Ведьмовские козни пронизывают русскую историю. Искони враг рода человеческого посягал на обитателей и особенно правителей Руси. Форменный беспредел начался сразу после того, как московские князья прекратили междоусобицы и приступили к собиранию страны.
Текст: Денис Хрусталёв, коллаж Анжелы Бушуевой
Благочестивые государи подвергались непрестанным нападкам. Сами они, находясь под Господним покровительством, были недоступны для дьявольских каверз, но в заботах окружали себя сподвижниками, лишенными подобной благодати. Через этих сподвижников и действовал сатана. А кроме того, бил по близким родственникам, беспечным женам, падучим на мед искушения, и детям малым, непричастным Cвятых Даров. Прародитель всех бед ранил куда мог, метя в государеву душу, душу страны, душу царствия земного, душу каждого православного христианина. И это вечный бой.
Параллельный мир духов незрим, но бесспорно существует, что подтверждается церковными канонами. Христианин не может сомневаться в его реальности, как и в том, что духи бывают добрыми и злыми, ангелами и демонами. Уже при крещении неофит признает приверженность добру. Святой отец вопрошает: «Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?» Ответ: «Отрицаюся!» Так всегда, но потом проходят годы, человек слаб, а дьявол хитер – верность нарушить легко, он поможет.
Попущением Господним бесы искушают людей, которым ради спасения души необходимо следовать евангельским примерам, внимать церковным предписаниям. Порой бесы буквально захватывают, вселяются в того, кто дал повод или просто слаб. Более того, беса можно наслать, поклонившись ему, потребовав в качестве платы ущерб кому-то. Конечно, не на каждого они способны покуситься. Праведник, например, в полной безопасности. Кроме того, зло далеко не всесильно. Ему противостоят агнцы божии – мнихи, схимники и благочестивые священнослужители, возглавляемые церковью, вооруженные святыми таинствами, постом и молитвой. Потери бывают и с той, и с другой стороны. Но утрата овцы несопоставима с утратой пастыря. Его душа особенно пользительна врагу человеческому, стократ вкусней простых невегласей.
Государь – отражение Царя Небесного на земле, его образ и зерцало. Вне священства он – главный, знамя страны, лик народа, ответ за всех перед Господом. Его грех – общий грех; его искус – искус для каждого; его падение – геенна для мира тленного, триумф сатаны и конец времен. Чем ближе государь к идеалу, тем ожесточеннее борьба демонов за него, вокруг него; тем изощреннее их злодеяния. Это особенно видно на истории становления Московского государства.
Дьявол делал все возможное, чтобы искоренить православие, не дать ему власти в Святой Руси. Первый Рим пал, погрязнув в ересях; второй не устоял от сарацин в 1453 году; и лишь последний, третий – осколок правоверия в далекой Московии – жив. Только он начал набирать силы, как на него обрушились сатанинские удары. Особым нападениям подвергся государь – великий князь Иван Васильевич, которого иногда называли царем. Праведность его не вызывала сомнения, а потому бесы атаковывали супруг, детей, семя его, наследие, чтобы не пророс корень благочестия в землях русских.
ВОРОЖЕИ И КОЛДУНЫ-ВРАЧЕВАТЕЛИ
Казалось бы, именно в годы падения Константинополя в Москве обосновалось счастье. В 1452 году венчался наследник московского престола, будущий великий князь Иван III, с тверской княжной Марьей Борисовной. Мужу было 12 лет, супруге – 10. Единственный сын, Иван, родился у них в 1458-м. Это был брак по расчету. В 1446 году в ходе гражданской войны князь Василий Иванович был изгнан из Москвы Дмитрием Шемякой, ослеплен и вынужден укрываться в Твери. Дабы заручиться поддержкой местного князя Бориса Александровича, Василий Тёмный обещал женить сына на его дочери. Позднее расстановка сил изменилась, но слово есть слово, брак состоялся, хотя многодетным не стал. Молодая княжна искала причины своей слабости – а слабость в этом вопросе тогда признавалась только за женщиной – и в итоге обратилась за помощью к знахарке. Вот тут сатана и нанес свой удар.
