Мазаччо (Томмазо ди Джованни ди Симоне Кассаи, 1401–1428) – художник эпохи Кватроченто (XV век). «Четырехсотые годы» – так можно перевести ее название. Курсы истории искусства часто описывают это время очень бегло, как предшествующее «высокому Возрождению». Поэтому создается впечатление, будто искусство резко прыгнуло из средневековой дремы в небывалый расцвет.
Но дело было не совсем так – новый художественный язык формировался постепенно. И Мазаччо – деревенский паренек из-под Флоренции, который вошел в историю под прозвищем Мазила/Чудак (есть версия, что его так прозвали за небрежность в поведении и одежде), – один из творцов этого языка.
Несмотря на недолгую жизнь, художник успел стать настоящим реформатором Кватроченто. Флоренция того времени была своеобразным заказником творческой энергии и интеллектуальной мощи. Тут уже прогремели Данте и Боккаччо в литературе, назревал прорыв в живописи. В ней во времена Мазаччо процветала «интернациональная готика» – живопись плоскостная, насыщенная деталями и «богатая», про которую говорят: «пиршество для глаз». Мазаччо же выдавал монументальные тяжелые фигуры без украшательств, начал работать с перспективой и «играть» с тенями. Удивительно, как к такому пониманию живописи пришел двадцатилетний молодой человек. Искусствовед Павел Муратов в «Образах Италии» писал, что творчество Мазаччо отличает почти противоестественная «взрослость». И для современников, привыкших к старой школе, Мазаччо был, конечно, авангардом.
Из трех друзей – Донателло, Мазаччо, Брунеллески – Мазаччо был самым младшим. Муратов даже называл Донателло его «духовным отцом». Основоположник искусствознания Джорджо Вазари говорил о рассеянности и невнимательности Мазаччо ко всему, кроме искусства, над чем товарищи, вероятно, подшучивали. Есть легенда, по которой перспектива в работе Мазаччо появилась благодаря шутке Брунеллески. Художник работал над фреской над входом в монастырь кармелитов в память об освящении церкви Санта-Мария-дель-Кармине. И Филиппо Брунеллески, шутя, предложил юному впечатлительному коллеге применить перспективу – «будто то были не живые люди, а поставленные рядами столбы», как пишет в книге «Искусство эпохи Возрождения» искусствовед Александр Степанов.
В толпе, показанной на фреске, флорентийцы должны были видеть самих себя. Мазаччо специально сделал заметными их стопы «в перспективе», чтобы создать впечатление, будто фреска «засасывает» и тех, кто стоит перед ней. В толпе, к слову, Мазаччо изобразил и своих друзей – шутника Брунеллески в деревянных сандалиях и скульптора Донателло.
А главная «сокровищница» работ Мазаччо – фамильная капелла крупного политика Феличе Бранкаччи в церкви Санта-Мария-дель-Кармине. Здесь художник работал со старшим товарищем Мазолино (долгое время считалось, что Мазаччо был его учеником, но на самом деле Мазолино был принят в цех на год позже) и создал настоящие шедевры. В капелле встречается прием, который сегодня кажется очевидным: когда Мазаччо писал фрески вблизи окон, то обозначал источник света там, где он был в реальности. И тени на фресках расположены так, будто свет на фигуры падает из окна. Такой метод стал прорывом.
Фреска «Изгнание из рая» поражает не только проработкой светотени, но и характерами: истовым горем Евы и кромешным сожалением Адама. Это не декоративное изображение эмоций, как могло быть в «интернациональной готике», а живое и буквальное. На контрасте с обычной сдержанностью персонажей Мазаччо оно особенно заметно. Здесь обращают на себя внимание анатомически правильно выписанные тела мужчины и женщины и, особенно, стопы героев – они не едва касаются земли, как было принято тогда в живописи, а основательно стоят на ней.
Мазаччо не закончил работу в капелле – ряд вещей там написал уже Филиппино Липпи (сын Фра Филиппо Липпи), который, говорят, восхищался Мазаччо. Сам Мазаччо уехал с Мазолино в Рим и внезапно умер. Ему было всего 27 лет. Бытовала даже фантазийная версия в духе «Моцарта и Сальери», будто Мазаччо отравили (первым на нее намекает в жизнеописании Мазаччо Джорджо Вазари). Но, скорее всего, это была какая-то наследственная патология: отец Мазаччо умер в том же возрасте, а предполагаемый автопортрет художника среди персонажей фрески «Воскрешение сына Теофила и апостол Петр на кафедре» выдает человека, с нездоровыми сердцем или почками.
В коллекции Эрмитажа, давним другом и партнером которого является банк ВТБ, находится холст Луи-Шарля-Огюста Кудера (1790–1873) «Смерть Мазаччо». Спустя столетия один художник представил живописную версию смерти другого.
В любом случае флорентийский мастер оставил после себя живопись – новую, другую, за которой было будущее.
Текст: Анастасия Семенович
