За все добро расплатимся добром
Николай Рубцов
1
Трудно найти студента, тем более четверокурсника, который бы не опаздывал на занятия, а то и совсем не пропускал бы первую пару лекций, мягко выражаясь, по неуважительной причине.
Я тоже не являлся исключением из правил, и однажды зимним утром элементарно проспал начало занятий в Башгосуниверситете. В этот день Юра Скачко, сосед по комнате в общежитии, уехал ночевать к жене в Черниковку, а он, к его чести, и сам не просыпал и мне не давал всхрапнуть лишний часок.
Первая лекция в тот день проводилась сразу для пяти филологических групп в большой аудитории, поэтому пересчитать всех пришедших никому из начальства и в голову не могло прийти. Нисколько не переживая о случившемся, на третьем этаже я купил жареный пирожок с повидлом и спокойно поднялся к себе на четвертый, где шумно гомонила студенческая толпа, радуясь перерыву между лекциями. И, как это нередко случается по какому-то нехорошему закону, нос к носу столкнулся со старостой своей группы, строгой и принципиальной девушкой, одетой а-ля Крупская.
– Тучкин, тебя вызывают в деканат к Галею Галеевичу, – довольно серьезно произнесла староста.
– Сама донесла? – поинтересовался я. – Или как?
– Типун тебе на язык, – язвительно ответила она. – И как тебе не стыдно?
– Извини, побежал, – сказал я и отправился в сторону деканата.
Галей Галеевич Саитбаталлов, зам.декана, что-то писал и, когда поднял глаза на меня, смотрел он чуточку удивленно.
– Тебя, Тучкин, приглашают к 16-30 в Совет Министров.
– За что? – ошарашено удивился я, перебирая в памяти грехи.
– Если бы было за что, позвали бы в милицию, – чуть усмехнулся зам.декана, протягивая мне листок бумаги. – Тут все написано: и кабинет, и время…
Выйдя из деканата, я особо не ломал голову: зачем, почему? В молодости люди на многие серьезные вещи смотрят легко и просто. Позвали, ну и что. Приду – все выяснится, тем более в деканате уточнили – милиция мной не интересуется.
В 16-25 (по моим наручным часам) я стоял у высокой двери, обитой темной кожей, на которой поблескивала желтым металлом табличка «Приемная», а рядом на стене другая табличка, только побольше, извещала, что тут кабинет заместителя Председателя Совета Министров БАССР.
В самой приемной кожи тоже хватало, по крайней мере все высокие кресла были ею обтянуты. Утонув в одном из них по приглашению секретаря, немолодой женщины в очках, я моментально ощутил свою малозначительность для такой роскошной мебели. Секретарь отправилась к начальству доложить о моем появлении и, тут же вернувшись, кивнула мне головой на полированную дверь, которая оказалась тяжелой и неохотно пропусти меня в кабинет хозяина. Он чем-то напоминал Галея Галеевича, улыбался.
– Похож, смотри-ка похож, – произнес он, привстав со стула, протянул мне руку. Я осторожно пожал его ладонь. Она оказалась крепкой и сильной.
– На кого похож? – спросил я.
– На своего отца в молодости.
– Вы, наверное, тоже похожи на своего папу?
– Угадал. Похож. Садись.
Я примостился на краешке кресла, такого же, как в приемной. Чувство неопределенности испарилось, исчезло. Ничего плохого со мной большой начальник делать не собирался.
2
– Значит так, – сказал зам.пред, – времени у меня в обрез, поэтому сразу берем быка за рога. Держи.
Он протянул мне небольшую стопку бумажных листков, смахивающих на квитанции.
– Вот талоны на телефонные переговоры. Отправляйся на Главпочтамт. Пусть тебе вызовут Воскресенск. Какой телефон, ты, наверное, лучше меня представляешь. Пусть к аппарату пригласят твоего отца.
– Он инвалид, без обеих ног, – сказал я. – Ему долго добираться.
