Кавказский регион всегда представлял собой бурлящий котел, наполненный своенравными народами, постоянно конфликтующими между собой. Хаоc и вечная борьба за жизнь, добычу и место под солнцем всегда характеризовали образ существования этого края, предопределяя его непостоянный и кровавый характер. Но была и другая сила. Подобно року, судьбе, ей было суждено безудержной волной захлестнуть все пространство Кавказа, преобразить до неузнаваемости фронтир, многовековым усилием, храбростью, стойкостью и силой духа бесконечно волевых людей воплотить, наконец-то, «дело белого человека»: цивилизовать и облагородить дикарский край, принеся туда осмысленность, закон и элементарные человеческие порядки.
Несомненно, работа в этом направлении не закончена. Тем более важно не утратить вектор, не забыть океанов крови и пота, пролитых во имя грандиозного дела. Тем более важно популяризовать историю покорения и замирения этого, бесспорно, красивого в своей суровости края, не дать и нам, и нашим потомкам сбиться с пути – или все подвиги, вызревавшие в борьбе образы, все вложенные в дело силы будут растрачены зря.
Зачем России был нужен Кавказ?
Достаточно беглого взгляда на карту: Кавказский перешеек расположился между Черным и Каспийским морями, между Юго-Восточной Европой и Юго-Западной Азией. С давних времен Кавказ стоял на пути многочисленных азиатских народов, двигавшихся в Европу. Кавказ постоянно находился под чьим-то внешним владычеством, за него беспрерывно воевали. Греки, македоняне, римляне, византийцы, турки, немцы поочередно давили с запада, с юга наступали персы, арабы, монголы.С севера приходили скифы, аланы, готы, хазары, гунны, авары, половцы, печенеги и, наконец, русские.
Кавказ представляет собой естественную горную преграду, и контролирующий его владеет и обширными равнинами по всем сторонам гряды. Поэтому, подчинив осколки некогда грозной монгольской империи, овладев бассейном Волги и дойдя до Каспийского моря, русские естественным образом вышли в предгорья Кавказа.
Племена, населявшие предгорья, были достойны как ландшафта, так и истории этого края. С одной стороны, суровость природы закаляла как дух, так и тело. Земледелием в силу специфичности климата, прокормиться было сложно; оставались набеги. В результате на Кавказе сформировался воинственный, гордый и смелый тип человека.
С другой стороны, Кавказ постоянно являлся ареной столкновения сил, в разы более могущественных, чем все вместе взятые племена и народности, населяющие горы. Выживает лишь приспособившийся – и уж чему местные научились за тысячелетия жизни в подобных условиях, так это приспосабливаться. Внимательное изучение истории кавказских народов показывает, что главное их оружие – вовсе не горячая кровь, не гордость и не традиции, а именно это фантастическое умение приспосабливаться. Куда ни глянь в летописи этого обильно поливаемого кровью края – на каждом шагу можно встретить пример изощренного и воистину азиатского коварства.
Сегодня вы можете быть приняты старейшиной, осыпаны почестями и демонстрациями вечной дружбы и верности, но стоит ситуации перемениться хоть на градус, как клявшийся вчера в мирных намерениях и любви будет принимать деятельное участие во враждебных интригах самых невероятных масштабов. Всегда найдется формальная или мировоззренческая причина отказаться от торжественных обещаний, данных чужаку, и сделать то, чего требует наиболее важное дело – сохранение благосостояния и устоев племени, рода, семьи. Фактически, как показывает история завоевания Кавказа, добиться от горцев честности можно только одним способом – смертельно их чем-то обидев.
Кавказ представляет собой естественную горную преграду, и контролирующий его владеет и обширными равнинами по всем сторонам гряды. Поэтому, подчинив осколки некогда грозной монгольской империи, овладев бассейном Волги и дойдя до Каспийского моря, русские естественным образом вышли в предгорья Кавказа.
Племена, населявшие предгорья, были достойны как ландшафта, так и истории этого края. С одной стороны, суровость природы закаляла как дух, так и тело. Земледелием в силу специфичности климата, прокормиться было сложно; оставались набеги. В результате на Кавказе сформировался воинственный, гордый и смелый тип человека.
