Имя великого петербургского трагика Василия Каратыгина (1802-1853) вошло в историю русского театра как символ холодной, рассудочной актёрской игры, которую исследователи долгое время противопоставляли прекрасным романтическим порывам московского соперника — Павла Мочалова. Однако современное театроведение опровергает эту искусственно созданную и впоследствии навязанную оппозицию. Конечно, "любимцы Мельпомены", как называли Каратыгина и Мочалова современники, были очень разными — по фактуре, индивидуальности, приёмам и манерам. Но если не противопоставлять, а сопоставлять их, опираясь на объективные источники, реконструировать их роли, то станет ясно: это были равновеликие таланты. И до обидного несправедливы слова Герцена: "Каратыгин... удивительно шёл николаевскому времени... всё у него заучено, правильно..."
В советские годы культивировался миф о том, что Каратыгин был чуть ли не символом чопорного официозного Петербурга в застёгнутом на все пуговицы театральном мундире; с репутацией обласканного властями гения. Так и рождаются исторические искажения...
"Набрался вольного духу!"
В 1822 году в антракте одного школьного спектакля, где участвовал Пётр Каратыгин (младший брат трагика), Василий Андреевич вошёл в танцкласс и, прислонившись к столу, начал беседовать с братом. В это время через класс проходил директор театров Майков. Заметив В. Каратыгина, директор немедленно окликнул его и, явно с целью спровоцировать, накинулся с бранью: "Актёр позволяет себе сидеть в присутствии директора!" Сдержанные объяснения артиста, что, во-первых, он не видел, когда вошёл директор, а во-вторых — он только прислонился, а не сидел, ещё больше разъярили Майкова. Прокричав, что "актёр должен чувствовать близость дирекции!" — он удалился, чтобы сообщить об этом происшествии Милорадовичу. Двое суток спустя ничего не подозревающий Каратыгин был внезапно арестован и заключён в Петропавловскую крепость.
Выручать актёра помчались его мать, некогда известная артистка А. Д. Перлова-Каратыгина и его невеста, артистка А. М. Колосова. После долгих хлопот они наконец добились аудиенции у Милорадовича, но тот на все просьбы отвечал: "Меня слёзы не трогают, я видел кровь!" Правда, Каратыгин всё же вскоре был освобождён, но не благодаря усилиям родных и близких. Помогла протекция театральных воспитанниц, которым Милорадович покровительствовал.
В официальной записке коменданту крепости Милорадович предписывал посадить Каратыгина за то, что он грубил директору театра. Но истинная причина была иная. "Этот урок был нужен человеку, который набрался вольного духу от своего учителя Катенина!.." — объяснил позже Милорадович в приватной беседе.
Из департамента — на сцену
Василий Андреевич Каратыгин родился в актёрской семье, но, в отличие от Мочалова, не сразу попал на сцену. Сначала он поступил в Горный корпус, отучился там полтора года (известное в Петербурге учебное заведение, многие деятели русской культуры и театра вышли из его стен), а когда покинул его, получил место копииста, чуть позже — делопроизводителя в одном из департаментов. Служил в чине коллежского асессора, и параллельно занимался в "молодой труппе" А. Шаховского. Близко знавший с детства трудности сценической карьеры и тяжёлую атмосферу закулисной жизни, Василий первоначально не предполагал посвящать себя театру. Однако чиновничья деятельность также не удовлетворяет его. Недолго позанимавшись на "чердаке" Шаховского, он получает первый театральный опыт, а впоследствии увлекается идеями знаменитого теоретика, переводчика и поэта П. А. Катенина. Каратыгин принимает участие в домашних спектаклях катенинского кружка, сближается с молодыми литераторами и артистами, и это предопределяет его дальнейшую судьбу.
Семья Каратыгиных жила открыто и весело. Андрей Каратыгин был человеком гостеприимным, общительным, водил дружбу с такими деятелями искусства, как А. Грибоедов и будущие декабристы, впоследствии сосланные за участие в восстании. Катенин с удовольствием занимался с Василием, имея богатый зрительский опыт, связанный с французскими знаменитостями. Он составил себе представление о том, как играют в Европе, и как должно играть в России. То есть, будущий трагик получал уроки с оглядкой на французскую школу, с её внешним изяществом, но и богатым внутренним наполнением; привычкой следить за своей физической формой, репетировать у станка, оттачивать мастерство.
Вспыхнувшая звезда
3 мая 1820 года восемнадцатилетний юноша (на год по возрасту позже Мочалова) дебютировал в трагедии Озерова "Фингал", сразу же вызвав бурную театрально-художественную полемику. Кто-то даже сравнивал молодого актёра с великим классицистским актёром Яковлевым. Трактовка образа привлекла внимание общественности, последовало моментальное зачисление в императорскую труппу. Теперь буквально каждое выступление, каждая величественная роль, созданная Каратыгиным в трагедиях Расина, Корнеля, Вольтера встречает овации и восторженные отклики. Правда, уже в 1824 году критика отмечает отход от эстетики классицизма и "усиление романтических крайностей". И полностью раскрывается актёр лишь с переходом в романтический репертуар.
В конце 1820-х годов Каратыгин играет в ряде пьес Шиллера, достигая необычайно сильного эффекта воздействия на зрителя: Фердинанд ("Коварство и любовь"), Карл Моор ("Разбойники"), Карлос ("Дон Карлос"), Лейстер ("Мария Стюарт"), Телль ("Вильгельм Телль"). Также Каратыгин в романтическом ключе создает роль Отелло, величавого и властного Гамлета. Также без участия Каратыгина не обходится ни одна хоть сколько-нибудь значительная мелодрама. Он сам переводит ряд пьес Дюма-отца и других европейских авторов. Шумный успех сопровождает его в отечественной мелодраме и патриотической драме.