– Все знаю, поэтому талонов даю с запасом. Когда отец подойдет, сообщи ему следующее. Запоминай. Пусть завтра или послезавтра выезжает в Ишимбай к первому секретарю горкома Исхаку Исмагиловичу Еникееву. Он все объяснит. Короче, вашей семье выделяем двухкомнатную квартиру в новом доме. Горожанами теперь станете. Понятно?
– Понятно, – оторопел я.
– Ну, тогда до свидания. Торопись. Такую новость грех задерживать. Все запомнил?
– Так точно, – по-армейски ответил я.
На переговорном пункте я отдал оператору все талоны сразу. Она слегка покраснела и спросила:
– Вам кого?
– Почту села Воскресенское Мелеузовского района.
Я мог бы назвать сельсовет или школу – они находились поближе к нашему дому, – но время стремительно катилось к вечеру, и у меня не было уверенности, что кто-то там сидит у телефона. Привычки односельчан я знал преотлично. Удача в этот день не думала мне изменять. Телефонную трубку в далеком Воскресенском взяла моя бывшая одноклассница Тоська. Она обрадовалась, когда я назвался, и уважительно выслушала мою просьбу пригласить к телефону отца.
– Минуточку, – произнесла она и слышно было, как положила трубку на стол. В самом деле, через минуту, не более, вновь защебетала в трубку: – Тут у нас оказался Иван Петрович Хрипунов. Он на лошади, но не верхом, а в санях. Сейчас твоего папу, Алексея Сергеевича, подвезет.
«Еще бы, – подумал я про себя. – Отец его в свое время молодым парнем на работу принял, в люди вывел, завхозом школы сделал. По деревенским меркам должность довольно приличная.»
– Так тебя отсоединить? – спросила Тоська. – А минут через двадцать вновь позвонишь.
– Не рассоединяй, – важно произнес я. – Обожду.
– Ого, – опять же уважительно произнесла Тоська и стала рассказывать о деревенских новостях, касающихся наших общих знакомых.
Ждать пришлось недолго. Иван Петрович обернулся довольно скоро, доставив моего безногого отца на почту. О том, что он приближается к телефонному аппарату, я услышал по характерно знакомому до слез постукиванию протезов-тумбочек и покашливанию старого курильщика.
Поздоровавшись, я коротко передал словами все, что мне велел сказать высокий начальник. Видимо, отец сильно разволновался, потому что молчал пару минут, затем спросил, как у меня дела. Я оптимистично ответил. На этом разговор завершился.
Оператор почтамта по громкой связи объявила, чтобы я подошел за неиспользованными талонами, но мне было уже не до мелочей. Радость волной захлестнула меня. Да, благоустроенная городская квартира – это совсем не хухры-мухры. Из сельского дома, в котором нужно постоянно топить печку, носить воду из колодца – сразу в современную цивилизацию. Вода течет из крана и туалет не во дворе, что для отца всегда оставалось большим неудобством. Бывая в гостях у моих уфимских знакомых, я в глубине души завидовал всем бытовым удобствам их квартир, а теперь у нас с родителями будет нечто подобное. Здорово!
3
Далее события развивались, как им и положено. Родители переехали в Ишимбай, продав избу в Воскресенском за две тысячи рублей. По масштабам 1961 года деньги оказались немалыми. Купили стиральную машину, телевизор «Енисей», кое-что из одежды себе и мне.