С другой стороны, Кавказ постоянно являлся ареной столкновения сил, в разы более могущественных, чем все вместе взятые племена и народности, населяющие горы. Выживает лишь приспособившийся – и уж чему местные научились за тысячелетия жизни в подобных условиях, так это приспосабливаться. Внимательное изучение истории кавказских народов показывает, что главное их оружие – вовсе не горячая кровь, не гордость и не традиции, а именно это фантастическое умение приспосабливаться. Куда ни глянь в летописи этого обильно поливаемого кровью края – на каждом шагу можно встретить пример изощренного и воистину азиатского коварства.
Сегодня вы можете быть приняты старейшиной, осыпаны почестями и демонстрациями вечной дружбы и верности, но стоит ситуации перемениться хоть на градус, как клявшийся вчера в мирных намерениях и любви будет принимать деятельное участие во враждебных интригах самых невероятных масштабов. Всегда найдется формальная или мировоззренческая причина отказаться от торжественных обещаний, данных чужаку, и сделать то, чего требует наиболее важное дело – сохранение благосостояния и устоев племени, рода, семьи. Фактически, как показывает история завоевания Кавказа, добиться от горцев честности можно только одним способом – смертельно их чем-то обидев.
Русский человек, оказавшись в негостеприимном, суровом крае, тоже приспосабливался. «Кавказских» солдат и офицеров, и особенно казаков, являвшихся важнейшим элементом колониальной политики, также затрагивало влияние края. Бойцов Кавказской армии отличали решительность, умение быстро ориентироваться в меняющейся обстановке, а также стойкость. Против всегда превосходивших числом горцев, персов, турок или азиатских орд, заглядывавших на Кавказ, другие просто не смогли бы выстоять. Оказавшиеся впоследствии на европейских театрах военных действий, эти закаленные, выработавшие сильный характер люди, как правило, добивались серьезных успехов, становясь легендарными героями.
В мифологии и летописях можно найти упоминания о проникновении русских на Кавказ, о столкновениях с черкесскими князьями и династических браках с местными феодалами еще в эпоху Древней Руси. Однако первые более-менее достоверные и поддающиеся конкретизации исторические сведения датируются временами правления Ивана III.
Именно этот сильный и волевой правитель, которого не устраивало свободолюбие и своеобразное поведение рязанских казаков, волей-неволей и заложил первые кирпичи в фундамент завоевания Кавказа. Узнавшие о попадании в опалу казаки, разумно опасавшиеся наказания за своеволие, поступили в своей обычной манере – собрав все, что можно, сели на струги с семьями и, воспользовавшись весенним половодьем, выплыли на Дон, а оттуда в Волгу. Путь этих смелых и решительных людей лежал в устье Терека, где Москве было бы при всем желании затруднительно их достать.
Там казаки успешно обустраивались, заводили контакты с местным населением. Неподалеку обитали крымские татары, в то время своими набегами причинявшие нам сильный урон, и закрыть суровыми казаками направление для набегов точно лишним не было. По этой причине Москва поддерживала терских казаков: как первые колонисты, они оказались полезны Руси в стремлении улучшить защиту южных границ.
Казачьи поселения вдоль Терека росли как на дрожжах – это был намертво вросший в землю народ, который самостоятельно занимался всем: от землепашества до защиты своих рубежей и рейдов возмездия против налетчиков. Самые смелые казаки селились и за рекой – разумеется, именно их станицы и подвергались наибольшей опасности. За время продвижения русских на Кавказ было разорено много казачьих поселений за Тереком, однако полностью разгромить эти аванпосты, самим своим существованием демонстрировавшие неудержимость экспансии, горцам не удалось даже в самые худшие времена.
Первые попытки решительных системных действий можно отнести к самому концу XVI века. На пути дальнейшей экспансии стояло Тарковское Шамхальство со столицей в Тарках – крупнейшее феодальное владение в Дагестане. Столица живописно располагалась амфитеатром на скалистой горе недалеко от Каспийского моря, являясь центром местной торговли и политической жизни. Правитель – шамхал – был давним и непримиримым врагом иверийского царя Александра, давно имевшего виды на Дагестан. Иверия, одно из мелких грузинских государств, давно предпринимала попытки использовать для сокрушения шамхальства Москву, которая, впрочем, не особо и сопротивлялась.
