"А между нами снег" 62 / 61 / 1
Гость смотрел на всё происходящее. Авдотья сыпала ругательства одно за другим. Иван так и продолжал ползать в ногах у Авдотьи. Он как будто взбесился.
Сильно стиснув в зубах край платья тянул его в другую от лестницы сторону.
— Ваня, Ванечка, успокойся, всё хорошо, — Авдотья решила изменить тактику и разговорами успокоить Ивана Григорьевича. Но тот не унимался.
Иван Григорьевич продолжал дурковать. Ему нужно было тянуть время, чтобы Лиля смогла уйти дальше и погоня, наверняка отправленная бы Авдотьей, не смогла её настичь. Он готов был ползать вот так на коленках весь день, лишь бы никто не узнал про исчезновение дочери. И ему это пока что удавалось.
После уговоров, которые не действовали, Авдотья совсем отчаялась, она схватила со стола деревянный поддон для горшков и огрела Ивана по спине. Он взвизгнул от боли, задрал ей платье и укусил её за ногу, чуть выше пятки. Авдотья орала так, что гость поднялся с дивана и начал пятиться к двери.
Иван Григорьевич вскочил, подбежал к гостю, схватил его за волосы и носом ткнул в раскидистый фикус, мирно стоящий у двери. Тонкие ветки ломались с хрустом, земля была щедро полита вчера, и поэтому лицо гостя стало похоже на смесь земли с томатным соком.
Оставшиеся слуги толпились у обеденного стола. Кто-то крестился, кто-то охал.
— Божечки, бес вселился в барина!
— Он так и убить может.
— Лечить его нужно молитвой Божией, только так поможет.
Иван всё это слушал и ухмылялся. Радовался, что про Лилю пока никто не вспомнил.
Авдотья лежала на полу и выла. На диван её перенёс только прибежавший на шум сонный садовник.
Пока Иван разглядывал слуг, гостю удалось вырваться. Он бежал по двору, тёр лицо руками. Ему навстречу бежал кучер, видимо, на помощь.
Началась какая-то суета. Садовник дал указания мальчишке, что сторожил лабаз, съездить за лекарем.
На Ивана никто не обращал внимания. Он просто присел на пороге и наблюдал за происходящим.
Служанка водой обрабатывала ногу Авдотьи. Лекарь прибыл только после обеда.
Вместе с лекарем прибыли два богатырского вида мужика. Видимо, мальчонка предупредил о сумасшедшем Иване Григорьевиче, и лекарь позаботился о своей охране.
Он крайне удивился тому, что виновник сей истории просто сидит на пороге, и велел, не спрашивая разрешения у стонущей Авдотьи, скрутить Ивана.
Дела с ногой Авдотьи были плохими. Иван Григорьевич повредил сухожилие. И доктор советовал больной постельный режим.
Ивана Григорьевича развязали только через трое суток. Тогда же и принесли ему поесть. Эти три дня он не испытывал голода, он испытывал только гордость за свой поступок. Очень надеялся, что Лиля смогла уйти далеко.
Как ни странно, но о пропаже Лили Авдотья и узнала через эти трое суток. Кто-то донёс, что давно не слышал плачущего Ивана. Обследование комнаты показало, что Лили в ней нет. Не было её и в саду. Авдотья велела обследовать все близлежащие места: лес, пруд, поле. Но Лили не было нигде.
Авдотья ненавидела себя за слабость, за то, что Иван смог сломить её. Её, Авдотью, сломить которую не удавалось никому. Она с юных лет грызла себе путь к славе, отбрасывая ненужные куски. И ведь не стремилась к этому. Бог поставил её на эту дорогу.
Боль в ноге была такой сильной, что Авдотья даже думала о том, что лучше бы она тогда умерла от отравления, чем терпеть всё, что беспокоило её сейчас.
Больше всего в жизни она боялась слабости, женской хрупкости. Она могла только притворяться такой со своими многочисленными мужчинами. Но быть такой постоянно не могла себе позволить.
А сейчас хотелось, чтобы над ней просто возвышался какой-то уважаемый муж, чтобы жалел и дарил украшения. А она радовалась бы побрякушкам, как одна из тех наивных, что такого мужа имела.
Авдотью всегда поражали эти молоденькие и не очень дурочки, что плавали на балах с таким важным видом, как будто кроме них никого вокруг нет. Она и сама себя так вела. Но её слава была другой. И Авдотья не понимала, что гложет её больше: зависть к этим беспечным дамам или жалость к самой себе.
Пропажа Лили стала для неё полной неожиданностью. И она была твёрдо убеждена в том, что руку к этому приложил Иван Григорьевич. Допросы слуг не привели ни к какой зацепке.
***
Лиля дождалась, пока сын выспится. Быстро перекусив, отправились в путь. Нести Ивана на руках Лиля физически не могла. Наступать на растёртые ступни было с каждым шагом всё больнее. Шли очень медленно. Лиля оглядывалась и предполагала, что муравьи движутся быстрее. Ей очень захотелось стать птицей и долететь до Пскова, а оттуда уже придумать, как спасти отца.
К концу дня идти стало совсем невозможно. К тому же тонкая лямка сандалий порвалась, и нога то и дело съезжала с подошвы. Тогда Лиля разорвала пеленку сына на две части, намотала каждую на ногу. Стало намного легче. Мягкая ткань успокаивала и гладила, словно это были руки Ярины.
Ярина… Лиля вспомнила о ней только сейчас, когда бинтовала свои ноги.
— Где же ты, мамынька? Как же вовремя ты ушла, не побоялась идти с Михаилом, не обозлилась на него.
Из-за показавшихся на горизонте очертаний какого-то экипажа Лилино сердце готово было выпрыгнуть из груди. Третий день она шла по бескрайней степи и вот оно, возможное спасение. Но, вспомнив сон про Игната и Дуню, Лиля начала оглядываться, искать место, чтобы спрятаться.
Но места такового не нашлось, и тогда Лиля чуть отошла от дороги, легла в траву сама и велела лечь сыну. Но было уже слишком поздно. Лошадь, фыркая, остановилась.
Лиля приподняла голову. Спрыгнувший кучер устремился к ней. Карета была такой маленькой, словно сделали её для ребёнка.
— Эй, — неприветливо прикрикнул кучер, — ты чего там прячешься, выходи!
Он подошёл очень близко и носом сапога осторожно ткнул Лилю в бок.
Лиля замерла, он ткнул посильнее, она вскрикнула. Привстала. Очень удивилась тому, что Иван продолжал лежать смирно.
Продолжение тут
Рассказ "Тайник" о парне, пострадавшем на чеченской войне и его путь к любви тут
Дорогие читатели, пока я в горах, буду публиковать главы в 9:00.