Ведуны занимают пограничное положение, иногда пересекая грань дозволенного. Им доступен мир неведомого. Ведь любая болезнь лишь отчасти от телес, в большей степени она порождение духовного ущерба. Бесы терзают человека за грехи, а потому нужно молиться, причащаться, поститься, гнать их. Если невмоготу, то обманывать. В особых случаях – договариваться, торговаться. Тут важен посредник – ведун, чародей. Он может излечить, принять на себя бесовский удар, отвести его, исхитриться. Это, конечно, грешная и запрещенная практика, признак слабоверия, риск, но иногда помогает. Мария решилась. И послала свой пояс с прислужницей Натальей, женой дьяка Алексея Полуэктова, бабке-ворожее. А через несколько дней слегла и преставилась, не дожив до 25 лет. Как хоронить стали, возложили на нее святой покров, с излишком, чтобы все покрыл, даже свисал. Чуть отошли, а он уже мал. Тело набухло, ткань сползла. Ясно стало, что бесовскими кознями сведена в могилу супруга великокняжеская. Иван приказал провести следствие. Выяснилась роль Полуэктовых, история с поясом и бабкой. Все причастные подверглись репрессиям. Но поскольку на то была воля княгини, казней не случилось. Полуэктова на шесть лет отлучили от двора. О других летопись умалчивает.
Захоронили Марию 24 апреля 1467 года в кремлевском Вознесенском соборе, а через пятьсот лет ее останки обследовали и обнаружили в них большое содержание ртути, что, возможно, и стало причиной смерти. Ртуть – жидкий металл – известна с древности и применялась в многочисленных строительных, медицинских и прочих практиках. У Марии была травма грудной клетки, которую, надо полагать, лечили какими-то сложносоставными мазями. Так бесы и подобрались к ней.
Но Бог хранил князя Ивана, не убив, сделал сильнее веру его и вручил венец царский. Оженился он снова в 1472 году на Софии Фоминичне Палеологине, племяннице последнего византийского василевса, Константина, передавшей кровь и дух римских императоров на Русь. Родила она Ивану шестерых сыновей и многих дочерей, но козни врага человеческого не оставляли благочестивое семейство. Колдуны-врачеватели продолжили попытки подобраться к трону.
В 1483 году явился «некий немчин Онтон», зарекомендовавший себя сначала умелым знатоком. И был он в большой чести у великого князя. А тут заболел князь касимовский Каракуч. И поручили Онтону лечить его. Каракуч на слово был остёр, опаслив до сатанинских практик, подозревал Онтона, порицал его. И не смог Онтон скрыть злобы своей. И уморил Каракуча «смертным зельем за посмех». Великий князь Иван потребовал наказать Онтона смертью – единственным лекарством для колдуна. Врача отвели на Москву-реку «под мост зимою» и зарезали ножом «как овцу». Ритуальный характер казни здесь не очень заметен, но ясно, что простых преступников не отправляли именно под мост и не кололи как животных, чтоб кровь потом речная вода смыла – другие казни были публичными и должны были быть примером для окружающих, демонстрироваться, а не замалчиваться, делая экивок миру астральному.
В 1490 году новый иноземец втерся в окружение великого князя – магистр Леон, «жидовин из Венеции». Прибыл он в Москву из Рима вместе с родным братом царицы Софии, а потому первое время вызывал доверие. И взялся лечить камчугу (подагру) у княжича Ивана, наследника русского престола, сына Марьи Борисовны. И дал ему «зелье пити», и «жещи нача сткляницами по телу, вливая горячую воду», и стало Ивану хуже, и умер он. Понятно стало, что Леон злую волю исполнил. На сороковой день поминовения отвели Леона на реку на Болвановье и отсекли голову. Формат казни для дьявольского приспешника был таким же, как и в прошлом случае.
ЖЕНЫ-КОЛДУНЬИ
После смерти княжича Ивана остался сын Дмитрий, внук великого князя. Но подрастали и дети Софии, также претендовавшие на роль наследников. В конце XV века особенно жестокие интриги поглотили придворную жизнь Москвы. Впоследствии, в 1570-е годы, бежавший в Великое княжество Литовское Андрей Курбский писал во вступлении к своей «Истории о делах великого князя Московского»: «Если бы рассказывал я с самого начала и все подробно, много бы пришлось писать о том, как посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний. Так ведь было и с царями Израиля, особенно когда брали они жен из других племен».
Женщины слабы на искус, а потому, как считали современники, именно через них бесовские козни особенно близко подбирались к правителю, что отражалось в целом на политической жизни. Так, в 1497 году в Московском государстве разразился скандал, в ходе которого старший великокняжеский сын, княжич Василий, был арестован («посажен за приставы»), а его мать София оказалась в опале. Судя по летописным свидетельствам, речь шла о заговоре с целью государственного переворота. Сторонники Василия прознали, «что отец его князь велики хочет жаловати великим княжением Володимерским и Московским внука своего князя Дмитрея Ивановича» и стали торопиться с упреждающими мерами. Царевич Василий должен был «отъехать» от отца, собрать сторонников в Вологде и предъявить свои претензии на власть. Царевича Дмитрия планировалось умертвить. Возможно, кто-то намекал и на жизнь великого князя Ивана, который, узнав о заговоре, был беспощаден. 27 декабря 1497 года шесть организаторов восстания из числа детей боярских казнили: всем отрубили головы, а некоторым еще руки и ноги.