Весной 1594 года из Астрахани вышло русское войско в 2,5 тысячи человек под началом воеводы Хворостина. Отряд двинулся на Терек и, прихватив с собой охочих до драки и добычи казаков, двинулся на Тарки. Город не имел сильных укреплений и был без особого труда взят. Воевода начал спешно укрепляться в павшей столице, в то время как шамхал собирал подкрепления со всего Дагестана. Усилия не проходили даром, и количество неприятеля вокруг города неуклонно росло. В результате отряд Хворостина оказался в блокаде в плохо укрепленном городе, где свирепствовала лихорадка, царила жара и отсутствовал провиант. Обещанные грузинские подкрепления не приходили, а осаждающих, не забывавших изматывать русских постоянными стычками, становилось все больше.
В конце концов, окруженные решили пробиваться – разумеется, ночью, и по возможности тихо и незаметно. Из-за беспечности и сонливости противника русским даже удалось незаметно оставить Тарки. Однако маневры в темное время суток это палка о двух концах: сбившись с дороги, отряд половину ночи двигался наугад. Пока русские пытались сориентироваться, наступил день.
Тем временем, люди шамхала наконец поняли, что в Тарках никого нет. Началось преследование: легкая конница постоянно завязывала бой, изматывая русских и не позволяя продвигаться в нормальном темпе. Результат погони более всего напоминал конец битвы под Иканом– за исключением того, что никакой подмоги отступающим так и не пришло, а от первоначальной численности отряда в живых осталось менее четверти. Постоянно отбиваясь от атакующих, остатки войска добрались русской крепости Койсу, где преследование и окончилось, поскольку войска шамхала были уже истощены. Да и штурмовать с ходу серьезное укрепление тарковцы позволить себе не могли.
Успешно поддерживать удаленные аванпосты на Кавказе Москва еще не могла. Тем не менее, оставлять попытки экспансии русские не собирались, ведь горы были по-прежнему ключом к защите южных земель, и их надо было подчинить.
Десять лет спустя, в 1604 году,царь Борис отправляет на Терек десятитысячный отряд при двух воеводах – Бутурлине и Плещееве. Как и в прошлый раз, русские заключили соглашение о совместных действиях с иверским царем. Однако, как и в прошлый раз, грузины на войну не явились. В ожидании подкреплений было потеряно время. Тем не менее, достигнув столицы шамхальства, Бутурлин и Плещеев действовали решительно. Разделив отряд на две колонны, русские двинулись вперед, чтобы овладеть городом.
Визит Хворостина десятилетием раньше не прошел просто так. В частности, тарковцы прекрасно поняли, какие и для чего работы вели захватчики, и успешно их завершили. Теперь Тарки были укреплены основательнее, что, впрочем, их не спасло. Прочитав краткую речь, возбудившую у людей желание отомстить за погибших предшественников, воеводы бросили войска на штурм. Под натиском регулярных войск московитов столица шамхальства пала быстро.
Помня исход неудачного похода, Бутурлин принялся спешно совершенствовать крепость. Однако времени ему не хватало, наступила поздняя осень, со снабжением дело обстояло по-прежнему скверно, поэтому половину отряда воевода отпустил на зимовку в Астрахань. Оставшиеся в Тарках испытывали нужду практически во всем.
В свою очередь, старый шамхал еще во время штурма столицы принял единственно верное решение. Убежав к аварскому хану, с которым у него были хорошие отношения, он передал власть сыну – Султан-Муту. Последний являлся человеком решительным, харизматичным и наделенным бесспорными военными способностями. Пока Бутурлин укреплял Тарки, новый шамхал активно занимался укреплением личного авторитета в глазах горцев. Для этого он, собрав значительные силы, выдвигался к небольшим русским острогам, немногочисленные гарнизоны которых, ввиду невозможности сделать что-то лучшее, сжигали свои укрепления, спешно отступая за Терек.Искусно разнеся известия об этих локальных успехах, Султан-Мут обеспечил массовый приток желающих сразиться с московитами.
