илы ушли в донские степи.
Как-то в середине сентября всех летчиков эскадрильи, вызвал майор Болдырихин:
— Трудную мы сегодня получили задачу. Вражеские танки прорвались на улицы Саратовскую и Коммунистическую. Нам приказано их найти и уничтожить... — Задачу выполнять вам, товарищ Пстыго, — заключил Болдырихин и приказал готовиться к вылету.
К этому времени Иван Иванович имел уже солидный опыт боевых действий. Но вот чтобы в огромном дымящемся городе, в сплошных развалинах найти такую малую и подвижную цель — с подобным он столкнулся впервые. К тому же, в штабе не было даже карты Сталинграда, поэтому найти определённую улицу в городе было затруднительно.
Уже когда Пстыго завёл мотор и был готов вылетать, ему подвезли туристическую карту города, по ней-то и пришлось ориентироваться. Пока подлетали к Сталинграду, Пстыго изучил карту. Действовать решил от вокзала – он большой его сразу видно. И вот Сталинград, вокзал, улицы Саратовская и Коммунистическая. Но где танки? Забила тревога. Однако ненадолго. Танки обнаружили в тени домов, скорее, в тени того что осталось от домов. Насчитали их больше десятка. К счастью, вражеских истребителей в данном районе не оказалось, а зенитная артиллерия, видимо не успела за прорвавшимися танками и огонь вела издалека и неэффективно. ИЛы же последовательно стали пикировать и штурмовать танки, из пушек и пулеметов до тех пор, пока фашисты не дрогнули и не отступили. Получился настоящий уличный бой штурмовиков.
И вот, Пстыго перед командиром с докладом о прошедшем бое:
— Товарищ майор, старший лейтенант... — начал было он, но Болдырихин резко прервал доклад:
— Отставить!
Что такое? Пстыго осмотрел себя, поправил форму и снова:
— Товарищ майор, старший лейтенант...
Тут Болдырихин не сдержал улыбки и говорит:
— Иван Иванович, да вы — капитан! — он тепло поздравил Пстыго и других летчиков группы с выполнением задания.
Оказывается, за этим боем наблюдал лично генерал Хрюкин. Командующий вызвал на телеграф командира 504 авиадивизии и коротко передал, что группа действовала отлично, и просил всем летчикам объявить благодарность Военного Совета фронта: Немедленно представить всех летчиков группы к награждению орденами, а Пстыго — к самому большому ордену, и внеочередному воинскому званию «Капитан». Вскоре лётчики получили обещанные боевые ордена, а Пстыго наградили вторым орденом Красного Знамени.
Пройдет много-много лет, когда уже отшумят и частью забудутся бои Великой Отечественной войны, на юбилейных торжествах 8-й гвардейской армии, Пстыго окажется рядом с маршалом Чуйковым. Вспоминая Сталинградскую битву, Василий Иванович Чуйков расскажет, как в очень тяжелый момент уличных боев в Сталинграде его войскам оказала помощь группа штурмовиков.
— Где-то эти молодцы сейчас? Остался ли кто из них в живых?.. — закончит он свои воспоминания, а когда Пстыго признается, что эту группу водил он, то маршал буквально задушит Иван Ивановича в объятьях. Ну а ту самую туристическую карту Сталинграда с красными кружками, где обозначены улицы Саратовская и Коммунистическая Иван Пстыго будет хранить до конца жизни как реликвию, как святое воспоминание о боевом прошлом.