Расследование выявило причастность к событиям царицы Софии Палеологини, к которой «приходиша бабы с зелием». Колдуний («баб лихих») сыскали, арестовали и казнили так, чтобы нейтрализовать их посмертную колдовскую силу – бескровно: утопили в речке ночью. А царь Иван стал держать супругу на отдалении и относиться к ней с опаской: «жити в бережении». Ясно было, что дьявол подобрался слишком близко. Курбский прямо называл Софию «кудесницей-гречанкой»: он считал, что будущий Василий III «от чародейницы гречки рожден».
Иван решил передать трон Дмитрию, которого венчал на великое княжение в 1498 году. Но к 1502-му ситуация изменилась. Влияние на отца вновь захватил Василий, а Дмитрий с матерью оказались в опале. В итоге они были даже арестованы. В какой-то мере на это повлияла их близость к интеллектуальному кружку «жидовствующих», вскоре осужденному как еретический. После церковного собора 1504 года все его активисты были публично сожжены. А в 1505 году умер и сам великий князь. Престол перешел Василию, который не стал освобождать племянника, а дождался его смерти. Коронованный наследник Дмитрий умер в порубе в 1509 году. Пока тот был жив, Василий не решался венчаться на царство. А потом уже и не важно было. Никаких подобных церемоний при великом князе Василии так и не состоялось. Он был правителем по праву рождения, а не миропомазания.
Только сын Василия, будущий Иван IV, через пятьдесят лет, в 1547 году, был коронован. Тогда ритуал модернизировали: Иван надел шапку Мономаха, но стал именоваться не просто великим князем, а царем – первым венчанным царем на Москве. Это потом. Путь династии к этому триумфу был сложен. За грехи недобрых родственников и советников Василий Иванович долгое время был наказан бездетностью. Вплоть до 1530 года наследника у него не было. Да и тот родился не без слухов о дьявольских каверзах.
УМОРИТЬ ГОСУДАРЯ
В сентябре 1505 года, буквально накануне смерти, великий князь Иван женил сына на боярской дочке Соломонии Сабуровой, но та оказалась бесплодной. После двадцати лет попыток, мучений и стыда она была пострижена в монахини, а Василий потребовал найти себе другую супругу. И уже в январе 1526 года 47-летний великий князь женился повторно – избранницей оказалась 18-летняя Елена, дочь литовского эмигранта князя Василия Львовича Глинского. Соломония прожила в иночестве еще семнадцать лет, преставилась в суздальском Покровском монастыре и была канонизирована церковью в лике преподобных. Поговаривали, что у нее таки родился сын, но уже в монастыре. А кроме того, болтали, что знахари старались разрешить ее от бесплодия, а потом приворожить охладевшего царя. Все тщетно.
Но и новый брак не сразу спас династию.
Василий, писал Курбский, «будучи стар, с упомянутой преступной и совсем молодой женой разыскивал повсюду злодейских колдунов, чтобы помогли ему в деторождении, не желая, чтобы властителем по нем был брат его». Только четыре с половиной года спустя у великокняжеской четы появился первенец – Иван, будущий Грозный. В 1532 году родился второй наследник – Юрий. А Василию было уже 53 года. Устойчивые придворные слухи передавали, что не обычными были те беременности, но от «злодейских колдунов», «от чаров» зачат был царевич, писал потом князь Курбский.
Уже следующей осенью, 1533 года, государь разболелся. Сохранилась пространная повесть о болезни и смерти великого князя Василия, созданная очевидцем. Там исключительно подробно описаны последние дни правителя. В сентябре 1533 года у него на заду образовался нарыв, возможно, сродни чирью («мала болячка на левой стороне на стегне на сгибе близ нужного места»). Первое время великий князь пытался недуг не замечать, но потом слег. В конце октября 1533-го на пути в Волоколамск ему стало совсем плохо, было тяжело дышать, нарыв гноился и мешал движениям. Он едва смог добраться до Москвы и скончался через месяц – в ночь с 3 на 4 декабря. Престол принял 3-летний младенец Иван при регентстве матери Елены.