Полный энтузиазма, шамхал собрал войска в единый кулак и подошел к Таркам. Абсолютно уверенный в собственных силах, он потребовал у русских, чтобы они отступили за Терек. Получив само собой разумеющийся отказ, Султан-Мут, пожав плечами, принялся штурмовать укрепления, стремясь взять город. Шамхал успел набрать более двадцати тысяч человек, и подкрепления все продолжали и продолжали стекаться в его лагерь, поэтому он мог позволить себе тактику измора. После многократных попыток штурма осаждавшие взорвали участок крепостной стены. После того, как та с лучшими русскими дружинниками взлетела на воздух, Султан-Мут решил, что поймал момент, и повел людей на приступ, но удача отвернулась от него, и эта решительная атака была отбита с большими потерями как для кавказцев, так и для русских.
Возникла патовая ситуация, заставившая стороны вступить в переговоры. Бутурлин и Плещеев требовали, чтобы шамхаловцы отошли от Тарков, дав русским возможность отступить. Также воеводы хотели, чтобы Султан-Мут принял на попечение тяжелобольных и раненых русских, после чего отпустил бы их восвояси. В качестве гарантии исполнения условий шамхал должен был дать в заложники своего сына, который был бы отпущен лишь после освобождения последнего русского человека из Тарков. Султан-Мут попытался было выставить встречные условия, потребовав от Бутурлина, в свою очередь, его сына и обещание никогда не ходить войной на Тарки, но получил решительный отказ. Поколебавшись недолго, шамхал согласился.
Разумеется, где-то тут таилось вероломство.
Дагестанцы праздновали день Байрама. Стан шамхалова войска был полон радостных молитвенных криков, то тут, то там раздавалась пальба в воздух. А имамы решили внести в праздник достойный вклад, освободив Султан-Мута и его сподвижников разрешением игнорировать клятву, данную иноверцам. Исполняли ли имамы волю хитрого шамхала или же сделали это сознательно и расчетливо, уже не узнать, но тотчас после объявления этой индульгенции лагерь принялся готовиться к нападению на отступающих русских.
Те же, усталые и измученные, расположились на привале возле небольшой речки Озень, мирно варя кашу. В то время русские войска еще не имели обширного опыта общения с горцами и откровенно не были готовы к дальнейшему развитию событий.
Следует упомянуть интересную деталь: в тот же день Султан-Мут праздновал свой брак с дочерью аварского хана, и его рать отмечала этот праздник распитием заранее заготовленной бузы. В честь свадьбы являвшиеся мусульманами горцы не чуждались принимать «фронтовые сто грамм» даже в разгар праздника Байрам.
Вдохновленные хмелем, дагестанские всадники внезапно атаковали русских. Конники быстро гибли, но своими безрассудными действиями они не дали пехоте нормально построиться, чтобы угостить неприятеля ружейным огнем, а на подходе были уже новые полупьяные толпы. Бой перешел в рукопашную.
Осознав ситуацию, разъяренный Бутурлин, недолго думая, изрубил заложника в куски, но толку от этого было немного. Еще не привыкшие к азиатскому коварству горцев, русские и представить не могли, что сын Султан-Мута окажется подставным. Вместо него в заложники определили преступника, обреченного на виселицу. В случае успеха предприятия ему обещали прощение по возвращении в Тарки. В этих краях подобные приемы были обычной практикой.
Выучка и выдержка русских войск и отчаяние обреченных позволило затянуть неизбежный итог боя на несколько часов. Полегли почти все – в том числе и оба воеводы, Бутурлин и Плещеев. Потери дагестанцев тоже были немалые, но утешало это слабо. Стоит ли говорить, что оставленные на попечение врага больные и раненые умерли мучительной смертью. Тех, кто пытался сбежать из плена, терзали на улицах даже малые дети и старые женщины. Сомнительно, чтобы кто-то из состава русского войска добрался до дома.
