- Не получается у меня хлеб! Хоть плач!
- А жизнь получается?
Ворожея взглянула пристально, и Ольга всё-таки заплакала.
Держалась столько, не позволяла себя раскисать - толку раскисать, всё равно никто за неё не сделает! - и вот, раскисла.
- Плачешь о чём?
Ворожея подала мягкую бумажную салфетку, налила отвара в гладкую толстостенную кружку, подвинула Ольге.
Запахло травами: сладко - липой, будоражаще - мятой. И ещё чем-то горьковатым, неопознанным.
Ольга всхлипнула, обхватывая обливные скользкие кружечные бока. О чём... Да обо всём!
Жизнь свою и оплакивает!
Тоже ведь не выпекается, как и хлеб!
- Знаешь, я как первого родила, так и живу странно, - наконец смогла она объяснить. Ворожеин чай - что же там за трава всё-таки горьковатая? - отхлёбывался мелкими горячими порциями, распускал в горле жгучий ком, помогал успокоиться.
- Давно родила?
- Двенадцать лет уже.
- А всего деток сколько?
- Четверо.
- По нынешним временам немало, - уважительно кивнула ворожея, подвигая Ольге мёд в розетке. - Вот, бери. Липовый!
- Липовый! - опять накатило на Ольгу. - Это жизнь у меня липовая! Видимость одна.
- Рассказывай.
Что тут рассказывать? До замужества - птичкой порхала. Сил было столько - не удержать! И там интересно, и тут. И сюда слетать, и туда. Танцевала, да не просто так - на праздниках. Путешествовала - с друзьями, рюкзаками, палатками. Юбки себе шила сумасшедшие, цыганские. Парням головы кружила, игралась в любовь.
С одним поигралась - да и осталась.
Сначала Стёпка родился, потом Ирочка, потом Матвей. Теперь вот малышка Зоя...
- Так когда жизнь стала липовой? - ворожея глядела мягко, доливала чай в кружку. Ольга вдыхала горьковатый травяной аромат.
- Когда Стёпку родила. Его жизнь началась, а моя кончилась.
Ольга зажмурилась, вспоминая. Пелёнки, животики, зубки. Грудь ломит, молоко прибывает. Спать хочется круглосуточно. Муж рядом всё реже - деньги для них зарабатывает.
Она не работает - бесконечный декрет. Ну что делать, если дети один за другим получаются, не выкидывать же?
Детей - рожать, растить кормить. Воспитывать. Дом - вести. Себя- забыть.
Да ещё и денег вечно недостаёт, она же не зарабатывает!
И денег недостаёт, и сил. Ей бы лечь и лежать. И чтобы никто не дёргал за подол "мама, мама". Где, где та Олька весёлая, лёгкая на подъём? А нет её. Есть вот эта расплывшаяся тяжёлая пустая оболочка. Она и живёт вместо неё. И хлеб не получается...
- А хлеб как пекла?
- По рецепту. В хлебопечке.
- То есть, кинула всё туда, оно перемесило и выпекло?
- Ага. Ерунда получилась. - Ольга криво усмехнулась. - Как моя жизнь.
- Давай-ка иначе сделаем.
Ворожея собрала чашки со стола. Достала опару из тёплого угла - ждала Ольгу, готовилась. Опара подходила в кастрюле, накрытой льняным полотенцем. Ворожея откинула хрусткую ткань
- Понюхай! Чуешь, живая?
Опара пахла кисловато и обещающе. Будто знакомилась с Ольгой: это из твоих рук выйдет мой хлеб?
- Теперь муки туда добавляй. Горстями. Вымешивай. И слушай.
- Что слушать?
- Себя.
Ольга добавила горсть муки. Вторую. Третью.
Мука прохладно и шелковисто перетекала с ладони.
Тесто поначалу протекало сквозь пальцы жижицей, а потом впитывало муку, - вот и четвёртая горсть! Густело.
Возиться с тестом было приятно. Снимать с пальцев налипшее, погружать их в тёплую массу и чувствовать, как клёклое и вялое превращается в трепетное и упругое!
А ворожея запела
Да как зоря красна разгорается
Утро ясное отворяется
Так и жизнь свет-Ольги разгорается
Отворяется, открывается
Да как солнце ясно поднимается
Белу свету светит, улыбается,
Так и жизнь свет-Ольги разгорается
Отворяется, открывается.
Да как хлеб в печи поднимается,
Хлебным духом день наполняется
Так и жизнь свет-Ольги поднимается,
Разгорается, наполняется.
Жизни - быть, свету-быть, хлебу - быть!
Ольге - жить!
Обильно, изобильно, радостно!
Поставив хлеб в печку - жаркое нутро охотно приняло будущий каравай - Ольга словно очнулась.
Что это было с ней? Она впервые за всё время чувствовала, что живёт. Каждую минуту, каждое мгновение прожила - она. Она, Ольга, а не кто-то, кем она прикидывалась.
Ворожея посмотрела внимательно...
- Знаешь, раньше кто хлеб на всю большую семью пёк?
- Кто?
- Большуха. Та, в ком бабья сила сильнее раскрывалась. Чтобы и хлеб семье силу давал.
Ольга улыбнулась, прислушиваясь. Ей хлеб уже силу дал: впервые за много лет она чувствовала себя собой.
Пока хлеб выпекался, опять пили чай. Липовый запах смешивался с хлебным духом. Запах хлеба густел, крепчал, заставлял трепетать ноздрями и предвкушать хрусткую корочку.
И когда эти запах и предвкушение заполнило всю кухню, ворожея разрешила:
- Вынимай.
Пышный, воздушный, румяный, щекастенький.
Хлеб улыбался трещинкой на боку, остывал под льняным полотенцем, похрустывал корочкой. Ольга с наслаждением вдохнула густой хлебный дух:
- Получился!
- Получился, - улыбнулась ворожея. - Поняла, почему?
- Мука другая?
- Ты другая! Тесто вымесила, выгладила, почувствовала. Он силу твою впитал, на силе твоей и поднялся.
Ольга погладила каравай - корочка шершаво ластилась под пальцами
- Я заберу с собой?
- Конечно! Хлеб для того и пекут, чтобы своих кормить.
Ольга улыбнулась. Муж Алёша, Стёпка, Ирочка, Матвей, Зоенька - всем хватит!
Завернула каравай в полотенце и понесла своим.