А в конце того же, 1533 года челобитную на имя царя подал некий Иван Яганов, долгие годы служивший соглядатаем на государевом содержании. Он докладывал, что «намедни» явился к нему на подворье некий Ивашко Черной, который тоже имел отношение к сыскной службе, возглавляемой дворецким боярином Иваном Юрьевичем Шигоной Поджогиным, и попросил передать, что за некое «пожалование» готов выдать «тех мужиков», которые над великим князем в Волоколамске чародействовали («кудесы били»). Звали их «Грызла и Пронка Курица». Подкладывали они в руку Василия некую мошну с неведомыми реликвиями («мощинец»), а потом «похвалялись», что «на государя пакость наводили». «Мужики» эти были тогда в Москве, а держал их кто-то у себя «лиха для». Иванка обещал всех выдать. Помета на документе указывает, что его читали царице Елене. Но дальнейшая судьба доносчиков нам неизвестна. Издатель документа М.М. Кром полагает, что ход делу дан не был, хотя речь шла о показательном примере «козней против юного государя».
Молодому Ивану пришлось выдержать еще немало бесовских покушений – вплоть до своей кончины первый русский царь вынужден был страдать от их обилия. Особенное впечатление на будущего великого самодержца произвели события 1547 года, во многом ставшего знаковым для всего позднейшего правления.
«КТО ЗАЖИГАЛ МОСКВУ?»
Это был год начала его царствования, а также оформления личной семейной жизни: 16 января 1547-го он был венчан на государство, а 3 февраля женился. 17 февраля с молодой супругой пешком отправился на богомолье к Троице и вернулся только 5 марта, во вторую субботу поста. И вдруг на Страстной неделе, в Великий вторник, 12 апреля, в Москве разразился страшный пожар, уничтоживший почти весь Китай-город. В одной из башен у реки рванул порох, разметав ее по окрестностям. К Пасхе все стихло. Но на следующей неделе в среду, 20 апреля, заполыхало за Яузой. Стали говорить о поджогах. Власти приступили к расследованию, еще когда не везде огонь потушили. Некоторых «зажигальщиков» нашли и казнили. Одним отрубили головы, других посадили на кол, а некоторых бросили прямо в тот пожар, что ими был почат.
Но апрельские ненастья оказались только прелюдией «великого пожара», который охватил Москву 21 июня 1547 года. Современники сравнивали его с апокалиптическим наваждением. Горело и сгорело все. Мощь была такая, что «железо, яко олово разливашеся». Занялась церковь Воздвиженского монастыря на Арбате «от свечи». А потом разразилась внезапная буря. Ветер мгновенно разнес огонь во все концы столицы, перекинув в Кремль, где запылали главные храмы, Чудов монастырь, Оружейная и другие палаты, государев дворец с примыкающими постройками – всё. Была уничтожена царская казна, храмы лишились убранства и росписи, включая «деисус Андреева письма Рублева, златом обложен» в Благовещенском соборе. Огонь распространялся так быстро, что некоторые не успевали укрыться. Митрополита Макария пламя блокировало в Успенском соборе. Двое сопровождавших его погибли. Сам архиерей, спрятав на груди икону Богородицы, на веревках спустился через стену к Москве-реке. При этом веревка обгорела, и часть высоты он пролетел, упал и покалечился. Сатана бесновался по московским улицам гневом на обретение православием нового царствия.
«Великие древеса и забрала крепкия и храмы многия от самыя земли изо основания яростно восторгахуся и на высоту, яко плевы развеваемы и всюду разметаеми», – сообщается в Степенной книге. Мгновенно вспыхнув, пламя столь же внезапно спало, уничтожив столицу за считаные часы. Сметено было все. По летописцу Никольского, сгорело 25 тысяч дворов и 250 церквей. Погибли тысячи горожан: «1700 мужеска полу и женска» по одним данным, 2700 – по другим, 3700 – по третьим.
И навел «на нас Бог грехи ради наших»… Современники сверились с летописями и заключили: «таков пожар не бывал на Москве, как и Москва стала именоватися, великими князьями славна и честна быть по государьству их». Город лежал в руинах, по пепелищу бродили тысячи обездоленных. Молодой царь был в тот момент в загородной резиденции, а потому ужасов бедствия не видел; лишь на второй день после пожара отправился в Новинский монастырь навестить едва спасшегося митрополита. Иван въехал в обгоревшую и заваленную трупами столицу. Поздний летописец, XVIIвека, записал, как государя обуял ужас и он расплакался: «И видеше граду погоревшу от огня и святыя церькви и людей погорело много, лежаще трупья мертвых. И о сем сжалися князь великия, кои расплакатися ему вельми слезно».