Начавшееся Смутное время заняло Москву другими делами, не дав отомстить за гибель армии Бутурлина. На Кавказе остались только казачьи поселения, для которых начались тяжелые времена – без поддержки государства, без пополнения новыми любителями вольницы, против постоянно атакующих чеченцев и кумыков. Однако казачьи станицы держались.
Около 1669 года шамхальство посетил Степан Разин и, учинив там страшные погромы, ускакал в Персию заниматься разбоем и грабежом. Москва же к этому налету впрочем, отношения не имела, мало того – всеми силами старалась поймать бунтующего атамана, чтобы предать того мучительной смерти. Русское государство не предпринимало походов на Дагестан еще 118 лет.
Но наступило петровское время. Царю не давала покоя богатая товарами Индия, установление надежных коммуникаций с которой могло дать толчок торговле и упрочить положение страны, а Кавказ и Каспийское море были первыми станциями на пути к заветной цели.
Тем временем, даже вросшие душой в землю терские казаки стали потихоньку сдавать позиции. В 1707 году кубанский хан разгромил, пожег и разорил такое количество станиц, что на левый берег Терека пришлось перевести гребенских казаков, всю жизнь проживавших на реке Сунже. В ответ Петр послал губернатора Астрахани, Апраксина, в поход на Кубань, чтобы отбить у ханов какое-либо желание повторять учиненный разор. В августе 1711 года Апраксин доходит до Кубани, истребляя там все живое. Во время этого похода устанавливаются контакты с Кабардой, искавшей покровителя и спонсора для грабежей и военных предприятий.
С последней у России вышло тогда полное взаимопонимание. Доходило до того, что наиболее обрусевшие кабардинцы возглавляли экспедиционные походы. В частности, командующий Хивинским походом 1717 года, Александр Бекович-Черкасский был никем иным, как крещеным кабардинским князем по имени Девлет-Гирей. Регулярные войска, разумеется, такому человеку не доверили, но разрешили набрать охочих до приключений казаков и отправили покорять каспийских хивинцев, киргизов и туркменов. В 1716 году Бекович с отрядом отплывает из Астрахани, чтобы пересечь Каспийское море и высадиться в Средней Азии. К сожалению, поход закончился полным провалом по причине, набившей оскомину на всех фронтирах мира – «поверили дикарям».
Марш через пустыню, отбивание нападений среднеазиатских орд с огромными для последних потерями, истощение, затем мировая, торжественная встреча в Хиве и – засада на узких улочках. Выжили только четверо пленных казаков, сумевших сбежать. Еще двоим удалось вернуться домой лишь спустя многие годы. Вот что рассказывал один из них, казак Иван Демушкин:
«За один переход от Хивы хан наконец замирился и просил остановить войска, а самого князя звал в гости в свой хивинский дворец. Собравшись ехать к хану, Бекович взял с собой наших гребенских казаков триста человек, у каких еще были лошади, и мы отправились, прибравшись в новые чекмени и бешметы с галуном, а коней поседлали наборной сбруей.
Хива город большой, обнесенный стеной с каланчами, да только улицы в ней очень уж тесные. У ворот нас встретили знатнейшие хивинские вельможи; они низко кланялись князю, а нам с усмешкой говорили: «Черкес-казак якши, рака будем кушай». Уж и дали же они нам раки, изменники треклятые, трусы подлые, что умеют бить только лежачего. Справивши почетную встречу, повели они нас в город, а там у них были положены две засады за высокими глиняными заборами. Уличка, где эта ловушка была устроена и по которой мы шли, была узенькая и изгибалась, как змея, так что мы проезжали по два да по три коня, и задним совсем не было видно передних людей за этими кривулями.
Как только миновали мы первую засаду, она поднялась и запрудила дорогу, и начала палить из пищалей. Наши остановились и не знают: вперед ли, назад ли действовать, а в это время показались новые орды с боков, и давай в нас жарить с заборов, с крыш, с деревьев и из окон домов. Вот в какую западню мы втюрились. И не приведи Господи, какое там началось побоище: пули и камни сыпались на нас со всех сторон, и даже пиками трехсаженными донимали — вот как рыбу, что багрят зимой на Яике.
