Часть 1 Часть 2
Елизавета прожила долгую жизнь. Ещё два года назад на дачу ездила, огород поливала. Казалось, ей сносу не будет. Да видно вышел отпущенный срок. И то зажилась – без году девяносто лет.
Голова в порядке, ничего не путает, всё помнит, всех узнаёт. А вот ходить и двигаться сил не стало, суставы болят. На ходунках по дому еле-еле передвигалась. Всё больше сидела да лежала. Но чем дальше, тем хуже. Подниматься с кровати со временем совсем перестала.
Если ей помочь спустить ноги с постели, да подпереть спину чем-нибудь, может посидеть недолго.
Но дочери некогда, работает, домашние дела никто не отменял. А ещё нужно кормить Елизавету, менять памперсы, мыть… Елизавета ничего не требовала, жалела дочку, несладко ей приходится, без мужа сына растит.
Внуку шестнадцать. Статный и красивый в отца. Раньше Елизавета сидела с ним маленьким, кормила с ложечки, гулять водила, в цирк, сказки на ночь рассказывала. Хороший добрый мальчик рос. Теперь редко к ней в комнату заглядывает, и то, когда мать напомнит. Не обижалась. Да и какая охота молодому парню с больной старухой сидеть.
Телевизор её утомлял, смотрела редко, от него голова начинала болеть. А вот радио любила слушать. Бубнит тихо, вспоминать и дремать не мешает. С ним уютно, и вроде как не одна она в комнате.
Напротив кровати, на книжной полке стоит небольшая старинная икона. Такая старая и потемневшая, что с трудом можно рассмотреть, что изображено на ней. Но это для стороннего человека. А Елизавета помнит её с раннего детства.
Распятие Христово. Пережила икона революцию с отменой веры, вторую мировую войну с бомбёжками и голодом, и сохранилась в целости, только краска потускнела, да доска почернела. Всегда прятали от глаза чужого. А теперь стоит икона открыто на полке, на виду, и Елизавета может глядеть на неё сколько угодно, разговаривать безмолвно.
Не сказать, что Елизавета была шибко верующей. Нет. Но когда могла, в храм заходила. Постоит перед иконами, за дочь с внуком помолится, свечки за здравие поставит, вот и вся вера.
Иногда чудятся Елизавете обрывки чужих воспоминаний, словно икона приоткрывает ей свои тайны. То увидит молодую девушку в пышном платье, с корсетом и открытыми плечами, которая плачет на коленях по жениху. То юродивый просит милостыню на ступенях храма, то офицер наполеоновской армии едет в карете, держит на коленях икону… Сказать дочери Елизавета побоялась. Вдруг сочтёт, что мать из ума выжила, сочиняет, ещё отдаст в богадельню или психушку.
А несколько дней назад внук Миша вдруг расспрашивать про икону стал: чья, откуда, сколько стоит…
– Память бесценна, её не измеришь деньгами. Сколько себя помню, она в нашей семье хранилась. Ничего про неё не знаю. Не догадалась в своё время у бабушки и матери спросить, – отвечала Елизавета дрожащим тихим голосом, словно лист сухой шелестит под ногами.
И очень ей не понравился любопытный и пристальный взгляд Миши.
Плохо ему удавалось скрывать свои мысли и брезгливость. Елизавета замечала. Потому не звала его лишний раз.
Дочь на выходные на дачу уехала. Мишка, наверное, гулять ушёл. Дело молодое. Татьяна наказала ему присматривать за бабушкой. Да забыл, видать. Как дочь утром покормила, так маковой росинки во рту Елизаветы не было. Она не роптала. Что ей остаётся? Лежать, смотреть на икону и ждать.
***
Мишка любил бабушку и помнил её ту, здоровую и активную, какой была раньше. А теперь лежит колодой неподвижной. Морщинистое лицо похоже на кору старого дерева. Глаза бесцветные, словно выгоревшие. Рот… и не рот вовсе, а дыра. И зубов почти не осталось, одни пеньки.
Смотреть на неё Мишке неприятно. И запах специфический. Высохла, словно мумия. «И чего живёт? Только небо коптит. Пора бы давно умереть и место не занимать. А то, как маленький, сплю с мамой в одной комнате», — думал Мишка.
***
Вот лежит Елизавета одна, смотрит на икону и воспоминания уносят её в дни далёкой и счастливой молодости. И такие мелочи всплывают, о чём не думала никогда. Не заметила, как заснула. Проснулась в темноте от какого-то смутного тревожного предчувствия. В темноте по комнате бесшумно скользнула тень. «Наконец-то Смерть пришла за мной». Что это Смерть, Елизавета не сомневалась. Кто ж ещё может прийти к ней ночью? Не испугалась, скорее наоборот.