Ну, а теперь настало время рассказать, почему отцу выделили новую квартиру, но для чего придется обратиться в неблизкое прошлое. Я еще в раннем детстве знал, что мой отец талантливый человек. Об этом мне не раз рассказывала моя мать, Софья Ананьевна, его сестра, моя тетя Надежда Сергеевна и другие родные. В пример приводили его учебу. Он пошел в школу-семилетку после гражданской войны. До революции получил начальное четырехклассное образование. Для пятиклассника он оказался переростком – ему уже исполнилось 14 лет, но, особо не горюя по этому поводу, отец одолел курс семилетки за два года и поступил в Белебеевский педагогический техникум, где тоже по возрасту превосходил многих однокурсников. Программу техникума освоил за три года вместо четырех. Я все это уже знал. Неведомым оказалось другое, о чем отец рассказал мне спустя несколько месяцев, когда я приехал в Ишимбай на каникулы. Оказывается, в техникуме, учитывая возраст моего родителя, его избрали председателем студенческого профсоюзного комитета. Немалую роль сыграл тут и его жизненный опыт. Революционные потрясения и гражданская война быстро делали взрослыми вчерашних подростков.
В это время в Башкирии во всю развернулась кампания по подготовке национальной интеллигенции. В Белебеевский пед.техникум привозили ребят из самых отдаленных башкирских и татарских деревень, большинство – дети бедняков. Вот тут-то моему отцу, как профсоюзному лидеру, пришлось развернуться по полной программе.
– Мы устраивали их в общежитие, доставали белье и одежду и, самое главное, кормили досыта. Ребята приезжали голодными, можно сказать, хронически голодающими. Время такое было, – рассказывал отец. – Голод в Башкирии стоял. Почему-то об этом теперь не пишут. А зря. Кто бы мог подумать тогда, что мои хлопоты эти пацаны не забудут. Вот оно, благородство души.
Отец уехал на Север, в Мурманскую область в начале 30-х годов. Что послужило причиной переезда – мне стало известно лишь в пенсионном возрасте. Я узнал, что моего деда, Сергея Михайловича Тучкина, раскулачили в Стерлибашевском районе в 1931 году. Об этом факте мне никто из старших родственников никогда не говорил ни слова. А вот теперь даже в Интернете можно прочитать. И отец, видимо, от греха подальше отправился в Заполярье. Он всю жизнь не вступал в партию: сын раскулаченного – такое звание довольно чревато последствиями, поэтому каких-либо административных высот на Крайнем Севере он не достиг. Работал учителем, заочно закончил Ленинградский пединститут имени Герцена, затем стал инспектором гороно, завучем областного института усовершенствования учителей. Каждый понимает, что Заполярье – не курорт. У отца возникли проблемы с ногами и, когда началась Великая Отечественная война, его не взяли в действующую армию по болезни, а перевели с должности завуча директором института. На партийность уже не глядели.
Фашисты так и не смогли далеко продвинуться на Мурманском направлении, но отрезать Кольский полуостров от остальной страны у них получилось. Многих детей не успели эвакуировать, их продолжали обучать под свист бомб и грохот разрывов. Фашисты беспощадно бомбили и сам Мурманск, и другие города непокоренной области. Учителям приходилось несладко. Моему отцу тоже, но он честно выполнял свой долг. В «Педагогической энциклопедии Мурманской области», изданной в 2001-м году, о работе отца с 41-го по 44-й год
написано следующее: «Принимал все возможные меры к эффективности учебно-воспитательного процесса, совершенствованию методической службы в школах.
Коллектив института даже во время Великой Отечественной войны проводил конференции, семинары, педагогические чтения. В 1944 году командирован Наркомпросом РСФСР в распоряжение Курского облоно».
4
Могу пояснить, что причиной выезда из Мурманской области оказались настоятельные рекомендации врачей. С ногами дело обстояло совсем худо, особенно с левой. Когда мы с матерью вернулись в 44-м году из эвакуации, отцу уже отрезали большой палец на левой ноге. В Курской области его назначили директором средней школы в селе Беседино, неподалеку от областного центра. Через несколько месяцев левую ногу у отца все же отняли, но он продолжал директорствовать на костылях. Даже школьную лошадку запрягал сам.