Старшины и пятидесятники с самого начала крикнули: «С коней долой, ружья в руки!», а потом все подают голос: «В кучу, молодцы, в кучу!» А куда в кучу, коли двум-трем человекам с лошадьми и обернуться негде врастяжку, да и бились же не на живот, а на смерть, поколь ни одного человека не осталось на ногах. Раненые, и те отбивались лежачие, не желая отдаваться в полон хивинцам. Ни один человек не вышел тогда из треклятой трущобы: все там полегли, а изверги издевались даже над казацкими телами, отрезали головы и, вздевши их на длинные пики, носили по базарам.
Самого Бековича схватили раненого, поволокли во дворец и там вымучили у него приказ к отряду, чтобы расходился малыми частями по разным аулам. А когда войска разошлись таким глупым порядком, то в ту пору хивинцы одних побили, других разобрали по рукам и повернули в Яссыри. С самого Бековича, после лютых мук, с живого содрали кожу, приговаривая: «Не ходи, Девлет, в нашу землю, не отнимай у нас Амударьи-реки, не ищи золотых песков…»
Каким же родом, спросите вы, я-то остался жив? А вот каким. Я безотлучно находился с боку дяди Иева: сказано, — от дяди ни пяди. Когда спешились, он велел мне держать коней, а сам все отстреливался; кони дюже бились, а он мне: «Держи, держи, Ванюш, не робей, дурачок! Даст Бог отмахаемся, а там опять наконь и тогда вот как погоним их, поганцев!» Тут покойник изрубаглся неладно, а меня вдруг трахнуло камнем по голове, в глазах пожелтело, и я повалился без чувств лошадям под ноги. Долго ли находился я в этом бесчувственном состоянии, сказать не умею, только очнулся себе не на радость, в дворе одного знатного хивинцы; двор большой, вокруг меня много народа с зверскими лицами, а дядина голова, смотрю, торчит на пике. На меня надели цепь как на собаку, и с того страшного дня началась моя долгая горькая неволя. Нет злее каторги на свете, как жизнь в ясырях у басурман».
Пока что все усилия России за Тереком были бессистемны, хаотичны и не приводили к долгосрочным результатам. Все попытки контролировать горную гряду и пространства, ключом к которым она являлась, пока заканчивались в лучшем случае ничем. Новые и новые отряды пропадали в горах и степях, стойкие казаки вкушали все прелести фронтира, теряя близких и с трудом нажитое имущество. Но времена Московии заканчивались. Наступали времена империи.
В 1721 году Петр Великий раз и навсегда с треском выбивает Швецию из клуба великих держав, а Россия уверенно и с полным правом занимает её место. Прибалтийский вопрос решен, северные моря под контролем. Теперь можно в полной мере обратить взгляд на Кавказ, а именно – на Дагестан, решительным усилием разрубив все вопросы и проблемы, закрыть страницу неудач и страданий, утвердиться по всему побережью Каспийского моря.
Экспедицию начали готовить еще во время войны со шведами. Наконец, все было готово. Пехота, артиллерия и обоз, собранные в Астрахани, покинули порт. Конница отправилась по суше, через Моздокские степи. Императору надоели полумеры, и он лично командовал войсками. После двухдневного плавания флотилия пребывает к устьям Койсу.
Эти земли не видели регулярных русских войск более сотни лет. За время отсутствия облик последних претерпел значительные изменения, но стремления оставались теми же. В лучах предрассветного солнца появились очертания боевых кораблей, невиданных для этих мест. Многочисленная имперская флотилия подошла к месту высадки 27 июля 1722 года. Тотчас была спущена шлюпка, над которой гордо реял императорский флаг. Петр Великий первым сошел на землю.