Успех Каратыгина в столице, подчёркнутая благосклонность, которую ему оказывал Николай Первый, исключительное внимание светского общества наложили на фигуру Каратыгина (особенно в театроведческой традиции 20 века) отпечаток некоторой одиозности. Его деятельности приписывали ложную политическую реакционность, особенно с лёгкой руки Щепкина и Герцена (последнему принадлежит оскорбительная формулировка "лейбгвардейский трагик"). Мочалов считался "демократом", а Каратыгин "артистократом"...
Забавная легенда существует о том, как Николай, будучи за кулисами, спросил в шутку: "Каратыгин, вот ты можешь играть и нищих, и царей... А меня сыграть мог бы?" Василий Андреевич тут же скопировал позу, характерную для Николая и, поразительно схожим с ним голосом, велел адъютанту, сопровождавшему царя: "Голубчик, распорядись послать этому актёришке Каратыгину ящик шампанского!" Николай от души расхохотался, и наутро шампанское было доставлено.
А было ли соперничество?
Действительно, в первой четверти 1830-х начинается нечто вроде творческого состязания Москвы и Петербурга в лице двух равно великих трагиков, исполнявших фактически один репертуар. Но это противопоставление было скорее искусственным, и родилось в результате гастролей Каратыгина на московских подмостках. Рецензенты, критики, лидеры общественного мнения, авторитетные деятели театра — все как будто специально стравливают двух гениев, разводят их по диаметрально противоположным эстетическим сторонам. Причем это продолжается даже после смерти актёров!
Да, Каратыгину была чужда душевная надломленность, надрыв, которые составляли центральную тему творчества Мочалова. В игре Каратыгина сильнее звучали элементы ампира (торжественного, помпезного стиля), он тяготел к героико-историческим ролям. Отчётливее были в его игре приёмы классицизма. Если Мочалов мог жертвовать техникой, чтобы показать зрителю страдающую мятущуюся душу, то Каратыгин впечатлял зал своей отрешённостью от обыденности, увлекал своим непревзойдённым умением приподнять зрителя над повседневностью, показать ему яркий и красочный мир, полный возвышенных мыслей и поступков. Внешняя импозантность и монументальная красота актёра (рост Каратыгина был почти 2 метра, выразительное лицо, натренированное подтянутое тело) поражали публику, которая видела поистине величественные образы. А воспитание, полученное у Катенина, помогало сохранять рациональную основу. Романтический пафос сочетался у него с искусством высокой декламации, гармонически законченным пластическим рисунком поз, ясной логикой образа.
То, что он был не эмоционален — тоже неправда. Воспоминания современников сохранили рассказы о том, как Каратыгин чуть не задушил своего партнёра в спектакле "Уголино", а в роли Ляпунова, увлекшись, таскал за волосы исполнителя роли Фидлера и выбросил его в окно. Б. Алперс пишет: "Какой это актёр, если он к смерти Пушкина отнёсся равнодушно?" Непонятно, для чего исследователю потребовалось писать такое, ведь на самом деле равнодушия никакого не было. В письме Катенину Каратыгин пишет, что плакал и скорбел о Пушкине, как о родном... Кстати, возвращаясь к тезису о "чопорности" и гордости Каратыгина. Не о нём, а именно о Мочалове одна из партнёрш писала в мемуарах: "Держал себя гордо, актёрского своего звания стыдился..."
Мастер сцены
Отличительной особенностью Каратыгина было исключительное профессиональное мастерство, стремление к совершенству, своего рода актёрский перфекционизм. Каратыгин прошёл свой путь во всеоружии систематизированных знаний, с чёткими навыками творческого ТРУДА. Даже известная формула: "Каратыгин — ум, Мочалов — душа" отчасти свидетельствует о том, что петербургский трагик умел вести планомерную и тщательную работу над ролью. В этом он отличался не только от Мочалова, но и от большинства актёров своего времени. Он одним из первых начал пытаться внедрить осознанный метод репетиций, пусть не для других, но для себя самого. Дома он устроил себе маленькую сцену с зеркалом, перед которым он непременно проходил все роли от начала до конца, прежде чем выйти на общую репетицию. Известно также, что он полным голосом читал дома куски текста, проверяя правильность интонационной партитуры. В результате он достигал предельной убедительности внешних приёмов. Это признавал даже В. Белинский, который отдавал предпочтение Мочалову:
"Когда я увидел Каратыгина — Велизария, в триумфе везомого народом по сцене в торжественной колеснице... священный восторг мощно охватил всё существо моё и трепетно потряс его... Театр задрожал от взрыва рукоплесканий... А между тем, артист не сказал ни одного слова, не сделал ни одного движения, он только сидел и молчал... "
Таким образом, если внимательно изучить исторические источники и освободиться от вредных клише, можно понять: Мочалов и Каратыгин ОБА принадлежали к романтической сценической системе, и противопоставление их не имеет оснований. Просто индивидуальности были разные. Высокая романтическая тема преломлялась в их творчестве по-разному: Мочалов был бунтарём, неврастеником, романтиком "активной позиции", а Каратыгин — героем, поднявшимся над суетностью, стоящим в гордом одиночестве над низкими страстями. Поэтому не стоит опрометчиво судить об актёрах, основываясь лишь на устоявшихся штампах критиков...