Взволнованный самодержец прибыл к ложу раненого предстоятеля Русской церкви, гдесостоялось его совещание со священством и ближними боярами о причинах происшедшего. Одни летописи говорят только о совместной думе, другие – о многочисленных наставлениях, которые преподал царю Макарий. Лишь один источник – так называемая Царственная книга – сообщает подробности. Считается, что она отражает позднюю, отредактированную версию событий, взгляд самого Ивана Грозного.
Бояре с митрополитом выдали самодержцу заключение, что пожары были следствием колдовства: «вражьим наветом начаша глаголати, яко волхвованием сердца человеческие выимаша и в воде мочиша и тою водою кропиша и оттого вся Москва погоре». Речь держал духовник государев протопоп Федор Бармин, а за ним бояре Иван Петрович Федоров и князь Федор Иванович Скопин-Шуйский. Их слова убедили Ивана, и он «велел того бояром сыскати» – приказал провести следствие.
Все выглядело очень странным. Событиям предшествовали знамения. 3 июня вдруг, едва начав «благовестити вечерню», обвалился большой колокол. В подмосковную царскую резиденцию тогда прибыло с челобитьем псковское посольство, над которым Иван глумился и издевался. Падение колокола, кажется, спасло им жизни – царь срочно уехал дивиться невероятием. О происшедшем псковичи записали в своей летописи, где пометили и сопутствовавшие небесные знаки: «А на троицкой неделе, в среду [25 мая 1547 года], во Пскове бысть знамение: на небеси круг надо всем Псковом бел, а от Москве на тои круг на белой иныя круги яко дуги видно на краи наступили, страшни велми, и на болшом кругу перепояски…» Потом на преполовении солярного цикла в дни летнего солнцестояния и случился этот пожар, начавшийся и окончившийся внезапно, будто сатанинской рукой проведенный, став исключительно разрушительным и смертоносным. Даже версии о «зажигальщиках» никто не высказал. Лишь упала свеча, и буря разнесла пламя, уничтожив все вокруг. Начали искать колдунов.
Найти, однако, никого не удалось. И бояре решили по старинному обычаю спросить у народа. 26 июня с паперти Успенского собора они обратились к окружившему их «черному люду»: «Кто зажигал Москву?» Из толпы немедленно заорали: «Глинские!» Причем свидетели разъясняли: «княгиня Анна Глинская со своими детьми и с людьми волхвовала: вынимала сердца человеческие и складывала их в воду, а той водой, разъезжая по Москве, кропила, и от того Москва выгорела».
Анны Глинской в городе не было. Она успела уехать к сыну Михаилу, который находился на кормлении в Ржеве. Под горячую руку попал другой ее сын – Юрий, оказавшийся рядом, в соседнем храме. Его связали, вытащили на площадь и убили, а тело бросили за стенами перед Торгом, «идеже казнят». По городу прокатились погромы. Разграбили усадьбу Глинских, перебили их челядь. Кричали: «Мать твоя княгиня Анна сорокою летала да зажигала!» Досталось и случайным прохожим, «детям боярским незнакомым из Северы», которых приняли за Глинских, возможно, из-за западнорусского акцента. А на третий день смутьяны – «многия люди чернь скопом» – вдруг явились к царю в село Воробьево, требуя выдать им волхвов. Испуганный Иван уверял, что в его доме их нет. Не поверили, потребовали досмотра. Он согласился. Только после этого бунтари удалились. Царь немедленно приказал «тех людей имати и казнити», но они «разбегошася по иным градом»; никого поймать не удалось.
Иван на всю жизнь затаил обиду на народное «скудоумие» и страх перед дьявольскими атаками. Ясно, что пожар был бесовским покушением, отчего произошла и одержимость толпы. А вот Глинские, судя по всему, действительно интересовались ведовскими практиками, о чем все знали. Матери царя, Елены Глинской, уже не было в живых, а вот бабка Анна признавалась под прямым подозрением. Судя по всему, репутация ведьмы за ней закрепилась не случайно. Не на пустом месте возник образ старушки, сорокой летающей над Москвой и разносящей пламя.
Помимо простых горожан единственным пострадавшим после этих событий оказался боярин Михаил Васильевич Глинский, занимавший высшую придворную должность конюшего. Он был отставлен. Про Анну позднее ничего не известно. Собственно, про нее вообще толком ничего не известно, кроме причастности к волхвованию и пожару 1547 года. Даже о происхождении ее гадают. Поздние припоминания утверждают, что она была дочерью сербского деспота Стефана Якшича. В остальном бабка царя вписана в круг иноземных «злых жен-чародеиц», которые, по мнению Курбского, окружили в те годы московский трон и лишили страну праведных правителей.
Продолжение следует.
