Мельников вернулся домой задумчивым. Он даже не сразу поехал к Осиповичу. Ведь тот надеялся, что к Мельникову прислушаются, что-то предпримут. Мельников отпустил Анатолия и взял телефонную трубку. Секретарша сразу передала звонок директору.
- Ну что, Виктор Петрович? – сразу спросил тот.
Мельников набрал воздуха и проговорил как можно тверже:
- Значит, так, директор, – сегодня же нужно скосить кукурузу и подсолнух по пути этой траншеи. На корм пойдет. А пшеницу... на тех полях...нужно скосить туда же.
- Так она почти созревшая, Петрович! Неужели ничего нельзя сделать?
- Я тебе сказал все. А решение принимать тебе. Будь здоров!
Мельников положил трубку. Он видел, что все меняется, но не мог принять такого отношения к главному труду на земле – ведь хлебом все кормятся: и село, и город, и завод, и колхоз, и на самом высоком уровне без хлеба не живут. Непонятно было еще и потому, что первый человек в государстве вышел ведь из хлеборобов! Был почти земляком, начинал комбайнером, а теперь хлебороб должен просить у чиновника сохранить хлеб! Абсурд!
Евдокия видела состояние мужа, но не решалась начать разговор об этом. Ее сердце разрывалось при взгляде на него. Ну не может человек быть равнодушным к тому, что творится вокруг него! За обедом она осторожно спросила:
- Как съездил в район?
Мельников сосредоточенно ел, не отвечая некоторое время. Потом ответил:
-Съездил.
Евдокия поняла, что поездка не принесла ему того, чего он ждал от нее. Она решила перевести разговор на другое.
- Яблоки пора снимать с ранней яблоньки. Хотела дождаться детей, чтоб они помогли. Марина обещала летом приехать, уже июль пошел, наверное, скоро приедут. Вот хорошо было бы, если бы все собрались! Помнишь, как приезжали все? Давай сегодня позвоним им?
Мельников вздохнул, встал из-за стола.
- Спасибо, мать. А детям позвоним.
Он ушел в комнату, лег на диван. У Евдокии сжалось сердце. Ее не оставляла тревога за него: уж больно близко он принимает все к сердцу! А как иначе? Он не может по-другому. Такие люди не думают о себе, для них дело важнее себя.
Вечером Евдокия набрала телефон Марины. Трубку взяли сразу.
- Мариночка, как вы там? Скоро к нам приедете?
Марина ответила, что ждут отпуска Ивана, к концу месяца выедут, наверное. Евдокия хотела сказать, что хорошо бы побыстрее – может, отвлечется отец на внуков, забудет хоть на время проблемы совхоза. Но он стоял рядом, ожидая, когда она передаст ему трубку. Разговаривал он бодро, расспрашивал о внуках, о погоде, о том, на чем собираются ехать – на поезде или на самолете. Марина сказала, что скорее всего на самолете – с малышкой в поезде трое суток с лишним будет сложно.
- Вы обязательно сообщите, когда приедете, я машину вышлю в аэропорт, - сказал Мельников и тут же вспомнил, что теперь ему нужно будет просить машину.
Конечно, никто ему не откажет, но он в первый раз явно почувствовал, что уже не хозяин в совхозе.
Евдокия снова взяла трубку.
- Мариночка, созвонитесь с Олей и Колей, чтоб вместе собраться нам всей семьей! – попросила она.
Не успела она положить трубку, как снова раздался звонок. Евдокия подумала, что Марина что-то еще хотела сказать, поэтому сразу ответила:
- Что-то забыла, Мариночка?
- Это не Марина, тетя Дуся, - услышала она в трубке мужской голос. – Это Анатолий. Я звоню вам сказать, что мама... сегодня...
Евдокия охнула, прикрыв рот рукой. Конечно, Галина болела давно, и мало кто думал, что она дотянет до весны, но ведь в последнее время сын говорил, что ей стало лучше. А с рождением внучки даже вроде бы поднялась. Но, видно, болезнь не отступила, дала только передышку небольшую.
- Толя, она дома или ее увезли? – спросила она.
- Дома, тетя Дуся.
- Я приду, - сказала Евдокия.
Она вышла на улицу, где на лавочке сидел Виктор, присела рядом.
- Витя, Галина померла. Толик только что звонил. Я пойду туда.
- Я провожу, - ответил Виктор. – Значит, ушла Галина.
Евдокия всхлипнула. Столько лет она знала эту женщину! Она казалась сильной, несгибаемой, порой суровой. После смерти мужа всю жизнь работала, вырастила сына одна. Слава богу, дождалась внучку! Евдокия собралась, срезала в палисаднике несколько чайных роз, взяла палочку, и они с Виктором пошли к Анатолию.
В доме уже собрались люди. Говорили тихо, кто-то всхлипывал. Евдокия с Петровичем вошли во двор, им предложили сесть здесь же на длинную лавку. Мужчины вынесли две табуретки, поставили на том месте, где когда-то стоял свадебный стол... Через некоторое время из дома вышли две женщины, которых всегда в селе зовут в таких случаях. Они умеют обрядить покойника в его последний путь, сделать все необходимое.
Вскоре мужчины вынесли гроб и поставили его на табуретки. Солнце уже село, Анатолий включил свет во дворе. Пришедшие стали подходить к лежащей в гробу Галине, которая казалась совершенно спокойной и даже величественной. Евдокия положила рядом с ней розы, прикоснулась к руке покойной. Несколько женщин стали петь поминальные молитвы. Вышла Анна, в черном платке, с малышкой на руках. К ней быстро подошла воспитательница детского сада, предложила взять ребенка. Анна помедлила, потом отдала девочку, а сама села рядом с гробом. Рядом с нею сел Анатолий.
Люди приходили, уходили, поверх покрывала ложились цветы, принесенные соседями, односельчанами.
Человек ушел, но оставил после себя доброе имя, добрые дела, оставил свое продолжение, которое сейчас мирно посапывало в пеленках, даже не подозревая пока, чье имя она носит.