Историк Василий Потто так описывает это замечательное утро: “С одной стороны перед его глазами плескалось древнее Хвалынское море; с другой широко раскидывалась необозримая степь, которая на севере как бы сливалась с горизонтом, а на юге резко замыкалась цепью скалистых и остроконечных гор Дагестана. У низкого берега, под самыми ногами государя, тихо качаясь на волнах, стояла старая татарская лодка с высокой мачтой, а дальше, там, при входе в Аграханский залив, на едва колыхавшейся поверхности моря виднелась целая эскадра, украшенная разноцветными флагами. Это были эмблемы прошлого ничтожества и будущего цветущего состояния края. Надо всем этим, посреди безоблачного неба, ярко сияло жаркое июльское солнце и обливало своими золотыми лучами и море, и флот, и степь, и далекие горы, и эту стройную высокую фигуру самого Петра, одиноко стоявшего на высоте песчаного холма.
На флоте между тем служили молебствие. Это был день гангутской победы над шведской эскадрой — день, чествуемый всегда императором. Едва провозгласилось многолетие, как вся эскадра мгновенно окуталась белыми облаками порохового дыма, и пустынная окрестность дрогнула от грохота русских пушек, разносивших весть о вступлении русского императора на дагестанскую землю”.
Не все, однако, шло гладко. Если флот провел образцовую высадку, то конница попала в засаду. Грамотно заняв позицию в лесу, неприятель заставил конников спешиться и встать в оборону в незнакомой, плохо просматриваемой местности. Какое-то время исход битвы висел на волоске, и лишь решительные действия полковника Наумова смогли исправить ситуацию, в результате чего аул Эндери, стоявший на пути, был сожжен дотла. Нападение было отбито, но отряд понес чувствительные потери. Такое нельзя оставлять безнаказанным, и Петр проявляет редкое коварство, натравив на чеченцев своего вассала – калмыцкого хана Аюка.
Потто, работавший с архивами, актами Кавказской археогеографической комиссии, личными дневниками и пр., утверждает, что все выглядело как нашествие монголов в миниатюре – полчища суровых калмыков следуют по Кавказу, разоряя все на своем пути и оставляя за собой лишь выжженные аулы и орды воронья. Иначе выглядит точка зрения современных чеченцев – они без конкретных ссылок утверждают, что Аюка «установил контроль над большей частью региона», но, тем не менее, «покинул Кавказ, пообещав более никогда не возвращаться за обещание сохранить ему жизнь».
Эта крайне убедительная история кочует по очень авторитетным сайтам вроде «вайнахинфо», иногда меняясь в незначительных подробностях. Кому верить – решать, разумеется, читателю. Напомним, однако, что калмыки терроризировали непокорный регион еще не раз и не два, а среди методов их «изгнания» спустя десятки лет встречалась и выдача замуж за калмыцкого хана одной из самых красивых девушек на Кавказе пополам с заваливанием последнего дорогими подарками. В частности, такую историю рассказывает польский путешественник граф Потоцкий, подавая это в виде легенды, услышанной им от самих чеченцев.
Есть, правда, еще одна сторона – современные монографии, посвященные Азовскому походу Петра, упорно обходят вопрос калмыцкого вторжения стороной. Так что либо историки конца XIX века проявили определенную неразборчивость в источниках (что вполне могло быть – наука на месте не стоит, и непрестанно развивается), либо каста современных мелкотиражных «историков-тусовщиков» (пользуясь терминологией А. Тараса из издательства «Харвест») оказалась заложницей узости подхода к изучаемой теме, что за ними также неоднократно замечалось.
Но все это будет позже, а пока Петр, форсировав реку Сулак, двигался на злосчастные Тарки. Шамхал Адиль-Гирей, бывший по-прежнему самым сильным владетелем в округе,отлично понимал, откуда дует ветер. Поэтому навстречу русским уже были высланы послы с изъявлением покорности. К тому времени русские располагали солидным опытом общения с коварными азиатами, поэтому искренность такого показательного смирения воспринималась с заслуженным сомнением. Впрочем, времена изменились, и соотношение сил уже не оставляло шансов на успех даже при помощи изощренных азиатских интриг.
Поэтому Петр покорность хана принял, погостил у шамхала пару дней, но был вынужден двинуть войска дальше.