Тень замерла на несколько мгновений, а потом скользнула обратно к двери. Елизавета расстроилась, что Смерть не забрала её, не прекратила бесполезного и не подвижного существования. Она какое-то время ждала, а потом снова заснула.
Когда утром проснулась, то сразу заметила пустую полку напротив. Сначала даже подумала, что сам Иисус исчез, вместо того, чтобы освободить её душу из тесных пут тела. Тут вспомнила ночную тень и всё поняла. Значит, это не Смерть приходила к ней, а вор за иконой.
- Миша, — тихо позвала она. – Миша!
Но никто не ответил ей.
Она не убивалась по иконе. Сейчас её почти нельзя было ничем удивить, напугать, расстроить. Чего жалеть вещи, коли жизнь прошла. С собой их не возьмёшь. И всё же…
Казалось, в высохшем как у мумии теле, уже не осталось ни капли влаги, но из глаз скатилась прозрачная слеза, застревая в морщинистой коже.
После обеда с дачи вернулась Татьяна. Не сразу зашла к матери в комнату, разбирала сумки. А когда вошла, поморщилась. Ещё бы. В комнате стоял затхлый запах старого тела и мочи.
- Что, Мишка так и не заходил к тебе? Вот паршивец. Придёт домой, получит. Пить, наверное, хочешь. Я сейчас. – Татьяна поспешила за водой на кухню.
Она накормила мать, памперс поменяла, комнату проветрила. И всё сетовала, что сын таким чёрствым вырос, не жалеет ни бабушку, ни её. Когда пришёл Мишка, услышала Елизавета, как дочь выговаривала ему, что бабушку бросил.
- А что я мог сделать? Как ни зайду, она спит. Мне и гулять не сходить, что ли? Караулить её надо было, что бы не убежала? Уж скорее бы умерла. Надоело… - кричал внук на замечания матери.
Как больно слышать такое от любимого и единственного внука. Словно она не хочет и не может решиться добровольно умереть. Если бы только Елизавета могла встать, ушла бы подальше, не стала быть в тягость ни дочери, ни внуку.
- Не смей про бабушку так говорить! А если я заболею? Ты также обо мне заботиться будешь? – Крик ещё вибрировал в воздухе, когда с силой хлопнула входная дверь.
«Мишка ушёл. Господи, забери меня к себе скорее, всем только лучше будет», — мысленно взмолилась Елизавета, глядя на пустую полку.
***
Мишка давно мечтал о новом смартфоне последней модели. Но у матери денег не допросишься. А тут Колька сказал, что может достать абсолютно новый и не очень дорогой, только для друга. Денег негде взять. Колька предложил продать что-нибудь. На ум пришла только икона. И он рассказал про неё. Глаза Кольки загорелись алчным огнём. Он попросил сфотографировать её, что бы показать знающим людям.
- На первый взгляд оценили её высоко, но нужно посмотреть вживую. Сможешь принести? – Стал уговаривать Колька, хотя и сам сразу понял, что икона с историей, ценная. – На телефон, думаю, хватит, ещё и деньги останутся. Всё равно бабка твоя не сегодня завтра умрёт. А вам с матерью эта деревяшка ни к чему. Но если сомневаешься, покупатели на телефон всегда найдутся.
Мишка несколько дней думал, но уж очень хотелось иметь новый телефон. А от иконы ни жарко ни холодно. Решился и украл ночью из бабушкиной комнаты. Домой возвращался с новым смартфоном, гордый и счастливый. Только подходя к квартире, чувство вины шевельнулось глубоко внутри, но взгляд снова упал на широкий экран мобильника, и совесть замолчала. А потом произошёл разговор с матерью. Не прав, что наговорил всего, но уже ничего не изменишь. Мишка трусливо сбежал.
***
Татьяна готовила ужин, переживала о ссоре с сыном. Когда стал таким… равнодушным? Отец никчёмный был. Не послушалась она тогда мать, вышла замуж за красивого, но гулящего парня, и живёт теперь одна, сына воспитала без мужской руки неправильно. Вспомнила о матери и поспешила к ней.
Когда Мишка вернулся домой поздно вечером, мать плакала на кухне, а обычно закрытая дверь в бабушкину комнату была распахнута, окна открыты настежь, а на кровати пусто.
Снова чувство вины проснулось в сердце Мишки. Он успокаивал себя, что бабушка, может, и не заметила пропажи иконы. Просто время пришло, она и умерла. Гладкий корпус телефона грел ладонь в кармане. И скоро у него будет своя комната. Но заходить в неё не решился. Так и представлял застывший упрёк в блёклых глазах бабушки.
Продолжение следует