Через два года мы переехали в Башкирию, в село Воскресенское – центр одноименного района, где 10 лет назад отец купил на северную зарплату своим раскулаченным родителям дом и корову. Словом, спас их от тяжелых мытарств. В Воскресенском его назначили директором средней школы, кем он и работал до 52-го года, пока не отрезали вторую ногу. Что поделать, гангрена в те времена не лечилась. И первую и вторую ноги резали значительно выше колен, поэтому нормальные протезы отец использовать не мог. Ему сделали на заводе так называемые протезы – тумбочки. Понятно, рост его заметно уменьшился, но он и тут не унывал – перешел на работу учителем географии, кем трудился до 55-го года. В этом году у него открылся туберкулез в довольно тяжелой форме. С таким заболеванием в школе работать запрещено, но без дела он так и не остался. Его избрали народным заседателем, практически он стал общественным помощником Воскресенского судьи Мелеузовского районного суда. А, когда тот уходил в отпуск, заменял его, рассматривая мелкие бытовые дела. По долгу новой службы приходилось выезжать в райцентр, где случайно и произошла его встреча с руководителем республиканского масштаба.
Отец сидел в коридоре райисполкома, ожидая приема у местного чиновника. Сидел на стуле, выставив вперед свои протезы-тумбочки и разместив концы их на внутренних ручках костылей. Сидеть по-иному было просто невозможно. Тот, кто проходил мимо, слегка замедлял шаг, чтобы не задеть инвалида. С улицы раздался автомобильный гудок, и по коридору пронесся шепот: «Приехал». Отец не придал значения этому шухеру. Он не ждал приезжего начальства, как вдруг над его головой кто-то негромко произнес:
– Извините, вы не могли бы чуточку повернуть вправо, а то моя сумка вас зацепит…
Отец поднял глаза. Над ним, чуть склонившись, стоял полноватый человек в кожаном пальто и с большой кожаной сумкой в руках.
– Сейчас, сейчас, – заторопился отец, передвигаясь.
– Погоди, постой, да ты никак Тучкин? – произнес мужчина в «кожане».
– Да, Тучкин, – ответил отец.
– Алексей?
– Верно.
– Вот встреча так встреча, не узнаешь?
– Извините, нет.
– Ничего, сейчас вспомнишь, – произнес незнакомец. По его распоряжению тут же освободили один кабинет, где они с отцом провели за беседой целых два часа. По сути дела отец рассказал всю свою жизнь после отъезда из Башкирии. А его собеседником оказался тот самый зампредом Совета Министров, с которым я познакомился позже и который в далекие 20-е годы прибыл в Белебей получать педагогическое образование.
– Ты и Исхака Еникеева не знаешь?
– К сожалению.
– Он сейчас первый секретарь горкома партии в Ишимбае. Я с ним переговорю, попытаемся тебя из деревни в город переселить.
На том разговор и закончился. В Ишимбае находился довольно неплохой противотуберкулезный диспансер, где продлили годы жизни моему отцу. В Ишимбае он прожил еще девять лет, дождался внука, моего старшего сына. Перед смертью завещал похоронить его в селе Воскресенском, до которого было сорок километров и, чтобы доставить гроб с телом отца, требовался автобус, не в грузовике же повезешь.
5
А так как дело происходило в выходные дни, в середине мая, когда многие люди в садах и огородах, то мне пришлось вначале довольно безрезультатно помотаться по городу. Наконец, созрело решение обратиться к Исхаку Исмагиловичу Еникееву. Он уже несколько лет не работал в горкоме, а по возрасту перешел на должность зам.начальника НГДУ «Ишимбайнефть». Жил в отдельном доме.
Я открыл ворота и робко вошел во двор, засаженный цветами. Исхак Исмагилович сидел на веранде и читал газету. Выслушав меня, он, не говоря ни слова, позвонил по телефону, куда следует, и через десять минут небольшой автобус стоял у его ворот.
– Когда закончишь дела, отпустишь, – произнес Еникеев на прощанье.
Автор: Игорь ТУЧКИН
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!