Как водится, на смену хитрому горцу пришел храбрый горец – уцмий каракатагайский по имени Ахмет-хан. Второй по силе феодал в Дагестане, он легко набрал 16 тысяч горцев и двинулся навстречу русским. Едва услышав о спасовавшем Адиль-Гирее, уцмий понял: это его шанс стать, наконец, первым. Оставалась, в сущности, мелочь – разбить регулярную европейскую армию под командованием Петра Великого. Именно эта мелкая, сугубо второстепенная деталь и сгубила честолюбивые замыслы Ахмет-хана – нанести поражение войскам вторжения он так и не смог и был разбит сам. Разочарованные смертью переговорщиков – трех казаков и есаула, зарезанных по приказу уцмия — русские повесили всех пленных.
После такой демонстрации император направился на Дербент, где и был встречен 23 августа с хлебом и солью. Так же были вручены сакральные подарки, например, богато украшенные ключи от города, отправленные позже по назначению – в Кунсткамеру. Когда Петр въезжал в город, раздались сильные толчки – началось землетрясение. Не растерявшийся, впрочем, царь громко заметил, что даже природа оказала ему торжественный прием, поколебав стены города перед его могуществом.
Оставив в Дербенте сильный гарнизон, император завершил завоевание Дагестана. Отправившись домой, он заложил крепость Святого Креста возле истока небольшой речушки Аграхань. Там его и застали известия о новых беспорядках – недовольные сложившейся ситуацией, отчаянные головы из местных занялись любимым делом – ушли в горы, чтобы совершать оттуда набеги на коммуникации. Дошло до того, что под самыми Тарками убили трубача из государева конвоя.
Петр решительно настроился задавить мятеж в зародыше и отправил в горы атамана Краснощекова, который с донцами и суровыми калмыками учинил страшный погром, истребив все, что увидел. На какое-то время Дагестан успокоился. Сам же Петр возвратился домой 13 октября 1722 года, устроив себе показательный триумф с проездом через арку и прочими приятными ритуалами.
Итак, империя наконец вернулась сюда всерьез и надолго. Разумеется, нельзя рассматривать дальнейшие действия русских как сплошную череду удач и славных побед. Впереди было многое – и легкая неопределенность с престолонаследием, вызванная внезапной кончиной Петра Великого, и возвращение Анной Иоанновной персам ряда городов, занятых во второй год Каспийского похода, и бунты в покоренных землях, неразрывно связанные с наемными убийствами, внезапным предательством и редким даже для этих мест коварством. Была очередная турецкая война, заполонение Дагестана полчищами татар, истребление последних суровым калмыцким ханом с неблагозвучным именем ДундукОмба, холодная война с Персией и разрушение заложенной Петром крепости Святого Креста.
Но поход Петра Великого был великолепен, хотя его результаты оказались довольно быстро обесценены в царствования последующих правителей. Ряд крепостей и позиций, расположенных по Тереку и составляющих Терскую линию, не мог сам по себе защитить донские села от орд, свободно кочевавших западнее. Таким образом, империя по-прежнему имела внушительную дыру в линии обороны на южных рубежах. Знаменитой Кавказской линии, надежно закрывающей плодородные районы страны от набегов, только предстояло появиться и заработать в полную силу, обеспечивая мир и порядок на Дону.
Но теперь воинственным народностям, населявшим Кавказский хребет и прилегающие территории, предстояло иметь дело не с Московией, жадной до земель, но постоянно стоящей на грани смуты, завоевания или застоя. Взявшая резкий старт империя ворвалась в клуб великих держав внезапно для всех и, выйдя на этот новый для себя уровень, обладала достаточным запасом жизненных сил, энтузиазма и решительности. Больше Россия никогда не покидала регион, постоянно сохраняя видимые и невидимые следы своего присутствия. Излюбленный герой фронтира – отчаянный, вольнолюбивый и удалой казак, никуда не делся. Но теперь за ним неотступно стояла механистическая, меряющая землю четкими шагами линейных батальонов машина государства.
А впереди было полное территориальных расширений время Екатерины Великой.
Перенесено силами сообщества cat_cat с сайта fakel-history.ru.
https://vk.com/fakel_history — паблик Факела в ВК.